Поднимался ли он потом? Боян смутно помнил еще какое-то движение. Но шел ли он сам или его нес кто-то неведомый? И вот теперь он проснулся неизвестно где. Неизвестно даже, среди живых или среди мертвых.

Боян попытался сесть. Его руки утонули в мягком, а потом это мягкое заскулило и отпрянуло. Несколько пар желтых глаз уставились на него из темноты. Еще оттуда сопели и часто-часто дышали. В голове у Бояна вдруг все сложилось. Да это же волки! Он провалялся всю ночь в обнимку со стаей волков! Боян расхохотался, и у него совершенно отлегло на душе. Животных он не боялся. До недавнего времени он не боялся и людей, но теперь все изменилось.

— Эй, вы же не станете меня есть? — запросто спросил он у волков. — Потому что если б собирались, то у вас было достаточно времени, правда? Вы друзья моего отца, князя Волха? Вы поможете мне вернуться домой?

От звука человеческого голоса волки щерились и дыбили холки. Но вот один из них носом распахнул дверь, та отворилась с тяжелым скрипом, и Боян вышел наружу. Его тут же зазнобило от холода.

Оказывается, он ночевал в какой-то лесной избушке. Боян поёжился, представив, кому она могла бы принадлежать. Избушка казалась старше самого леса. Перекошенная дверь скалилась, как пасть мертвого зверя. А внутренняя тьма, из которой только что вынырнул Боян, явно была чем-то большим, чем тот объем, который обещала замшелая крыша.

Волки суетились вокруг своего подопечного. Это, конечно, была не стая — скорее, выводок волчат-подростков. То и дело кто-нибудь затевал шуточную драку, елозя шкурами по земле. Покусывая за рукав, волчата звали и Бояна поиграть. Один из серых безобразников прыгнул на мальчика всеми четырьмя лапами и повалил его на спину. Боян, хохоча, вцепился в волчью шерсть и начал валтузить противника. Остальные волчата, весело завывая, скакали вокруг.

Тихое утробное рычание мигом прекратило возню. Волчата, поджав хвосты, разбежались по сторонам, а Боян остался сидеть на земле — потный, исцарапанный, в растерзанной одежде.

На поляну к избушке вышел крупный старый волк. Он внимательно уставился мальчику прямо в глаза. И вдруг Боян услышал в своей голове отчетливые слова:

— Здравствуй, внук скотьего бога.

Мальчик побледнел. Ему не было страшно. Но от уверенности, что сейчас с ним происходит самое важное событие в его жизни, пробирала жуть.

— Здравствуй, — промямлил он. Волчьи уши вздрогнули от человеческого голоса. Но Боян и сам уже догадался, что делает что-то не то. Ведомый внезапно проснувшимся инстинктом, он сосредоточенно нахмурился, словно пытаясь разглядеть что-то совсем крошечное. А потом это крошечное обернулось чужой, темной бесконечностью, в которую он молча посылал слова. И было это так просто, как будто он говорил со зверями всю жизнь.

— Спасибо, что помогли мне! Будет совсем здорово, если вы поможете мне вернуться в город! Мой отец…

Боян, ахнув, прижал ладонь ко рту. До него вдруг дошло, чем может обернуться его отсутствие для Волха и для всего Новгорода.

— Мне срочно нужно вернуться к отцу! — затараторил он, сбиваясь с молчаливой внутренней речи на крик. — Пока мой отец думает, что я похищен, он не сможет победить разбойников! Пожалуйста, надо что-нибудь придумать!

Волк слушал внимательно и сочувственно, уже не морщась от человеческого голоса. Но как только мальчик, запыхавшись, замолчал, он потрусил куда-то в лес. Боян и волчата бросились за ним.

Они бежали довольно долго. И вот за деревьями забрезжил свет — тот самый, который Боян так жаждал увидеть во время своих скитаний. Река! Обгоняя волка, мальчик выбежал на берег.

У него тут же заложило уши от плеска, хруста и грохота. Такого мощного ледохода Боян еще никогда не видел. Серые льдины оглушительно терлись друг о друга в черной воде. У берега они крошились в крупу, а на середине реки толпились ноздреватыми горами, похожими на огромные соты. Вдруг налетел порыв ветра, от которого волки попятились, а Боян вцепился в березовый ствол, чтобы не упасть. Ветер так же внезапно стих, оставив на волосах мальчика и волчьих шкурах влажное серебро.

