— Саша, извини, понимаю, у тебя свои планы. Тем более сегодня суббота. Но, может, есть настроение повозиться с аппаратом?

По крайней мере, к нему, Губареву, этот парень относится по-человечески. Интересно — как относится к Зубину он сам, Губарев? Да никак. Готов доносить на него. Интересно — предал бы его Зубин, окажись он сам в такой ситуации? Нет. Никогда.

— Что-то случилось? Что молчишь, Саш?

Губарев подошел к окну, выглянул. В коттедже тихо. Хозяйка наверху. Здесь, на нижней половине, никого. Он осторожно прикрыл створку, улыбнулся:

— Андрей, я хотел сказать: нам с тобой уже не придется возиться с аппаратом.

— Как понять?

— Авиатора из меня не получилось.

— Не получилось? Что ты мелешь?

— Да, Андрей, и вот еще что…

Губарев еще раз взвесил, прежде чем сказать то, что он именно сейчас хотел объявить Зубину.

— Вот что, Андрей. Хочу тебя предупредить, ты на плохом счету.

Зубин почесал в затылке.

— На плохом счету? То есть как?

— Настолько на плохом счету, что за тобой следят.

Он не ошибся. Инженер выдал себя — на мгновение, на долю секунды, но выдал. В глазах Зубина что-то мелькнуло — и тут же он взял себя в руки.

— О чем ты говоришь, Саша? Кто следит?

Зрачки Зубина сейчас спокойно-невинные, бирюзово-прозрачные, в них можно прочесть только удивление и ничего больше. Молодец, выдержка есть, но ему, Губареву, все ясно. Он отвернулся, сказал тихо:

— Андрей, мне кажется, ты все понимаешь. Не буду ничего объяснять, но вполне возможно — следить за тобой должен был я.

Он не видел Зубина, только слышал его дыхание.

— Спасибо, Саша.

— Не за что.

— Прости, я могу для тебя что-то сделать?

Добрая душа. Что он может сделать для него, Губарева? Он, Зубин, неблагонадежный, занесенный в досье охранки на одну из цветных карточек? Поймав себя на забавной мысли, Губарев усмехнулся.

— Андрей, вряд ли ты сможешь чем-то меня выручить. Разве что…

А почему, собственно, не сообщить Зубину о подозрении? Ведь он, Губарев, пока единственный заметил это, проверил возникшее сомнение, утвердился в нем. Но при теперешней ситуации зачем были все его труды? Кому они нужны? Сообщить Зубину об Ахмете — в этом никакого криминала нет.

— Саша? Ты сказал «разве что»?

Губарев повернулся.

— Андрей, ты ведь знаешь нашего нового дворника? Татарина Ахмета?

— Знаю, а что?

— Видишь ли, мне кажется, это японский шпион.

Зубин обошел вокруг стола. Остановился.

— Японский шпион? Дворник?

— Да.

— Саша, я что-то не понимаю.

Что ж, если говорить, то до конца.

— Это лишь моя догадка. Ты заметил, я старался не попадаться ему на глаза? Так вот, чтобы мою догадку подтвердить, необходимо осмотреть дворницкую каморку. В одном из сараев змейкового сектора. Сделать это нужно незаметно. Так, чтобы дворник не понял, кто из состава аэродрома мог у него побывать. У меня мелькнула мысль — что, если поручить это тебе? Сможешь?

— Я?

— Ты. Для того, чтобы понять, что Ахмет не тот, за кого себя выдает, достаточно лишь обнаружить в дворницкой что-то, что никак не соответствует положению дворника. Для примера, просто листок бумаги. Ручку, чернила. Понимаешь?

— Яснее ясного. Давай — попробую.

Молодец. Смотрит прямо и искренне. Кажется, действительно готов. Но явно для такого не подготовлен.

— Ладно, Андрей, я пошутил. Ты представь только, что моя догадка верна.

— Ну, представил.

— Плохо представил. Ты не знаешь, что такое профессиональный разведчик. Обычный человек против него ягненок… Так что, считай, разговора не было…

Губарев проводил инженера до двери, аккуратно притворил за вышедшим створку, повернул ключ и вернулся к столу. Взял чистый лист бумаги, ручку. Нет, долг есть долг. То, что он только что сказал Зубину, личное дело его, Губарева. К тому же он уверен, Зубин будет молчать. Об Ахмете же он должен сообщить. Непременно. И пусть его скоро уволят, пусть переведут в армию, пусть заставят уйти в отставку — он, Александр Губарез, пока русский офицер, и этим все сказано.

