— Утро вечера мудренее. К утру Кулема сам поймет, что был не прав, возводя на тебя напраслину. Они скоро пойдут собирать для послов погребальный костер, и я пойду с ними, покажу Кулеме следы. Тут-то все и прояснится.

Говоря все это, Сайми чувствовала странную раздвоенность. Неужели это она запросто идет рядом с Волхом по лесной тропе? Как долго она этого ждала… Ей вдруг показалось, что ноги ее не касаются земли, а душа парит где-то выше сосновых крон…

Волх молчал. Только у самой городской стены, уставившись в землю, спросил:

— А что будет, если мне не поверят?

Сайми тут же стало стыдно своей радости. Сердце ей скрутили тяжкие предчувствия. Ясное дело, если Кулему и других убедить не удастся, ничего хорошего Волха не ждет. И может, самым правильным было бы прямо сейчас, не возвращаясь в город, исчезнуть в лесу. Поселиться вдвоем, вырыть землянку, как испокон веков делали предки Сайми. Он будет ходить на охоту, она — костяной иглой шить одежду из шкур…

— Даже не бери в голову, — покраснев, решительно заявила Сайми. — Следы — это доказательство. Кулема не дурак, он поверит своим глазам. Но в любом случае, у тебя есть друзья, которые не дадут тебя в обиду.

Город встретил князя напряженным молчанием. Все либо мрачно на него косились, либо шарахались, как от прокаженного. Такая же тишина стояла в хоромах. Ялгава забилась к себе, на женскую половину, и только зыркала оттуда испуганными глазами, прижимая к себе дочку. Волх понимал: если завтра новгородцев не удастся убедить в своей непричастности к убийству послов, то расправа не минует и его жену с ребенком. Но их судьбы мало его волновали.

Ильмерь тоже сидела у себя. Она жгла лучину, склоняясь над каким-то шитьем. Волх с бьющимся сердцем проскользнул мимо. Он боялся взглянуть Ильмери в глаза и увидеть там торжество.

— Хорошо, доживем до утра, — ободряюще сказал ему Бельд при встрече. Волх видел: сакс о чем-то договаривался с Клянчей. Но это все пустое. Если дело дойдет до расправы, то горстка верных людей его не спасет. И все-таки надо дожить до утра.

Ночь тянулась мучительно долго. Волх бродил у себя в покоях, как зверь взаперти. Он то комкал в руках льняную вышивку — материн подарок, то хватался за меч. За окном он слышал шаги. Бельду и Клянче удалось-таки собрать семь человек, готовых любой ценой защищать князя. Но эти приготовления только злили и раздражали Волха. Он был уверен, что не сомкнет глаз всю ночь, а потом все же уснул. Сидя на полу, прислонившись к лавке спиной, с рукой на рукоятке меча.

Крадущиеся шаги оглушительно ворвались в его сон. Еще до конца не проснувшись, Волх вскочил, выставив перед собой клинок.

— Тише, тише, — усмехнулся знакомый голос.

Ночь скрывала силуэт Ильмери. Но даже в кромешной тьме Волх узнал бы ее дыхание, ее запах…

— Сейчас ко мне приходил Кулема, — без обиняков сообщила она. — Сказал, что останки послов преданы огню. Со всеми почестями и жертвоприношениями. А еще сказал, что твоя подружка Сайми собиралась показать ему какие-то следы, якобы важное доказательство. Но так и не сумела их найти. Бежать тебе надо.

Волх вглядывался в темное пятно, которое должно было быть лицом Ильмери. Он не понял и половины из ее слов — кроме того, что она пришла ему помочь. Больше всего ему хотелось сейчас упасть к ее ногам, прижаться щекой к ее коленям, стать мальчишкой, беспомощным в первой любви… Но на такой смелый поступок решиться он не мог.

— Ценю твою преданность, — сказал он очень надменно. — Впрочем, челядь должна быть благодарна своему господину. Я кормлю тебя, даю тебе кров. Боги карают неблагодарных.

Ильмерь издала звук, похожий на рычание. Она уже проклинала себя за то, что пришла.

— Завтра Кулема будет требовать для тебя смерти, — не без злорадства сказала она. — Он просил меня его поддержать. Любой голос может стать решающим, даже голос челяди.

— И как же ты поступишь? — ровным голосом спросил Волх.

— Кары богов я давно не боюсь, — заявила Ильмерь.

