Едва вбежала в подъезд общаги, как дежурная протянула ей вызов на переговоры. Страхова взглянула и вздохнула:

— Ну вот, родители… Неужели письмо не получили или случилось что…

Поднялась наверх. Быстро пообедали вместе с Мироновой, с которой она дружила уже почти год. Оставив Нинку мыть посуду, рванула со всех ног в часть, надеясь перехватить начальника и отпроситься. Переговоры были назначены на три часа дня.

Капитана Лисянского в кабинете не оказалось. Все знали, что начальник с утра вообще не появлялся.

Прапорщик Востротин сообщил, что капитан наверняка находится в штабе. Посетовал, что начальник совсем перестал бывать на рабочем месте, но отпустить Светку «под свою ответственность» отказался:

— Свет, ты же сама знаешь, какой Лисянский вредный, если я отпущу. Потом и меня и тебя загрызет. Беги в штаб. Попробуй сама отпроситься лично у него. Наверняка в финчасти сидит…

Страхова так и поступила. Вывернув из-за угла первой казармы, она заметила капитана, уже подходившего к штабу. Кричать было не удобно и девчонка припустила со всех ног, чтоб успеть перехватить начальника до того, как он зайдет в чей-то кабинет. Лисянский крайне не любил, когда беспокоили во время разговора. Становился вреднее и не сговорчивее во много раз, чем был.

Нинка Миронова шла от магазина с пакетом. До конца обеда было еще целых пять минут и она не спешила. Купила две булочки, чтоб пополдничать со Страховой. Увидев несущуюся к штабу подружку, кинулась за ней, решив, что в отделе что-то произошло.

Вертушка продолжала медленно двигаться, когда Светка подбегала. Она влетела лбом в ребро стекла, не заметив его и сползла на асфальт. Юбка задралась почти до бедер, а чуть загоревшие ноги без колготок оказались раскинуты по обе стороны стекла. На лбу мгновенно начала наливаться синевой и багрянцем здоровенная шишка.

Девчонка сидела на полу и покачивалась во все стороны, но не падала. Перед носом находился торец стекла. На лице Страховой застыла блаженная улыбка.

Дежурного майора, вместе с солдатами, словно ветром выдуло из дежурки. Они молча смотрели сквозь стекла на глупое выражение лица связистки, на стройные ноги, на видневшиеся из-под юбки трусики.

Светка неожиданно приподняла обе руки вверх и все с той же улыбкой принялась что-то ловить в воздухе. Мутные глаза смотрели на что-то невидимое для всех. Она покачивала головой и старательно ловила это «что-то» над головой. Хлопки были звучными, похожими на выстрелы.

Подбежавшая Миронова с ужасом смотрела на шишку и странное поведение подруги. Наклонилась и спросила:

— Ты чего, Свет?

Продолжая ловить что-то невидимое, Страхова весело сказала:

— Искорки ловлю. Такие красивые. Потом на ободок наклею и на голову одену. Вы таких никогда не найдете…

Ни дежурный, ни солдаты не рассмеялись, понимая, что девчонка в шоке.

Нинка попыталась поднять полубессознательную подругу, увидев спускавшегося командира.

Между тем майор спрашивал через стекло:

— Нин, может врача из санчасти вызвать?

Миронова отрицательно махнула рукой и указала мужику глазами за его спину. Тот обернулся и принялся объяснять стоявшему за спиной удивленному командиру ситуацию.

Светка продолжала ловить искорки, правда уже в стоячем положении. Нинка все же сумела поднять ее и поддерживала под оба локтя.

Савицкий, по всей видимости, торопился и влез в угол между стекол.

В это время Страхова почувствовала страшную боль в голове. Схватилась за голову обоими руками, застонала, а потом обоими руками сразу рухнула на стекло впереди.

Дверь въехала полковнику по затылку. Вначале на улицу выпорхнула фуражка, а затем птичкой, держась за затылок, вылетел командир, с трудом удерживаясь на ногах. Пробежав метра три по инерции и гася скорость, он остановился.

Солдат-шофер за рулем командирского УАЗика упал на руль.

Майор отскочил за угол, вслед за солдатами и зажал рот руками, чтоб Савицкий не услышал его гогота.

Девчонки, подброшенные тем же стеклом под пятые точки, обе одновременно ввалились в штаб и едва не упали.

