- Но… Но… - Я ухватилась за рукав ее пальто. - Подожди…

- Я просто подумала, что тебе следует знать, - сказала Лайла.

Над нашими головами со стуком раскачивались голые ветки.

- Этого не может быть. Ты вернешься!

- Я все здесь ненавижу, - сказала Лайла.

- Это неправда!

На тропинке валялась чья-то тетрадь, и ветер трепал ее страницы.

- Правда! Никогда не говори вместо меня о том, что я чувствую, - сказала Лайла. - Это ужасное место. Я такой человек, которому весьма не безразлично, в каком месте он живет.

Дома я нашла дядю Макса у него в кабинете, склонившимся над очередным приказом по школе.

- Лайла не вернется, - выпалила я прямо с порога. - Она здесь все ненавидит.

- Она забрала документы? - спросил дядя Макс.

- Нет еще, только собирается. Вы что-нибудь предпримете?

- У меня нет никакой информации от ее родителей на этот счет.

- Может быть, они еще не знают, - предположила я. - Но Лайла их обязательно уговорит. Вы должны…

- Динни, знаешь, как много ребят заявляют то же самое к концу первого семестра! Такое происходило неоднократно.

- Но она здесь все ненавидит…

- А когда приедет домой, - возразил дядя Макс, - то поймет, что все эти месяцы она идеализировала и место, и людей, которых не видела столько времени, и что на самом деле все не так, как она себе воображала. Все вокруг будут считать и ожидать от нее, что она по-прежнему такая же, как раньше, но ведь и Лайла тоже изменилась. И в итоге она начнет вспоминать школу и поймет, что не все здесь так уж плохо, а наоборот, было много приятного для нее. И она…

В дверях возникла тетя Сэнди.

- Эту девочку нужно просто встряхнуть как следует, и я могла бы сделать ей такое одолжение!

Конечно, было бы большой смелостью предположить, что Лайла изменит свое решение. И когда я еще раз попыталась поговорить с ней об этом, она была категорична:

- Все решено! - отрезала она. - И разговоров быть не может.

Тогда я попросила Гутри повлиять на нее.

- Я? - удивился Гутри. - Каким образом?

- Не знаю. Она тебя слушает. Скажи ей, чтобы возвращалась обратно.

- Почему это так важно для тебя? - спросил Гутри.

- Потому что… Потому что… - Хороший вопрос. Лайла действительно могла иногда действовать на нервы, но она - моя подруга, и мысль о разлуке с ней была для меня невыносимой. Мне вспомнилось, как ужасно я чувствовала себя каждый раз, когда приходилось покидать место, к которому только что привыкла. - Потому что, потому, Гутри. Просто скажи ей, что она должна вернуться.

Гутри рассмеялся:

- Это не совсем в моем стиле, Динни. Я не очень-то умею указывать людям, что им делать.

- Поговори с ней, о’кей?

- Ecco! - опять рассмеялся он. - Я поговорю с Пистолетом!

После этого мне пришлось еще несколько дней добиваться от Гутри результата.

- Ты уже говорил с ней? Да или нет?

- С кем? - делал он невинное лицо.

- Сам знаешь с кем - с Лайлой.

- Ах, да, с Пистолетом! Да, я говорил с ней.

- Ты сказал ей, что она должна вернуться? - продолжала я.

- Нет.

- Почему?

Гутри только улыбался.

- Мы обычно разговариваем о других вещах. Я еще не дошел до того, чтобы приказывать ей, как в армии.

Вечером накануне последнего дня занятий я встретила Лайлу возле спального корпуса и спросила, разговаривала ли она с Гутри.

- Конечно, разговаривала! - ответила она. - А что?

- Я имею в виду - о твоем возвращении. Вы говорили об этом?

- Да.

Воздух был холодный, колючий и совершенно неподвижный. Мне казалось, словно само время замерзает и замедляет свой бег. Я находилась в состоянии пузыря, в позиции “точки Динни”.

- И?..

Лайла посмотрела в сторону, в направлении подножия холма, а затем на гору напротив. Потом заговорила, и речь ее звучала монотонно и невыразительно, как будто она считывала текст, написанный на склоне горы.

