Распустила ему ремень и проталкивает мягкую гладкую ткань по горящей коже правого бедра.

— Не из-за вас. — Он нашел слова и быстро их произнес. Он хотел покоя тьмы — как хотел когда-то прежде, он не мог вспомнить когда. Покой придет, если она оставит его. — Этот человек… он видел меня. Он мог меня опознать. Из-за него. Я вернулся из-за него. А теперь убирайтесь!

— Вас видела еще дюжина людей, — ответила она, в ее голосе появилась новая нотка. — Я вам не верю.

— Поверьте.

Она стояла над ним. А потом исчезла. Ушла. Оставила его. Теперь покой придет быстро, его поглотят темные рокочущие волны и унесут боль. Он откинулся назад и отдался на волю потоков своего сознания.

Покой нарушил шум. Мотор, грохочущий и дребезжащий. Он не понравился Джейсону, он вторгся в его размышления. Потом на его руку легла ладонь. Потом другая, осторожно поднимая его на ноги.

— Ну-ка, — раздался голос, — помоги мне.

— Пустите меня! — Приказание кто-то прокричал, это он его прокричал. Но приказанию не подчинились. Он был потрясен: приказаниям обязаны подчиняться. Хотя что-то ему подсказывало, не всегда. Снова был ветер, но это был не цюрихский ветер. Какой-то другой, высоко в ночном небе. А затем последовал сигнал, вспышка света, и он подскочил, подброшенный остервенелыми новыми потоками.

— Все хорошо. Все будет хорошо, — произнес голос, сводивший его с ума, не обращавший внимания на его приказание. — Поднимите ногу. Поднимите!.. Вот так. Молодец. Теперь — в машину. Откиньтесь назад… медленно. Вот так.

Он падал… падал в черном как смоль небе. А затем падение прекратилось, все прекратилось, была только тишина: он слышал собственное дыхание. И шаги, он услышал шаги… и звук закрывающейся двери, а затем грохот и дребезжание где-то внизу, впереди, в стороне.

Движение, вращение по кругу. Он потерял равновесие и снова стал падать, и снова его остановили, чье-то тело рядом с его телом, чья-то рука поддержала, опустила его. Он почувствовал прохладу на лице, а потом перестал чувствовать вообще. Он снова колыхался на воде, потоки усмирились, тьма сгустилась.

Где-то над ним слышались голоса, не близкие, но и не очень отдаленные. Постепенно приобретали ясность очертания предметов, освещенных настольной лампой. Он лежал в просторной комнате, на кровати, на узкой кровати, накрытый одеялом. В другом конце комнаты были двое: мужчина в пальто и женщина… в темно-красной юбке и белой блузке. Темно-красная юбка и волосы цвета красного дерева…

Мари Сен-Жак? Да, это была она, разговаривала у двери с мужчиной, державшим в левой руке кожаный саквояж. Говорили по-французски.

— Главным образом — покой, — объяснял мужчина. — Если вы будете далеко от меня, швы снимет любой. Думаю, через неделю можно снимать.

— Спасибо, доктор.

— Спасибо вам. Вы были очень щедры. Мне пора. Может, еще встретимся, а может, и нет.

Врач открыл дверь и вышел. Мари задвинула щеколду. Обернулась и увидела, что Борн смотрит на нее. Медленно, осторожно подошла к кровати.

— Вы меня слышите? — спросила она.

Борн кивнул.

— Вы ранены, — сказала она, — довольно серьезно, но если будете слушаться, не придется ложиться в больницу. Это был доктор… Очевидно. Я заплатила ему из тех денег, что были при вас. Больше, чем принято, но мне сказали, что ему можно доверять. Между прочим, это ваша идея. Всю дорогу твердили, что необходимо найти доктора, который держал бы язык за зубами. Вы были правы, это оказалось не трудно.

— Где мы? — Борн услышал свой голос, слабый, но различимый.

— В двадцати милях от Цюриха. Деревня Ленцбург. Доктор из Волена, это ближайший городок. Он приедет через неделю, если вы еще будете здесь.

— Как?

Джейсон попытался подняться, но сил не было. Мари дотронулась до его плеча: это был приказ лежать.

