Двое были знакомы публике, один больше другого. Первым был пожилой сенатор от Колорадо, вторым бригадный генерал Ч. З. Кроуфорд — Чарльз Закери, что в свободном переводе звучало как Чугунный Зад, признанный ходатай по делам армейской разведки и защитник банков данных Джи-2. Двое других были практически неизвестны за пределами коридоров их собственных резиденций. Средних лет морской офицер, прикомандированный к информационному контролю Пятого морского округа. И четвертый, последний, — сорокашестилетний ветеран Центрального разведывательного управления — сжатая пружина гнева. Ходил он с тростью, ему оторвало гранатой ступню в Юго-Восточной Азии, где он был глубоко законспирированным агентом при операции «Медуза». Звали его Александр Конклин.

В комнате не было стола для совещаний. Это был обычный двухместный номер со стандартной парой кроватей, диваном, двумя креслами и кофейным столиком. Неподходящее место для встречи такой важности. Не было ни жужжащих компьютеров со вспыхивающими на темных экранах зелеными буквами, ни оборудования для электронной связи, позволяющего связаться с Лондоном, Парижем или Стамбулом. Лишь четыре головы, которые хранили секреты операции «Тредстоун-71».

Сенатор сел на один край дивана, морской офицер на другой. Конклин опустился в кресло и вытянул перед собой неподвижную ногу, поставив трость между колен. Бригадный генерал Кроуфорд продолжал стоять, лицо его налилось кровью, на скулах играли желваки.

— Я доложил президенту, — сказал сенатор, потирая лоб. По нему видно было, что он недоспал. — Я должен был это сделать. Мы встречаемся сегодня вечером. Расскажите все, что знаете, каждый из вас. Начнем с вас, генерал. Ради Бога, что там произошло?

— Майор Уэбб должен был сесть в свою машину в 23.00 на углу Лексингтон и Семьдесят второй улицы. Время было назначено точно, но он не появился. В 23.30 водитель забеспокоился, учитывая расстояние до аэропорта в Нью-Джерси. Сержант запомнил адрес — главным образом потому, что ему было велено его забыть, — развернулся и поехал туда. Подойдя к дому, он увидел, что страховочные задвижки утоплены, а дверь стоит нараспашку. Все сигналы тревоги были вырублены коротким замыканием. На полу прихожей была кровь, на лестнице труп женщины. Он прошел по коридору в комнату и увидел там тела.

— Этот человек заслуживает продвижения по службе, — сказал морской офицер.

— Почему вы так считаете? — спросил сенатор.

Ответил Кроуфорд:

— У него хватило присутствия духа позвонить в Пентагон и настоять на том, чтобы разговор велся по закрытой, внутренней линии. Он сообщил частоту, время и место приема и сказал, что ему надо поговорить с тем, кто выходил на связь. Пока он не услышал меня, он никому не сказал ни слова.

— Примите его в Военный колледж, Чарльз, — мрачно сказал Конклин. — Он смышленее большинства ваших шутов.

— Это не только излишне, Конклин, — укоризненно заметил сенатор, — но и вызывающе оскорбительно. Пожалуйста, генерал.

Кроуфорд обменялся взглядами с человеком из ЦРУ.

— Я связался с полковником Полом Маклареном в Нью-Йорке, приказал ему прибыть на место и велел ничего не предпринимать до моего появления. Потом позвонил сюда Конклину и Джорджу, и мы вместе вылетели.

— Я, — добавил Конклин, — позвонил в бюро отпечатков в Манхэттене. Мы к ним обращались прежде и вполне доверяем. Я не сказал им, что именно мы ищем, но попросил облазить место и передать, что найдут, только мне одному. — Разведчик, помолчав, указал тростью в сторону морского офицера. — Потом Джордж назвал им тридцать семь имен — тех, чьи отпечатки, по нашим данным, были в картотеках ФБР. Они выдали нам результат, которого мы не ожидали, не хотели… которому не можем поверить.

— Дельта, — сказал сенатор.

— Да, — подтвердил морской офицер. — Я предложил имена тех, кто мог — не важно, каким — образом — узнать адрес «Тредстоун», включая в данном случае и всех нас. В комнате все было начисто вытерто — каждая поверхность, каждая ручка, все стеклянное — за одним исключением. Разбитый коньячный бокал, всего несколько осколков, забившихся в угол под шторой. Но их достаточно. Там были отпечатки среднего и указательного пальцев правой руки.