Командир поднял фуражку, отряхнул о колено и недовольно оглянулся: Светка сидела на единственной ступеньке и ревела от боли, а Нинка укоризненно смотрела на полковника. Савицкий вздохнул и вернулся. Все же он был человеком. Подошел к подружкам. Оторвал руки Светки от лба. Посмотрел на налившийся черной кровью вал и скомандовал:

— Ну вот что, обе в машину! В санчасть увезу…

Страхова всхлипнула:

— Мне в три на переговоры… Я за Лисянским бежала, чтоб отпроситься. Его с утра не было…

Командир сам поднял девчонку на ноги. Собственным платком, словно отец, стер слезы с лица и твердо сказал:

— Сходишь на переговоры! Нина, ты сходи с подружкой на переговорный пункт. Мало ли что… — Нашел глазами дежурного и скомандовал: — Филиппов, а ты не знаешь, чего Лисянский в штабе постоянно забывает?

Майор пожал плечами:

— Не знаю. Он постоянно торчит тут и сейчас в финчасти сидит. Позвать?

Полковник подумал и кивнул. Дежурный рванул по коридору к последней двери. Через несколько секунд в коридорчике у входа показался капитан. Увидев двух подчиненных, да еще и не в лучшем виде, с ходу начал оправдываться перед командиром:

— Товарищ полковник, я тут не при чем. Их вообще нельзя ни на минуту одних оставить в отделе…

Савицкий резко перебил:

— Света, между прочим, за вами бежала. Родители переговоры с ней заказали. Вся эта история означает для меня только одно — на рабочем месте после обеда вы не появились. Капитан, я с первого дня вашего прибытия неоднократно замечал, что вы крайне халатно относитесь к своим обязанностям. Уверен, что вас выперли из прежней части за любовь к ничегонеделанию. Я постоянно натыкаюсь на вас в штабе именно в то время, когда вы должны быть на рабочем месте. Я слышал о вашем желании стать майором. Так вот, теперь вам до майора, как до Китая на четвереньках! Вы меня поняли?

Капитан вскинул руку к козырьку, зло поглядев на девчонок. Полковник заметил и довольно спокойно сказал:

— Кажется, девчонки заставили вас побрить тело? В следующий раз вы можете лишиться чего-то более дорогого… Для жены… Подумайте…

У Лисянского на лице застыло такое оторопелое выражение, что дежурный улыбнулся. Капитан уткнул одну руку в бок, как привык делать и стоял, глупо глядя на командира.

Савицкий решил закрепить успех и окончательно «додавить» противного даже ему капитана. Серьезно поглядел на связиста, отметив упертую в бок руку и спросил:

— Товарищ капитан, вы знаете, кто самый гордый в России?

Лисянский растерялся, не понимая, к чему ведет командир, но руку не убрал:

— Не знаю, товарищ полковник…

Полковник на полном серьезе выдал:

— Самый гордый — ночной горшок! Знаете почему?

Лисянский оторопело пролепетал:

— Никак нет…

Глаза Савицкого лучились смехом, когда он к удовольствию насторожившихся солдат выдал в тишине:

— Потому что в него гадят, а он все равно руку в бок упирает!

Капитан резко опустил руку и застыл у стены. Полковник больше ничего не сказал. Придерживая Светку под локоть, Савицкий удалился. Ему вслед гремел смех дежурного и двух солдат-дневальных. Они все по достоинству оценили шутку командира. Через сутки кличка «стриженый гиббон» у Лисянского была сменена на «ночную вазу».

Иван Артемьевич помог девчонкам пройти через вертушку и довел покачивающуюся Светлану до машины. Открыл заднюю дверцу:

— Забирайтесь, спринтеры…

Иначе, чем «бесом в ребро» поведение полковника Савицкого в июле трудно было назвать. Короче, пятидесятидвухлетний мужик влюбился в молодую бабу. Иван Артемьевич увидел Ирину, когда, ради интереса, отправился с ротой солдат на презентацию книги местного автора. Перед выступлением этого самого автора, выступила заведующая бибилиотеки. Высокая брюнетка с темными, почти черными глазами, сразу понравилась командиру. Он и сам не мог бы сказать, что с ним произошло. Его просто неудержимо потянуло к молодой женщине.