Фанни Инглиш робко ему улыбнулась. Она успокоилась, суровое испытание кончилось.

— Мы понимаем, инспектор; должно быть, вам нелегко, но это ваша работа.

Девушка не улыбнулась. И ничего не сказала. Она явно сберегала силы для продолжительного испытания, которое, без сомнения, ждало её дальше.

Шотландец открыл дверь. Родственницы вышли в коридор. Группа детективов дожидалась с докладами, Тодхантер был среди них. Макки кивнул ему на девушку, и Тодхантер немедленно последовал за ней. Стоящий рядом постовой шепнул:

— У лейтенанта Ширера проблемы.

Макки нашел лейтенанта в студии.

Двое мужчин и женщина собирались возбудить дело против департамента полиции; насчет одной девушки никто не мог вспомнить, где она находилась во время убийства, и некий молодой человек хотел покинуть здание по пожарной лестнице.

Макки быстро осадил возможных истцов. Неизвестная девушка была маленькой, с худеньким личиком и шелушащейся кожей. Она утверждала, что с десяти до половины одиннадцатого была в рекламном классе, заканчивая надписи на постере для завтрашних занятий. Рекламный класс за студией выходил на Лафайет-стрит. Чуть подальше балкона над Шайнбоун-аллеей. Вряд ли эта мисс Тремли смогла бы пройти через толпу незамеченной. Краски надписей ещё не просохли.

Макки записал её адрес и отпустил её.

— Вы не имели права так поступить со мной. Я не делал ничего… ничего… дурного. Я только хотел уйти домой. У вас нет оснований разговаривать со мной, как с преступником.

Молодого человека, пытавшегося незаметно удалиться по пожарной лестнице, звали Вилли Клит. Это был крепкий парень с сильными руками, короткими толстыми ногами и глупым красным лицом. Костюм его был поношен и нуждался в утюжке; рубашка запачкана, галстук перекошен. Жуткие жидкие волосы сползали на покатый лоб.

Норма Дрейк и мисс Гарден, учитель кройки и шитья, уже все объяснили лейтенанту Ширеру. Парню девятнадцать, хоть и выглядит на двадцать девять, но с интеллектом отсталого одиннадцатилетнего. Он находился в школе по просьбе благотворительной организации в надежде на улучшение умственного состояния.

Клит стоял, прислонившись к стене и уставившись на Ширера и помощника прокурора Эванса. Он был возбужден и рассержен. Никто не знал, где обретался Вилли в интересующий период.

Мисс Гарден, которая вместе с Найрн Инглиш проводила моделей на выход, сказала, что, по её впечатлению, Вилли крутился вокруг студии весь вечер до десяти, но не позже. Она была одна, когда Барбара Бэрон наконец вышла на сцену. Вилли заявил, что не знает, где был, и с оскорбленным видом отрицал причастность к её смерти.

У него было то же оправдание, что и у девушки по имени Тремли. На балкон из студии было только два пути: главный коридор и выставочный зал. Если бы люди, стоящие у выходов, видели Вилли Клита, они бы сказали. Тем не менее шотландца этот тип смутно беспокоил. Из гула голосов возникла мама Клита — тихая маленькая женщина, болезненно худая, кожа да кости в поношенной черной одежде в чужого плеча, слишком просторной для нее.

Бедность и неудачливость отпрыска научили её стойко переносить позор. В ней было тихое достоинство. Она сказала, что Вилли пытался бежать, потому что испугался. Любое потрясение всегда его расстраивает. Инстинктивной реакцией было скрыться.

— Он не должен бы сюда ходить, инспектор, но они думают, так будет лучше для него.

«Они» — всемогущее «они», управляющие жизнями нуждающихся и больных. Она протянула руки в сторону окружавших её неуклюжего сына людей безмолвным жестом. От горечи у Макки круги пошли перед глазами. Благополучное общество, черт!

Как можно мягче он сказал:

— Поговорите с Вилли, миссис Клит, узнайте, знает ли он что-нибудь, хоть немного, о смерти Барбары Бэрон, и дайте мне знать. Вы всегда найдете меня по этому номеру.

Он дал ей карточку и вышел из студии, чтобы поговорить с людьми, которых ещё не расспрашивал, людьми, которые отсутствовали в студиях в интересующий период и могли быть причастны к убийству.

