Сообщение было слишком важным, чтобы ответить на него сразу.

— Значит, мое выступление на Роу-Робине…

— Твое выступление на Роу-Робине отменяется, но другого выхода у нас нет. Если я в этом году возьму Дерби, справиться со мной банде Сен-Клу будет уже не так просто. Пойдем-ка со мной.

Пройдя вслед за отцом в конюшню, Анри остановился у резервного денника; за перегородкой стояла неизвестная ему вороная кобыла, черная, как смоль, с единственным крохотным белым треугольником на лбу.

— Как? — спросил отец. — Нравится лошадка?

— Хороша. Но откуда она?

— Долгая история. Она была затемнена еще при рождении. Мне дорого стоило скрывать ее от всех до трех лег. Ну а теперь — теперь я решил затемнить ее до конца.

— Интересно. Как ее зовут?

— Гугенотка. Запомни: для всех, и особенно для шайки Сен-Клу, Гугенотка до Дерби должна выглядеть самой что ни на есть заурядной лошадью.

Отец положил руку на круп Гугенотки, и почти тут же где-то рядом возникли резкие хлопающие звуки. То, что это выстрелы, Анри сообразил не сразу, отец же, судя по тому, как он стремглав бросился к дежурке, к такому повороту событий был давно готов.

Выбежав из дежурки с двумя пистолетами в руках, отец швырнул один Анри:

— Давай на тот конец! У них канистра с бензином, сейчас они нас подожгут! Стреляй во все, что движется! Они нас не пощадят!

Анри едва успел подобрать пистолет, как сзади, за спиной, раздался звон выбитого стекла. Резко обернувшись, он поднял пистолет. Остальное происходило как в страшном сне: Анри увидел, что в разбитое окно лезет человек с направленным на него пистолетом; тут же грохнул выстрел, щеку Анри обожгла пуля, и он инстинктивно отшатнулся. На секунду человека скрыла стойка денника, за которой спрятался Анри; затем, осторожно выглянув, Анри увидел: свесившись, человек поливает бензином из канистры солому внизу. «Все», — подумал Анри, поднял пистолет и бессознательно, почти не целясь несколько раз нажал На курок. Лошадь в деннике тревожно захрапела, оттесняя Анри, за стеной конюшни слышались выстрелы, крики, затем взревел мощный автомобильный мотор но ничего этого Анри не замечал. Он следил за канистрой, которая выпала из рук нападавшего и теперь лежала на боку, истекая бензином. Сам нападавший, перевесившийся вниз головой, вытянул руки, будто пытаясь опереться о тюк оказавшегося прямо под ним прессованного сена; затем Анри увидел на затылке мертвеца небольшую ранку, из которой медленно сочилась кровь. Лишь в этот момент Анри понял: его рвет. Он испытал облегчение, когда тело, мягко свалившись головой вниз, застыло на полу денника.

Рвало и выворачивало его, наверное, минут пять; потом он понял, что отец, подойдя, мягко обнял его за плечи, повел по проходу. Но это, как и все остальное, какое-то время происходило будто в тумане. Огец что-то говорил ему на ходу, но Анри слышал лишь звук его голоса, совершенно не улавливая смысла слов. Надо во что бы то ни стало удержаться, подумал он, чтобы его снова не вырвало. Он прекрасно понимал, что находится в шоке, но ничего не мог с собой поделать.

— Ты должен встретиться с матерью как можно скорее, сказал отец.

— С матерью?

— Да. И попросить ее слетать с тобой в Африку.

— В Африку? — Анри пока ничего не понимал.

— Да, в Африку. Ненадолго, дней на десять.

Мать Анри была африканкой, впрочем, ее с таким же успехом можно было назвать и парижанкой, поскольку, попав в Париж в шестнадцать лет, она затем всю жизнь прожила здесь.

— Никто не должен знать, что ты убил человека.

— Но папа…

— Это не твое дело… — Отец посмотрел на старшего конюха: — Себастэн, Анри сейчас залезет в фуру. Отвезешь его в город, вернешься сюда и… И кто бы тебя потом ни спросил, скажешь, что сегодня Анри в конюшне не было.

Анри залез в пустую фуру, сел на пол и закрыл лицо руками.

Услышав звук тормозов, а затем стук в переднюю стенку фуры, раздавшийся из кабины, Анри открыл дверь в задней стенке и спрыгнул на тротуар. Едва он закрыл дверцу, как фура, дав газ, влилась в поток машин.