Губарев достал шифр, аккуратно вывел первую строчку, вторую, третью. Расшифрованные, эти строчки значили:

«Его высокоблагородию, начальнику ПКРБ полковнику Курново. Совершенно секретно. Сообщаю: мною замечено, что работающий вторую неделю на Е. И. В. Гатчинском военном аэродроме дворник татарин Ахметшин…» Подумав, Губарев коротко изложил свои основные подозрения, зашифровал донесение до конца, поставил подпись. Вложил листок в конверт. Еще минуту посидел за столом — взвешивая все в последний раз. Запечатал конверт, шифром написал адрес, надел фуражку, ребром ладони проверил, как сидит кокарда, и понес донесение к Николину.

Пройдя через всю Гатчину, поднялся по знакомой витой лестнице на антресоли, постучал в дверь. Услышав «Войдите!» — зашел, вытянулся, отдал честь:

— Господин ротмистр, разрешите? Сообщение особой важности. Лично полковнику Курново.

Николин взял конверт, осмотрел, будто понимая, чем вызван официальный тон товарища. Спрятал донесение в стол, сказал, глядя куда-то в стену:

— Хорошо, господин ротмистр, я передам срочно. Вы свободны.

Подходя к своему коттеджу, Губарев увидел бегущего по дорожке плотного вахмистра Плисюка. На рукаве светлела сине-белая повязка помощника дежурного. Подбежав, вахмистр вытянулся, приложил руку к козырьку.

— Ваше благородие, с инженером Зубиным несчастье! Просил позвать!

— Что случилось?

— Упал, сломал ногу, у Змейкового сектора! — Плисюк перевел дух. — Я фельдшера вызвал!

Губарев бросился к аэродрому; вахмистр, отдуваясь, бежал за ним. У сараев Змейкового сектора их встретили фельдшер и дневальный; иг земле, морщась и держась за ногу, боком, неловко лежал Зубин. Губарев присел, взял инженера за плечи.

— Андрей, что случилось?

По бессмысленно-стеклянному взгляду Зубина понял: случилось именно то самое. Заметил, как инженер двигает губами, пытаясь скрыть смысл фразы, с трудом разобрал: «Скажи им, чтобы отошли». Махнул рукой, стоящие сзади отодвинулись. Пригнулся. Видно было, Зубин с трудом сдерживает боль.

— Что, Андрей? Что?

— Ты был прав. Татарин. Я… зашел… Не успел даже заглянуть в стол — он сзади… Глаза бешеные… На ногу наступил, толкнул.» Я и опомниться не успел… Боль адская… Все… Больше ничего не помню…

Губарев махнул фельдшеру.

— Займитесь, окажите первую помощь! Вахмистр, обыскать всю Гатчину, найти дворника! Поднимайте отделение!

— Слушш-ашшш-родь! — Вахмистр бросился к дежурке.

Зубин тихо стонал. Так, дверь дворницкой открыта. Кажется, сейчас там никого нет, и все-таки надо быть осторожным. Войдя в каморку, прижался к стене. Никого. Постель не тронута, всюду явные следы поспешного бегства. Ни одной личной вещи. Ветошь, тряпки. Присел, заглянул в тумбочку — пуста, хоть шаром покати. Посмотрел на часы: пять минут первого. Только что от гатчинского перрона отошел поезд на Петербург. Вернулся к Зубину — сидит на земле с закатанной брючиной, фельдшер обматывает переломанную стопу бинтом. Рядом взмыленный Плисюк.

— Ваше благородие, никак не нашли. Ефрейтор Соколов спросил дежурного по станции, тот говорит: «Уехал ваш татарин. На петербургском».

Значит, Ахмет от него ушел. Но донесение Курново отправлено… Черт, мерзость какая, неужели нет выхода?..

Губарев с досадой посмотрел на сморщенное от боли лицо Зубина. Стоп. А ведь выход есть, ну, конечно, ведь Зубина надо срочно везти в госпиталь. Он ранен, да еще на военном аэродроме.

— Вахмистр, быстро сюда штабной автомобиль! Быстро, вы поняли? Доложите, падение во время летных испытаний, несколько переломов. Ясно? Выполняйте, и чтоб в пять секунд!

— Слушаюсь! — вахмистр кинулся к штабу.