— Кофе, инспектор?

— Спасибо, нет, мисс Дрейк. Не сейчас.

Секретарша собирала перекусить в личной студии Джордана Фэрчайлда, куда он ушел после окончания показа. Та находилась в противоположном от выставочного зала конце здания.

Макки заметил мимоходом, что кофейные чашечки, которые разносила мисс Дрейк, — севрского фарфора, маленькие изящные вещички, зеленые с золотом, с крошечными расписными медальонами, разными с каждой стороны и на каждой чашке.

Здесь собрались все, — Фэрчайлд и его жена, Джоан Карлайл, Артур и Фанни Инглиш, девушка со золотыми волосами и темнобровая секретарша.

Когда вошел Макки, Фэрчайлд и Джоан Карлайл тихо переговаривались чуть в стороне от других. Он остановился на пороге и оценивающе огляделся со смесью любопытства и интереса.

Студия художника смотрелась потрясающе. Пятьдесят футов на тридцать, окна с трех сторон. Но не размер комнаты привлек его внимание, а обстановка. Она была забита редкими и красивыми вещами. Рубенс на одной стене, Дель Сарто на другой; под ними в двух великолепных красных с золотом китайских шкафчиках беспорядочное нагромождение драгоценностей, фарфора, фрагментов скульптуры, гравюр, бронзы — некоторые истинно музейной редкости. То же было разбросано по столам, ящикам и полкам, так небрежно, будто купленное на распродаже. Пол покрывали прекрасные старинные восточные ковры.

Присоединившись к Фэрчайлду и мисс Карлайл, Макки заметил:

— Как вижу, вы коллекционер, мистер Фэрчайлд.

Фэрчайлд холодно покосился на него.

— Да. Я приобретаю время от времени вещицу-другую.

Враждебное поведение. Но не у его жены. Макки начал теперь понимать, почему её называли красивой, хотя вряд ли она могла на это претендовать. Джоан мягко рассмеялась:

— Вещицу-другую! Если бы он голодал, инспектор, и встал выбор между одной из этих вещей и куском мяса, он предпочел бы остаться голодным.

Она взяла мужа под руку и снисходительно потрепала его по рукаву. В ней не было желчи. У Фэрчайлда, должно быть, были личные доходы, потому что самая процветающая школа не могла позволить тратить такие средства на дорогие безделушки, захламляющие комнату, и держаться на плаву.

Макки заметил, что мисс Карлайл обеспокоенно чуть передвинулась, чтобы отвлечь его взгляд. И посмотрел мимо нее. В дальнем углу комнаты стоял мольберт с натянутым холстом. Рядом на столе — палитра, краски и кисти. Холст был портретом Барбары Бэрон. Теперь его взгляд стал острее. То, что он сначала принял за недописанную часть, ей не было. Две широкие перекрещивающиеся красные полосы намеренно увечили картину.

Заметив, что он смотрит на портрет, Фэрчайлд угрюмо буркнул:

— Он не удался, я собирался писать заново. А теперь не смогу.

Голос без капли эмоций, ровный, будто выдавленный. Лицо тоже непроницаемо. Но несмотря на прямую осанку и великолепную физическую форму, у него был вид человека, получившего молотом по голове и не пришедшего в себя. Несмотря на жизненную силу, этот человек не мог противостоять нажиму ситуации.

— Кто это сделал? — Макки указал на пересекающиеся мазки.

— Я сделала, — спокойно сказала Джоан Карлайл. — Я согласна с Джорданом. Портрет неудачен. Вымучен и мертв.

Она говорила с отрешенностью критика, глядя на портрет, чуть склонив голову.

— Когда это произошло, мисс Карлайл?

Она, казалось, удивилась его интересу. Брови взлетели вверх.

— Сегодня утром. Когда я впервые его увидела. Я была в отпуске и вернулась только вчера. Мне не понравился портрет, инспектор. Я знаю, что Джордан способен на большее, вот увидите.

Макки согласно кивнул. Но согласился ли? Он совершенно не был уверен. Ревновала ли мисс Карлайл к увлеченности своего мужа умершей дебютанткой, его студенткой, да ещё и родственницей? Нет, какие бы чувства её ни обуревали, это не ревность, решил он. Мисс Карлайл была увлечена этим человеком, это видно, но в их отношениях не было собственничества, невоздержанности страсти.