Филипп д’Анжу. Имя ничего ему не говорило, но Борн не мог с собой совладать. Он твердил его про себя, пытаясь вызвать в памяти какую-нибудь картину… как вызвало страшную картину тьмы и всполохов света лицо седого телефонного оператора. Филипп д’Анжу. Ничего. Совсем ничего. И, однако, что-то же было, что-то, от чего сводило под ложечкой, напрягались мышцы, сковывая тело панцирем… тьма.

Он сидел у окна кофейни на улице Расин, готовый выйти, едва увидит фигуру Клода Ореаля у подъезда старинного здания напротив. Ореаль жил на пятом этаже, деля квартиру с двумя приятелями; взобраться туда можно было лишь по дряхлой витой лестнице. Борн был уверен, что, когда Ореаль появится, он не будет идти.

Потому что Клоду Ореалю, который разливался соловьем перед Жаклин Лавье на совсем другой лестнице, на Сент-Оноре, беззубая консьержка прошепелявила по телефону, чтобы он, гнусная рожа, немедленно вернулся на улицу Расин и положил конец воплям и драке в квартире на пятом этаже. Либо он прекращает дебош, либо она вызывает жандармов. У него ровно двадцать минут.

Он уложился в пятнадцать. Можно было наблюдать, как по тротуару от ближайшей станции метро несется хрупкая фигура, затянутая в костюм от Пьера Кардена — пола бьется на ветру. Он избегал столкновений с увертливостью бегуна по пересеченной местности, вышколенного Русским балетом. Тощая шея была вытянула вперед, длинные темные волосы развевались, как грива скачущей лошади. Он добежал до подъезда и помчался вверх, перепрыгивая через ступени.

Джейсон быстро вышел из кофейни и перебежал улицу. Заскочил в подъезд и устремился вверх по видавшей виды лестнице. С площадки четвертого этажа он услышал, как молотят в дверь.

— Откройте! Откройте! Скорей, Бога ради! — Ореаль замолчал, тишина внутри, видимо, напугала его больше, чем что-либо другое.

Борн преодолел еще один пролет и сквозь решетку перил увидел Ореаля. Субтильное тело молодого человека распласталось на двери: руки раскинуты, ухо прижато к деревянной панели, лицо раскраснелось. Джейсон резко крикнул:

— Сюрте! Не двигайтесь, молодой человек! Не нужно лишних неприятностей. Мы наблюдаем за вами и вашими друзьями. Мы знаем о притоне.

— Нет! — завопил Ореаль. — Я ни при чем, клянусь! Какой притон?

Борн поднял руку:

— Тихо. Не кричите! — Он перегнулся через перила и взглянул вниз.

— Не впутывайте меня! — продолжал Ореаль. — Я ни при чем! Я им столько раз твердил, чтобы они это прекратили! Однажды они погубят себя. Наркотики для идиотов. Боже, там тихо. Они, наверное, умерли.

Джейсон отошел от перил.

— Я велел вам заткнуться, — грубо прошептал он. — Входите и перестаньте орать! Этот спектакль для старой карги внизу.

Молодой человек застыл, его паника перешла в тихую истерику.

— Что?

— У вас есть ключ, — сказал Борн. — Открывайте и входите.

— Она закрыта на щеколду, — ответил Ореаль. — В это время всегда закрыто на щеколду.

— Дурень чертов, нам нужно было встретиться с вами! Нам нужно было встретиться здесь, чтобы никто не знал почему. Открывайте дверь. Живо!

Словно испуганный кролик, Ореаль закопошился и достал ключ. Отпер дверь и распахнул ее, будто готовясь войти в морг, переполненный трупами. Борн втолкнул его внутрь и закрыл дверь.

То, что он увидел, противоречило характеру дома. Просторную гостиную заполняла шикарная дорогая мебель, на кушетках, креслах, на полу валялись дюжины красных и желтых бархатных подушек. Это была эротическая комната, роскошное гнездышко посреди руин.

— У меня лишь несколько минут, — сказал Джейсон. — Времени хватит только на дело.

— Дело? — спросил Ореаль. Его лицо застыло. — Об этом… этом притоне? Каком притоне?

— Забудьте. Есть кое-что посерьезней.

— Какое дело?

— Мы получили сообщение из Цюриха и хотим, чтобы вы передали его вашему другу Лавье.

— Мадам Жаклин? Моему другу?

— Мы не доверяем телефонам.

— Каким телефонам? Сообщение? Какое сообщение?

— Карлос прав.

— Карлос? Какой Карлос?

— Убийца.