— Понятно. Значит, я все-таки угадал, сделав тебя из княгини челядью. Тут тебе самое место. Душа-то у тебя подленькая, холопья.

От Ильмери словно полыхнуло жаром.

— Ты… — прошипела она. — Я хотела помочь тебе, потому что не хочу видеть, как толпа разорвет в клочья сына моего мужа… — моего навсегда любимого мужа, — добавила она с вызовом. — Но ты ему действительно не сын. Ты выродок! Надеюсь, завтра мне удастся плюнуть в твои мертвые глаза раньше, чем их выклюют вороны!

— Пошла прочь! — процедил Волх. Его начинала душить холодная ярость. Ильмерь хлестко взметнула волосами и вылетела за дверь. Едва не сбив на пороге Сайми.

Увидев чудянку, Волх не удивился. Мелькнула только ленивая мысль: совсем его уже за князя не считают, если даже эта не постеснялась заявиться к нему посреди ночи.

— Ну, а ты, — усмехнулся Волх, — за что отдашь свой бесценный голос? За жизнь мою или за смерть?

Сайми не поняла его иронии. Растерянным, дрожащим голосом она прошептала:

— Я не знаю, куда делись следы. Я сама с факелом облазила всю поляну, но их не было! Прости меня, пожалуйста…

Волху вдруг стало все равно. Пусть приходит утро, пусть они кричат: Смерть! Смерть ему! Пусть хохочет Ильмерь, пусть друзья погибают в тщетной попытке его защитить. Только бы сейчас его оставили в покое. Дали подремать еще пару часов.

— Пошла прочь, — велел он Сайми. — С чего ты вообще взяла, что можешь врываться сюда, как к себе домой?

— Ты что, не понял? — всхлипнула Сайми. — Тебе надо бежать из города. Тебя убьют!

— Хорошо, красавица, только не надо плакать, — рядом с Сайми появился Бельд. — Иди домой, князю нужно отдохнутль.

— Но…

— Идем, идем…

Волх удивился, что Бельд ничего ему не сказал — просто увел Сайми. Похоже, его не то что за князя — за живого здесь уже не считают. Но обида быстро сменилась прежней апатией. Волх снова опустился на пол и задремал.

— Смерть! Смерть ему! Обманщик! Убийца! Колдун!

Новгородцы, высыпавшие на площадь, взорвались, когда Волх закончил свой рассказ.

— Вот что сообщили мне волки и вот что я видел своими глазами.

— Ложь! Не было там никаких следов!

Под десятками злых взглядов Волх чувствовал себя голым на снегу. Словен никогда не устраивал народного судилища. Все решал сам князь, старшие дружинники, а совещательный голос оставался за старейшинами. Но в Новгороде обстоятельства сложились иначе. Испытания, выпавшие на долю отряда Волха по дороге и в бою за город, уравняли дружинников с их слугами. Теперь все они были новгородцы, ровесники, жители города молодых. Новгород возник вне закона — и потому создавал свои законы. Именно по этим законам вершился сейчас суд над Волхом.

— Хватит орать! Слушайте меня! — гаркнул Кулема. Волх с ненавистью вгляделся в его веснушчатое лицо с белесыми ресницами и подумал, что парень этот сам метит на княжеское место. Добиться бы права на поединок! Пара ударов мечом доказала бы всем, кто здесь князь.

— Пусть те, кто согласен со мной и желает обманщику Волху смерти, встанут по мою правую руку, — распоряжался Кулема. — А те, кто против, — по левую.

Толпа загудела, но разделяться не спешила. В душе Волха родилась надежда — но такая жалкая, что самому стало за нее стыдно.

— Кулема, как-то это… все не так… — выразил кто-то общее сомнение. — Волх наш князь. Мы не можем его судить.

Кулема набрал в грудь побольше воздуху, как будто только и ждал этого вопроса.

— А почему именно он наш князь?

— Ну как же… Сами же его назвали…

— А почему мы его назвали князем? По какому праву?

— По праву крови, — неуверенно ответил кто-то.

— Верно! — торжествовал Кулема. — Мы считали его княжичем — сыном князя Словена. Но Волх сам сто раз повторял, что Словен ему не отец. И это правда: от человека, даже от князя, не может родиться колдун. Так что Волх правил нами, пока мы сами этого хотели. Но хотим ли мы этого теперь, когда знаем о его преступлении? Решайте!