— Волх! Эй! Все готово, только тебя ждем!

На холм карабкался Бельд — по колено в рыхлом снегу. Увидев Сайми, он замер. — Хорошо, извини, я не знал, что ты занят.

— Ничем я не занят! — взорвался Волх. Кинув последний сердитый взгляд на Сайми, он буркнул:

— Скажи этой, чтобы за нами не таскалась. Увижу поблизости — пусть пеняет на себя.

С холма хорошо был виден берег, там шли последние приготовления к походу. Дружинники снаряжали волокуши, привязывали к ним запасное оружие, одежду и еду. Еды решено было брать немного, чтобы идти налегке, а потом лес прокормит. Опытных охотников в молодой дружине не было, но это никого не смущало.

Волх смотрел с холма на свою дружину, и ему вдруг показалось, что все они — просто дети. Они затеяли игру во взрослую жизнь, как девочки пеленают соломенных кукол, а мальчики машут деревянными мечами. Но лица у всех были взрослые, утренние, хмурые, невыспавшиеся.

Без речей, без напутственных слов они покидали город. Лед на реке был еще неуверенный и кое-где под снегом проступал мокрыми пятнами. Волх шел впереди своего отряда. Темная громада леса приближалась — как будто раскрывалась бездна. Сейчас, между двух берегов, он чувствовал себя не живым и не мертвым.

Я не обернусь, думал Волх. Пусть проклинает отец, пусть мать льет слезы в светелке — чтобы глядеть ему вслед, ей не надо стоять на городской стене. И все-таки его мучило страстное желание обернуться. Как будто этим можно перечеркнуть сделанное и сказанное, снова стать ребенком, избавиться от ответственности, искупить вину…

Пролетел порыв ветра, и лес зашумел. Закачались верхушки елей, скрипнуло где-то старое дерево, с граем взметнулись птицы. Дружина стояла, задрав головы и не зная, что сулит им это странное приветствие. Наконец Бельд потрогал Волха за плечо — словно будил спящего.

— Хорошо, мы идем или нет? Холодно, и ноги у меня уже промокли.

Отряд пришел в движение — сначала хаотичное, потом упорядоченное. Волокуши тяжело потянулись по снегу. Лес расступился перед незваными гостями, а потом опять сомкнулся. Снег обильно запорошил следы.

Стая тощих волков трусила вслед за человечьим отрядом. Волки выслеживали людей так же, как пасли бы оленье стадо: а вдруг самый слабый или больной отстанет? Люди чувствовали присутствие волков. Днем между деревьями мелькали легкие тени, а ночью нет-нет, да и вспыхивали зеленые огоньки глаз. И волки знали, что их присутствие обнаружено вооруженными людьми. Но голод гнал их вслед за добычей.

Третий день отряд Волха плутал в лесу. Они не встретили ни одной приметы Тумантаева городища и, что еще хуже, потеряли представление, в какой стороне осталась река. А что было совсем плохо — кончалась еда.

Лес прокормит… Но в лесу в эту пору оказалось с избытком своих голодных ртов. К тому же, чтобы охотиться, надо знать звериные тропы и повадки, уметь ставить силки… Короче говоря, надо было быть лесным человеком, а среди словен таких не было.

Впрочем, голод пока ощущался несильно — из-за страшной усталости. Мало того что приходилось передвигать ноги по колено, а то и по пояс в снегу. Мало того что мокрая одежда повисла на плечах бесполезным грузом. Из-за постоянного снегопада казалось, что несешь на себе все это рыхлое, беспросветное небо.

Волх не знал, откуда у него берутся силы идти. Он чувствовал за спиной волчьи взгляды — и такие же, голодные, своих дружинников. И если он упадет, на него набросятся либо те, либо другие. Неожиданно обретенная власть расползалась по швам, словно отсырев.

Каждый в отряде выживал как умел. На привале, которые становились все чаще, дружинники жгли костры и собирались вокруг по двое — по трое. Удачливые жарили дичь — тощих зайцев, не брезговали и белкой. Неудачники зло косились на них, сглатывая слюну от запаха жаркого.

— Хорошо, Алахарь, ты сам будешь лопать эту крысу, — Бельд брезгливо отшвырнул беличью тушку, которую Алахарь гордо выложил перед ним. Добытчик обиженно пробасил:

— Почему крыса? Хорошая белка, жирная.