- Гутри сказал, что согласен со мной. Он сказал, мне не следует возвращаться, если я не хочу этого делать. По меньшей мере, он понимает, что я чувствую. Он сказал, что здесь место не для каждого, что это непростое место, есть люди, которые не смогли бы здесь приспособиться. Я сказала ему, что дело не в том, можно здесь приспособиться или нет. Я просто не хочу приспосабливаться, вот и все.

- Он рассказал тебе о поездке в горы после каникул? Он говорил тебе о Санкт-Морице?

Лайла глубоко и выразительно вздохнула со скукой и усталостью на лице.

- Да, говорил, но он также сказал, что мне не следует возвращаться только из-за возможности покататься на лыжах. Он сказал, что мне, может быть, вообще не понравится кататься на лыжах.

Нет, время не замерзало. Оно мчалось, мчалось во весь дух, и его бег невозможно остановить. Время исчезало, улетучивалось.

- Не понравится? - пробормотала я. - Всем нравится кататься на лыжах! Все хотят поехать в Санкт-Мориц! Это просто fantastico! Все так говорят. Все!

- Гутри сказал, что мне может не понравиться. Он сказал, что это просто толпа народа, скатывающаяся с гор, и если эти люди, вместе с которыми я буду вынуждена пробыть взаперти две недели, мне не понравятся, то не понравится и весь Санкт-Мориц. Я такой человек, который не любит сидеть взаперти.

- Сидеть взаперти? В Санкт-Морице ты не будешь сидеть взаперти. Ты будешь целыми днями на воздухе. Все так говорят. Это просто fantastico! Это… Ты…

Лайла зевнула:

- Гутри сказал, что Санкт-Мориц понравится только тем, кто любит приключения. А я сказала, дело не в том, что я не люблю приключения. Я - такой человек, который очень любит приключения. Мне просто не нравится такое приключение.

Колокола церкви Святого Аббондио ударили раз, другой, третий…

- Я пойду, - сказала Лайла. - Не смотри на меня такими жалостными глазами. Я тебе напишу.

19. Buon Natale*

______________

* Счастливого Рождества! (Итал.)

Сны Доменики Сантолины Дун

По узкой тропинке длинной цепочкой двигались люди. С их спин свисали и падали мешки и баулы и оставались лежать там, где упали, а шедшие позади спотыкались о них. С плеч матери соскользнул маленький ребенок и покатился к краю тропы, а потом по склону холма вниз, вниз, вниз…

Перед Рождеством дядя Макс, тетя Сэнди и я отправились по заснеженной Коллина-д’Оро в церковь Святого Аббондио. Внутри она была украшена красными пойнсеттиями, золотистыми лентами и сотнями горящих свечей. Люди собрались здесь целыми семьями, включая прапрабабушек и прапрадедушек, взрослых, подростков и краснощеких грудных детей.

- Buon Natale, - говорили нам люди, а мы им отвечали:

- Buon Natale!

Перед самым началом службы в дверях появилась миссис Стирлинг. На ней была длинная черная пелерина поверх ее черного платья, голову покрывала черная кружевная мантилья. Прихожане оборачивались, чтобы посмотреть на нее. Она царственно проплывала по проходу между скамьями, останавливаясь, чтобы пожать руку знакомым людям. Поравнявшись с нашим рядом, проскользнула в него, села рядом со мной и прошептала:

- Разве это не прекрасно?

После того как хор мальчиков и девочек исполнил рождественскую песню, миссис Стирлинг наклонилась ко мне и, держа перед собой программку, постучала по ней пальцем:

- Ты только взгляни на это, Доменика, дорогая. Voci bianche - вот, что мы только что слышали. Это означает “белые голоса”. Звучит прекрасно, не правда ли?

Она произнесла это так: “Во-чи би-ан-ке”. Белые голоса… Я стала думать: а какими могут быть голубые голоса, или красные, или фиолетовые? В конце программы мы снова послушали белые голоса, снова voci bianche, чистые и прозрачные, возносившиеся вверх к подпертому стропилами потолку, и мне захотелось уметь петь также, как они.