Оглядевшись, Анри подошел к телефону-автомату. Набрал номер отдела иллюстраций газеты, в которой мать вела колонку искусств; услышав голос матери, сказал:

— Ма, это я. Мне нужно срочно тебя увидеть. Ты могла бы сейчас подъехать ко мне? — Он старался говорить спокойней. Я недалеко, на бульваре Распай.

— Подъезжай сам, у меня много работы.

— Ма, не могу. У меня действительно очень важное дело.

— Ладно, сейчас подъеду. Где ты там, на бульваре Распай?

— В самом конце, возле кафе и аптеки.

После того как подъехала мать, Анри сел в ее белый «ситроен» и долго и, как ему показалось, слишком путано начал пересказывать то, что только что произошло в конюшне. Выслушав все до конца, мать с минуту сидела, постукивая пальцами по баранке, наконец сказала:

— Выходит, ты убил человека?

— Убил. Но, мама, так получилось… — Он замолчал.

— Понимаю, что так получилось. — Закрыв лицо ладонями, мать тут же отняла их. — Ладно, теперь уже ничего не поправишь, что случилось, то случилось. Отец прав, тебе нужно на время исчезнуть. Иначе вся эта банда тебя просто-напросто сожрет.

Выйдя из «ситроена», мать подошла к телефону-автомату. Позвонив и коротко с кем-то переговорив, снова села в машину. Затем, посидев несколько секунд с взглядом, устремленным, как показалось Анри, в пустоту, без всяких объяснений дала газ.

Через двадцать минут, выйдя из машины, Анри двинулся вместе с матерью к ничем не примечательному многоквартирному дому; когда они подошли к одному из подъездов, прислонившийся к стене молодой африканец, оставив в покое зубочистку, посмотрел на них.

— Нам назначено, — сказала мать.

Изучив их, африканец снова занялся зубочисткой. Они вошли в подъезд, поднялись на лифте. Выйдя из лифта, мать подошла к одной из дверей; позвонив, постояла, разглядывая потолок. Мужской голос спросил из-за двери:

— Кто это?

— Нгала Дюбуа с сыном, нам назначено.

Распахнувший дверь высокий африканец, с кобурой поверх тенниски, сказал сурово:

— Проходите, патрон вас ждет.

Проведя их по коридору к закрытой двери, постучал:

— Патрон, мадам Нгала Дюбуа. Открыв дверь, пропустил их и снова закрыл створку.

До этого Анри знал Омегву Бангу, лидера оппозиции правительства Булинды, только по фотографиям в прессе и кадрам телехроники. Сейчас, когда Омегву Бангу сидел перед ним, он смог разглядеть его уже без газетной ретуши: большие, окруженные сетью морщин глаза навыкат, коротко стриженный курчавый бобрик с сильной проседью, тонкие губы. Подойдя к столу, мать сказала негромко:

— Привет.

Омегву Бангу улыбнулся и так же, как мать, сказал: «Привет». Здороваться таким образом могли только любовники, причем любовники, соскучившиеся друг по другу, поэтому Анри пришлось сделать вид, что он смотрит в окно. Раньше по отдельным обмолвкам матери он догадывался, что у нее и Омегву особые отношения, теперь же все стало ясно без слов.

Встав, Омегву подошел к Анри:

— Анри, рад с вами познакомиться, чувствуйте себя как дома. Запомните, это в самом деле ваш дом. Вы можете приходить сюда в любое время.

— Спасибо, месье.

Мать и Анри уселись в стоящие перед столом кресла.

— Нгала, Анри, у меня действительно мало времени, — сказал Омегву. — Я даже не предлагаю вам кофе.

— Омегву, Анри влип. У него неприятности.

— Мальчику нужно помочь?

— Да, он должен исчезнуть вместе со мной. Так, чтобы никто не знал, что в эти дни он был в Париже. Ну и… лучше всего будет слетать с ним в Бангу. Дней на десять.

— Дней на десять… Кого же вам дать? Может, Жильбера?

Анри показалось, что мать слишком долго разглядывает стену. Наконец она сказала:

— Хорошо, Жильбера так Жильбера.

— Отлично. Нажав на кнопку, Омегву сказал заглянувшему в дверь охраннику: Шарль, разыщи Жильбера, он сейчас должен быть дома.