— Я расскажу вам все, что случилось, быть может, это будет ответом на ваши вопросы. По крайней мере, надеюсь на это, потому что я ответить на них не смогу. — Мари глядела на него не шевелясь, говорила сдержанно. — Этот скот насиловал меня, прежде чем убить. Я не должна была остаться в живых. На Штепдекштрассе вы пытались остановить их, а не сумев, велели мне кричать. Большего вы сделать не могли и рисковали сами быть убитым в ту же секунду. Потом вы как-то сумели освободиться — не знаю как, но знаю, что вы были серьезно ранены, — и вернулись за мной.

— За ним, — перебил Борн. — Мне нужен был он.

— Это вы уже говорили, а я скажу то, что сказала тогда. Я вам не верю. И не потому, что вы неубедительно лжете, а потому, что это противоречит фактам. Я имею дело со статистикой, мистер Уошберн, или мистер Борн, или как вас еще зовут. Я уважаю видимые факты и умею выявить неточность, я этому обучена. Двое людей напали на вас в доме, а я слышала, как вы сказали, что они живы. Они могли опознать вас. Толстяк из ресторана, он тоже мог. Таковы факты, и вы это знаете не хуже меня. Нет, вы вернулись из-за меня. Вернулись и спасли мне жизнь.

— Продолжайте, — сказал Борн окрепшим голосом. — Что было потом?

— Я приняла решение. Самое трудное решение в моей жизни. Я думаю, такое решение может принять только человек, едва не погибший от рук насильника и спасенный другим человеком. Я решила помочь вам. Ненадолго — может быть, на несколько часов, — но я останусь с вами.

— Почему вы не обратились в полицию?

— Я была готова и не уверена, что смогу вам объяснить, почему не сделала этого. Может быть, из-за изнасилования. Я честна с вами. Мне всегда говорили, что для женщины нет чудовищнее испытания. Теперь я в этом убедилась. И я не забуду ярости и отвращения в вашем голосе, когда вы закричали на него. Сколько буду жить, столько буду помнить, даже если захочу забыть.

— А полиция?

— Человек из «Трех альпийских хижин» сказал, что за вами охотится полиция. Что в Цюрихе объявлен номер телефона. — Она помолчала. — Я не могла сдать вас полиции. После того, что вы сделали.

— Знаете, кто я?

— Я знаю лишь то, что слышала. Но то, что я слышала, не мог бы сделать раненый человек, который вернулся из-за меня и рисковал своей жизнью ради моей.

— Не слишком толково.

— Вот этого у меня не отнять, мистер Борн, — полагаю, все-таки Борн, так он вас называл. Я очень толковая.

— Я бил вас. Угрожал вас убить.

— Если бы я была на вашем месте и мне грозила смертельная опасность, не исключено, что я поступила бы так же — если была бы способна.

— И вы уехали из Цюриха?

— Не сразу. Мне нужно было успокоиться, принять решение. Я методична.

— Начинаю это понимать.

— Я была в кошмарном виде; мне нужно было переодеться, причесаться, подкраситься. Выйти в таком виде я не могла. Нашла телефонную будку на берегу и позвонила коллеге в отель.

— Французу? Бельгийцу? — перебил Джейсон.

— Нет, они были на лекции Бертинелли, и я думала, что если они разглядели меня с вами на подиуме, то сообщили полиции мое имя. Я позвонила одной женщине из нашей делегации, она не выносит Бертинелли и была у себя в номере. Мы несколько лет работали вместе и подружились. Я сказала ей, что, если она услышит что-нибудь обо мне, пусть не обращает внимания, у меня все хорошо. Если бы обо мне спрашивали, она должна была отвечать, что я провожу вечер с другом — ночь, если будут настаивать. Что я рано ушла с лекции Бертинелли.

— Методично, — заметил Борн.

— Да. — Мари позволила себе слегка улыбнуться. — Я попросила ее зайти в мой номер — это рядом, и горничная знает, что мы подруги. И если там никого не будет, положить кое-какую одежду и косметику в мой чемодан и вернуться к себе. Я позвоню через пять минут.

— И она вам поверила?.

— Я же говорила вам, мы подруги. Она поняла, что я в порядке. — Мари снова помолчала. — Видимо, она решила, что я говорю правду.

— Продолжайте…

— Я перезвонила, мои вещи были уже у нее.

— Из чего следует, что двое делегатов не сообщили ваше имя полиции. Иначе ваш номер был бы опечатан, за ним бы следили.