— Что?

— Нет, не смотри на меня. Скажи, какого цвета у меня глаза? У тебя карие в зеленую крапинку. А у меня?

— Голубые… голубоватые. Или серые… — Мари остановилась. — В общем, точно сказать не могу. Наверное, с моей стороны это свинство.

— Это совершенно естественно. Обычно они светло-карие, но не всегда. Я даже сам это заметил. Когда я надеваю голубую сорочку или синий галстук, они делаются голубоватыми. Если на мне коричневый пиджак или куртка, они серые. А когда на мне ничего нет, то просто нельзя сказать, какого они цвета.

— Ничего особенного. У миллионов людей то же самое.

— Конечно. Но многие ли из них носят контактные линзы при нормальном зрении?

— Контактные…

— Вот именно, — перебил ее Джейсон, — некоторые типы контактных линз предназначены для изменения цвета глаз. Они наиболее эффективны, если глаза светло-карие. Когда Уошберн в первый раз осмотрел меня, он обнаружил признаки продолжительного использования линз. Это ведь о чем-то говорит?

— Это может говорить о чем угодно, — сказала Мари. — Если это правда.

— А почему нет?

— Потому что доктор был чаще пьян, чем трезв. Ты мне сам говорил. Он нагромождал одно предположение на другое, Бог знает в какой мере рожденное алкоголем. Он ни разу не сказал ничего определенного. Да и не мог.

— Об одном сказал. Я хамелеон, способный принимать разные обличья. Я хочу узнать, на какое меня запрограммировали. Может быть, я смогу узнать это теперь. Благодаря тебе у меня есть адрес. Кто-то должен знать правду. Кто-то один — вот все, что мне нужно. Человек, с которым я смогу поговорить, расколоть его, если понадобится…

— Я не могу тебя остановить, но Бога ради, будь осторожнее. Если они тебя опознают, то убьют.

— Там они этого делать не станут: нехорошо для бизнеса. Это же Париж.

— Не вижу тут ничего смешного.

— И я не вижу. Я рассчитываю на это вполне серьезно.

— Что ты собираешься делать? Я имею в виду — как?

— На месте будет видно. Посмотрю, нет ли кого, кто суетится, нервничает, беспокоится или ждет телефонного звонка так, словно от этого зависит его жизнь.

— А потом?

— Сделаю так же, как с д’Амакуром. Подожду снаружи и прослежу. Не упущу. И все время буду начеку.

— Ты мне позвонишь?

— Постараюсь.

— Я тут с ума сойду в ожидании. В неизвестности.

— А ты не жди. Можешь куда-нибудь пристроить наши боны?

— Банки закрыты.

— Попробуй в большом отеле. В отелях есть камеры хранения.

— Для этого придется снять номер.

— Сними. В «Мерисе» или в «Георге Пятом». Оставь чемоданчик у портье и возвращайся сюда.

Мари кивнула:

— Это меня займет на время.

— Потом позвони в Оттаву. Узнай, что произошло.

— Ладно.

Борн подошел к ночному столику и взял несколько купюр по пять тысяч франков.

— Подкупить легче. Не думаю, что до этого дойдет, но все возможно.

— Возможно, — согласилась Мари и не переводя дух спросила: — Ты слышал, что ты только что сказал? Ты выпалил названия двух отелей.

— Слышал. Я бывал здесь раньше. Много раз. Жил здесь, но не в таких отелях. Думаю, на каких-нибудь укромных улочках. Которые трудно найти.

Они немного помолчали.

— Я люблю тебя, Джейсон.

— Я тебя тоже.

— Возвращайся. Что бы ни случилось, возвращайся.

Освещение было мягким и выразительным. С темно-коричневого потолка на манекены и дорого одетых клиентов лились потоки льстивого желтого света. Витрины с драгоценностями и аксессуарами были выстланы черным бархатом. Мягкими волнами струились яркие красные и зеленые шелка. Золото и серебро вспыхивали в направленном свете спрятанных в рамах ламп. Проходы замыкались в элегантные полукружия, создавая иллюзию простора, тогда как салон «Классики» был невелик. Но этот прекрасно оборудованный магазин размещался в одном из самых дорогих кварталов Парижа. Примерочные с дверями из цветного стекла располагались под антресолями, где были кабинеты администрации. Справа наверх вела покрытая ковром лестница, рядом с которой стоял пульт управления. За пультом сидел странно неуместный здесь мужчина средних лет, одетый в строгий деловой костюм. Он нажимал кнопки и говорил в микрофон, соединенный с его единственным наушником.