Бояну даже смотреть было страшно на неистовство реки. Но он готов был согласиться на любой способ переправы. В конце концов, он княжий сын, а не пастушонок! Интересно, что придумали волки?

— Как вы переправите меня на тот берег? — попытался он перекричать грохот. Потом опомнился и молча задал тот же вопрос волку. Тот выпучил глаза.

— Ты что, дурачок? Я нарочно привел тебя на берег, чтобы показать: ты не можешь сейчас вернуться в город.

— Нет, я должен! — топнул Боян ногой.

— Потопай мне еще, — огрызнулся волк.

— Я пойду вплавь! — чуть не плакал мальчик. — А если я утону, вы будете виноваты, раз не стали мне помогать. Я должен быть с отцом, я все равно переплыву!

Он решительно сорвал с себя куртку и, оставшись в одной рубахе, устремился к воде. Волк обогнал его и, скалясь, загородил дорогу.

— Прочь! — замахнулся на него Боян. — Я хочу домой! К маме!

Но волк не сошел с дороги. Под его немигающим желтым взглядом решимость Бояна ослабела. И сам он почувствовал себя маленьким, замерзшим и голодным ребенком — кем он и был. Бояну было жалко себя, отца, мать, даже сестру-злодейку, и, сев на землю, он горько заплакал. Волчата окружили его, поскуливая. Старый волк стоял поодаль и терпеливо ждал.

Наконец Боян всхлипнул последний раз и вытер лицо.

— Что мне делать? — очень по-взрослому спросил он волка.

— Ждать, — ответил тот. — Вернуться сейчас — значит умереть, так или иначе. Но твой долг перед отцом и перед городом — остаться в живых. Что будет, если Новгород останется без князя? Кто вернет словенам город, если сегодня-завтра он будет завоеван врагом? Сейчас ты пойдешь с нами, в безопасное место. Ты будешь есть то, что едим мы. Не спорь: я знаю, что у нас разные вкусы, но голод не тетка. Ты будешь слушаться меня, как отца, иначе я тебя покусаю. Когда будет можно, мы поможем тебе перебраться на тот берег. И ты примешь свою новую судьбу, как подобает княжьему сыну, а не пастушонку. Мы договорились, внук скотьего бога?

Боян исподлобья смотрел на волка. Ему очень хотелось послать старого зануду к лешему. Но отец наверняка сказал бы ему то же самое. И мальчик кивнул.

Волчата тут же поднялись, готовые бежать. Старый волк поднял брошенную Бояном куртку, и тот беспрекословно ее надел. А потом пошел за волками обратно вглубь леса.

Разбойничьи ладьи неторопливо, но уверенно ползли вверх по реке. Их поджарые тела вздрагивали от ударов льдин.

Туйя стояла на носу передней ладьи рядом с Росомахой, закутавшись в его тяжелый плащ из шкуры черного быка. Ее лицо хранило обычную высокомерную неподвижность, но сердце было уже не унять: вот-вот за поворотом покажутся коньки новгородских теремов. Она увидит преданный ею город. И это было очень страшно — гораздо страшнее, чем постоянное присутствие за спиной молчаливого советчика Росомахи.

Туйя уже знала, кто это. Однажды Росомаха разоткровенничался с ней — то ли желая произвести впечатление, то ли, вопреки условиям сделки, не думая оставлять ее в живых. И то и другое Туйе было все равно. Но вот рассказ разбойничьего воеводы…

Росомаха запрокинул голову, прикрыл глаза и начал нараспев, словно сагу:

— На далеком острове посреди северного моря жили люди, которые поклонялись Перуну. Они ставили деревянный идол и жгли костры. Костров всегда было восемь, и чтоб зажечь их, старший жрец призывал восемь темных духов, которые называли себя Безымянными. Это было лишь одна из немногих страшных и великих тайн, доступных старшему жрецу. А Безымянные были всемогущи, так как обладали свободой, недоступной человеку.

Каждые восемь лет Перун требовал себе новую жену. Тогда старший жрец выбирал самую красивую девушку и рассекал ей горло ножом. Кровь лилась на камни святилища, Перун радовался и даровал людям свои милости. Но однажды старшему жрецу приглянулась невеста Перуна. Он обманом подменил девушку. К Перуну отправилась другая, а та, которая была ему предназначена, осталась жива. В благодарность за это жрец потребовал от спасенной ночь любви.