Клод Ореаль издал вопль. Он впился зубами в палец и завопил:

— Что вы говорите?

— Тихо!

— Почему вы это говорите мне?

— Вы номер пятый. Мы рассчитываем на вас.

— Пятый что? В чем?

— В том, чтобы помочь Карлосу избежать ловушки. Они готовятся его схватить. Завтра, послезавтра, может, послепослезавтра. Пусть держится подальше, он должен держаться подальше. Они окружат магазин, снайперы через каждые десять шагов. Будет чудовищный перекрестный огонь, если он окажется там, все будут убиты. Все вы. Мертвы.

Ореаль снова завопил:

— Прекратите! Я не понимаю, о чем вы говорите! Вы маньяк, я больше не буду вас слушать — я ничего не слышал. Карлос, перекрестный огонь… убийства! Боже, я задыхаюсь… Воздуху!

— Вы получите деньги. Много, я думаю. Лавье будет вам благодарна. Д’Анжу тоже.

— Д’Анжу? Он меня терпеть не может! Обзывает меня павлином, оскорбляет на каждом шагу.

— Это, конечно, просто маска. На самом деле он вас очень любит — быть может, больше, чем вы думаете. Он — номер шестой.

— Что это за номера? Прекратите называть номера!

— Как иначе мы сможем вас различить, распределить задания? Мы не имеем права упоминать имена.

— Кто мы?

— Все мы, кто работает на Карлоса.

Вопль стал еще пронзительней, из прокушенного пальца потекла кровь.

— Не желаю слушать! Я модельер, художник!

— Вы номер пятый. Вы сделаете то, что мы велим, иначе никогда больше не увидите вашего гнездышка.

— А-а-о-о!

— Перестаньте вопить! Мы ценим вас, мы знаем, что вы все испытываете тяжелое напряжение. Кстати, мы не доверяем бухгалтеру.

— Триньону?

— Только имена. Важно сохранять конспирацию.

— Тогда Пьер. Он отвратителен. Вычитает за телефонные разговоры.

— Мы думаем, он работает на Интерпол.

— Интерпол?

— Если это так, вы все можете лет десять провести в тюрьме. Вас там сожрут, Клод.

— А-а-о-о!

— Заткнитесь! Просто передайте Бержерону наши предположения. Не спускайте глаз с Триньона, особенно в ближайшие два дня. Если он почему-либо выйдет в рабочее время, следите за ним. Это может означать, что ловушка вот-вот захлопнется. — Борн пошел к двери, держа руку в кармане. — Мне нужно возвращаться, вам тоже. Передайте номерам от первого до шестого все, что я вам сказал. Очень важно, чтобы эти сведения распространились.

Ореаль снова истерически завопил:

— Номера! Все время номера! Какой еще номер? Я художник, а не номер!

— Вы им и останетесь, если вернетесь в магазин так же быстро, как примчались сюда. Поговорите с Лавье, д’Анжу, Бержероном. Не откладывая. Потом с остальными.

— Какими остальными?

— Спросите у номера второго.

— Второго?

— Дольбер. Жанин Дольбер.

— Жанин? И она?

— Совершенно верно. Она — номер второй.

Молодой человек вскинул руки в беспомощном протесте.

— Это безумие! Ерунда какая-то!

— Ваша жизнь не ерунда, Клод, — сказал Джейсон. — Цените ее. Я буду ждать в кофейне напротив. Уходите ровно через три минуты. Никуда не звоните, уходите и возвращайтесь в «Классики». Если вы не появитесь через три минуты, мне придется возвратиться. — Он вынул руку из кармана. Пальцы сжимали пистолет.

Ореаль выдохнул, словно выпустили воздух из воздушного шарика, лицо его приняло пепельный оттенок, он не сводил глаз с оружия.

Борн вышел и прикрыл дверь.

Зазвонил телефон на тумбочке. Мари взглянула на часы: было четверть девятого, и на мгновение ее пронзил страх. Джейсон сказал, что позвонит в девять. Он ушел, как стемнело, около семи, чтобы встретиться с продавщицей по имени Моник Бриелль. Расписание выдерживалось точно и могло быть нарушено только в чрезвычайных обстоятельствах. Неужели что-нибудь случилось?

— Это комната 420? — спросил глубокий мужской голос.

Мари перевела дух, это был Андре Вийер. Генерал звонил днем и сказал, что «Классики» охватила паника; его жену звали к телефону не менее шести раз за полтора часа. Но ему ни разу не удалось подслушать что-нибудь существенное; когда он снимал трубку, серьезный разговор сменялся пустой болтовней.