— Да она дохлая три дня под снегом валялась, а ты ее откопал, — хохотнул Клянча. Его лицо совсем поросло черной бородой.

— Чего откопал-то? — гундосил Алахарь. — Я ее поймал! Свежевать будете?

— Нет. Так сожрем, — рявкнул Клянча, подбирая тушку.

— Вот, князь.

К костру подошел невысокий парень с круглым румяным лицом. Из-под шапки выбивались криво остриженные черные волосы. Волху он был незнаком — наверно, слуга кого-то из дружинников. Впрочем, тяжелая дорога давно всех уравняла. Мальчишка держал за уши здорового русака. Из заячьей шеи торчала стрела, и по белой шерсти сочилась кровь.

Под недоуменными взглядами парнишка смутился.

— Это тебе, князь… и твоим друзьям, — быстро проговорил он, бросил свое подношение и убежал.

Клянча, присев на корточки, с удовольствием пощупал тушку.

— Ну вот, другой разговор! Тут хоть есть что свежевать.

— Чего это он решил делиться? — взревновал Алахарь.

— Честный парень, вот и поделился, — пожал плечами Бельд. — Он понимает, что князь не должен голодать. Всем бы так поступать. А может, он такой охотник, что этих зайцев табунами валит. Хорошо, ужинать-то…

— А-а! Отдай! Отдай! Убью! — рыком пронеслось над поляной.

— Опять задрались… — вздохнул Алахарь.

— Хорошо, Волх, ты должен это прекратить, — покачал головой Бельд.

— Мне лучше знать, что я должен. Поучи еще! — огрызнулся Волх. Вставать не хотелось. Гори оно все синим пламенем… Все равно сгинем в лесу…

— Они перебьют друг друга, — не унимался Бельд. Вот привязался! Волх сердито посмотрел на него, вскочил на ноги и пошел на крики.

Он подоспел к развязке. Растолкав любопытных, он застал одного из своих дружинников уже мертвым. Ничком он лежал в сугробе, а из спины торчал нож. Рядом валялась жареная нога косули. Над жертвой стоял убийца — один из самых старших дружинников, семнадцатилетний Будай. Он по-волчьи, исподлобья смотрел на остальных: ну, давай, подойди, отними! Никто и не собирался. Все пятились, наступая на пятки стоящим позади. Но Волх был слишком упрям и зол, чтобы отойти. И слишком мало человеческого было в этой сцене, чтобы ее стерпеть.

— Ты убил? — сквозь зубы спросил Волх. Убийца сплюнул и оскалился.

— Зачем?

Помолчав, Будай вдруг взвизгнул по-бабьи:

— А чтоб другим не повадно было! Эта сволочь мою добычу украла и возвращать не хотела. Я что, из-за него должен с голоду дохнуть?

— Плохо, когда в дружине одни голодные, а другие сытые.

Волх раздраженно поморщился. Опять Бельд умничает, лезет не в свое дело. Да кто он такой — бывший раб, а туда же… Иногда Волху ужасно хотелось указать Бельду его место. Но он сдерживался, так как понимал: на этом их дружба кончится.

— Научись охотиться — не будешь голодать, — снова окрысился Будай.

— Хорошо, мы здесь все не охотники, — возразил Бельд, — мы воины. Голодный воин — обуза для всего отряда. Надо всю добычу складывать вместе и потом делить на всех.

Убийца криво усмехнулся.

— Хочешь, чтобы я с тобой поделился? Попробуй, возьми! — и он выхватил из спины убитого нож.

— Ты сам должен отдать, — сказал Бельд. И добавил, поворачиваясь к Волху за поддержкой: — Вот и князь так считает, верно?

Волх совсем озлился. Я что, немой? Или словенского языка не знаю? Мне толмач не нужен. Все, что я считаю, я скажу, когда надо…

Но произнести гневную отповедь Волх не успел. Будай расхохотался ему в лицо.

— Кня-язь? Да он такой же князь, как я во-он та береза! Он не наследует отцу своему, он ублюдок, он не сын Словена! И нас в этот окаянный поход он втравил из-за сарматской бля…

Недоговорив, Будай вдруг схватился за горло.

Волх отступил на шаг, все еще держа свой меч поднятым. На острие лезвия медленно скапливалась кровавая капля, потом она оторвалась и разбилась о снег… От этого тошнотворного зрелища никак нельзя было отвести глаз. Будай осел тяжелым мешком, дернулся и замер. В наступившей тишине кто-то громко икнул.