Вы совершенно уверены? — медленно спросил сенатор.

— Отпечатки не могут лгать, сэр, — сказал офицер. — На осколках еще остались следы коньяка. За пределами этой комнаты Дельта был единственным, кто знал про Семьдесят первую улицу.

— Можем ли мы быть в этом уверены? Другие могли проговориться.

— Исключено, — прервал его бригадный генерал. — Эббот никогда бы этого не открыл, а Эллиоту Стивенсу адрес дали всего за пятнадцать минут до встречи, когда он позвонил из телефонной будки. К тому же, если и допустить худшее, он вряд ли заказывал собственное убийство.

— А как насчет майора Уэбба? — настаивал сенатор.

— Майору, — ответил Кроуфорд, — сообщил адрес по рации я сам после того, как он приземлился в аэропорту Кеннеди. Как вы знаете, это была частота Джи-два. Напомню, что он тоже погиб.

— Да, конечно. — Пожилой сенатор покачал головой. — Это невероятно. Почему?

— Я бы хотел коснуться болезненного вопроса, — сказал бригадный генерал Кроуфорд. — С самого начала я был не в восторге от кандидатуры. Я понимал соображения Дэвида и согласился, что это человек квалифицированный, но, если вы помните, я выбрал другого.

— Я не знал, что у нас такой широкий выбор, — сказал сенатор. — Был человек — квалифицированный, как вы признали, который готов был уйти в глубокую конспирацию на неопределенный срок, ежедневно рисковать жизнью и отказаться от прошлого. Много ли таких?

— Мы могли бы найти кого-нибудь более уравновешенного, — возразил генерал. — Я на это в свое время указывал.

— Вы указывали, — поправил его Конклин, — на ваше собственное определение уравновешенного человека, которое, как в свое время указывал я, никуда не годилось.

— Мы оба были в «Медузе», — сказал Кроуфорд сердито, но рассудительно. — Не вы один оказались непосредственным свидетелем. Поведение Дельты на поле боя было постоянно открыто враждебным командованию. Я имел возможность наблюдать эту его особенность ближе, чем вы.

— В большинстве случаев у него были на то все основания. Если бы вы проводили больше времени на поле боя и меньше в Сайгоне, вы бы это поняли. Я понял.

— Вы удивитесь, — сказал бригадный генерал, сделав рукой примирительный жест, — но я не защищаю тех явных глупостей, какие часто творились в Сайгоне, да и никто не смог бы этого сделать. Я стараюсь описать определенную линию поведения, из-за которой оказалось возможным то, что произошло позапрошлой ночью на Семьдесят первой улице.

Разведчик продолжал смотреть на Кроуфорда, но уже без враждебности, он кивнул:

— Я знаю. Извините. В этом вся беда, не так ли? Мне нелегко это признать: я работал с Дельтой в полудюжине разных секторов и находился с ним в Пномпене еще до того, как идея «Медузы» пришла Монаху в голову. После Пномпеня он стал совсем другим, поэтому и вступил в «Медузу», а потом согласился стать Каином.

Сенатор подался вперед:

— Я об этом много слышал, но расскажите еще раз. Президент должен знать все.

— Его жена и двое детей были убиты на одной из дамб реки Меконг бомбой, сброшенной на бреющем полете каким-то сбившимся с курса самолетом. Причем так и не удалось установить — чей это был самолет. С тех пор он возненавидел войну, возненавидел все с ней связанное. Сломался. — Конклин помолчал и взглянул на генерала. — И я думаю, вы правы, генерал. Он опять сломался. В нем это было.

— Что было? — резко спросил сенатор.

— Готовность взорваться, что ли, — сказал Конклин. — Плотину снесло. Он исчерпал свои возможности, ненависть взяла верх. Он убил этих людей, эту женщину намеренно, в полном исступлении. Никто из них этого не ожидал, за исключением, возможно, женщины, которая была наверху и, вероятно, услышала крики. Отныне он уже не Дельта. Мы создали миф по имени Каин, но теперь это уже не миф. Это действительно Каин.