Продавщицы были по большей части женщины, высокие, подтянутые, сухие и лицом и телом, ходячая память о манекенщицах прошлых лет, чей вкус и ум возвысили их над сестрами по ремеслу, когда прежние обязанности выполнять уже стало невозможно. Немногие мужчины были тоже стройны как на подбор. Тонкие, как тростинка, фигуры, подчеркнутые хорошо подогнанными туалетами, быстрые жесты, по-балетному дерзкие позы.

Легкая романтическая музыка выплывала из-под темного потолка. Спокойные крещендо отмечались миганьем крошечных огоньков. Джейсон бродил по проходам, изучая манекены, щупая ткани, оценивая увиденное. И в этой оценке преобладало удивление. Где тут замешательство, беспокойство, которые он ожидал найти в самом сердце информационного центра Карлоса? Он взглянул на раскрытые двери кабинетов, на единственный коридор, деливший небольшой комплекс надвое. Мужчины и женщины ходили так же непринужденно, как и в главном зале, останавливая то здесь, то там один другого, обмениваясь шутками или обрывками уместной своей неуместностью информации. Сплетни. Нигде не чувствовалось ни малейшего намека на какую-нибудь безотлагательность, никакого признака того, что роковая западня взорвалась прямо у них под носом, импортированный убийца, единственный человек в Париже из тех, кто работал на Карлоса и мог опознать мишень, — застрелен, и труп его лежит в бронированном фургоне на набережной Рапе.

Это было непостижимо, хотя бы даже оттого, что вся атмосфера противоречила его ожиданиям. Не то чтобы он предполагал застать сумятицу, нет, для этого солдаты Карлоса были слишком вышколены. И все же он ожидал чего-то. А тут ни напряженных лиц, ни быстрых взглядов, ни резких движений, выдающих тревогу. Ничего из ряда вон выходящего. Элегантный мир высокой моды продолжал вращаться по своей элегантной орбите, не заметив событий, которые должны были нарушить его равновесие.

И все же где-то здесь был частный телефон и некто, кто не только собирал сведения для Карлоса, но и был полномочен пустить в погоню трех убийц. Женщина…

Он увидел ее; это наверняка она. Посредине покрытой ковром лестницы стояла высокая, царственного вида дама с лицом, которое годы и косметические средства превратили в маску, безжизненный слепок с него самого. Ее задержал гибкий как тростинка продавец, протянувший блокнот, чтобы она одобрила какую-то продажу. Она заглянула туда, потом бросила взгляд в зал на средних лет мужчину с нервным лицом возле прилавка с драгоценностями. Взгляд был кратким, но выразительным, в нем ясно читалось: «Хорошо, mon ami,[53] забирайте вашу безделушку, но не слишком задерживайтесь с оплатой счета. Иначе в другой раз у вас могут возникнуть затруднения. Или того хуже, я могу позвонить вашей жене». Нагоняй продолжался какие-то доли секунды. Маску разломила улыбка, столь же фальшивая, сколь и широкая.

Кивнув и взяв у клерка карандаш, дама росчерком завизировала квитанцию. Она пошла дальше вниз по лестнице, сопровождаемая клерком, который продолжал что-то говорить ей вслед. Было очевидно, что он ей льстит. На нижней ступени лестницы она обернулась, тронула корону своих темных с проседью волос и похлопала его по запястью в знак благодарности.

В глазах этой женщины недоставало спокойствия. То были самые осведомленные глаза, какие только доводилось видеть Борну, не считая, быть может, глаз за очками в золотой оправе в Цюрихе.

Инстинкт. Она была целью его поисков, оставалось только решить, как ее приманить. Первые фигуры паваны должны быть деликатными, без дерзости, но привлекающими внимание. Она должна к нему подойти.

Следующие несколько минут удивили Джейсона, вернее сказать, он удивился сам себе. Он понимал суть выражения «играть роль», но его поразила легкость, с какой он перевоплотился в персонаж, вовсе на него — насколько он себя знал — не похожий. Если несколько минут тому назад он просто оценивал то, что видел, то теперь производил настоящую инспекцию, снимая одежду с вешалок, разглядывая ткань на свет. Он внимательно осматривал швы, проверял пуговицы и петли для пуговиц, оглаживал ладонью меховые воротники, встряхивал их, а потом давал им осесть. Он был экспертом по классной одежде, опытным покупателем, который знает, что ему надо, и сразу оставляет без внимания то, что не отвечает его вкусам. Единственное, на что он не обращал внимания, так это на бирки с ценами. Они его явно не интересовали.