— Почему же полиция скрывает это?

— Не знаю. О том, что Эрнеста отравили, я сообщила в редакцию сразу же, из больницы. Позвонила прямо шефу и все ему рассказала. Но перед самой сдачей номера в набор полиция попросила придержать мое сообщение якобы в интересах следствия.

— Кто именно в полиции это сделал, не знаешь?

— Сначала шефу позвонил тот мерзавец, который мучил Анри на допросе, комиссар Ланглуа. Потом, когда шеф все же решил включить сообщение в экстренный выпуск, ему снова позвонили, на этот раз сам заместитель министра внутренних дел. Тут же последовал звонок владельца газеты. Ясно, тягаться с ними шеф не мог.

Нгала сидела, сжав кулаки и закусив губу. Судя по всему, весь этот разговор был ей неприятен. Заметив это, Жильбер сказал мягко:

— Прости, Нгала. Я знаю, тебе не очень весело. Вряд ли стоило затевать этот разговор.

— От этого разговора все равно никуда не уйдешь. Наоборот, я даже рада, что все тебе рассказала.

Некоторое время оба молчали, вслушиваясь в тишину. Наконец Нгала улыбнулась:

— Вообще я хороша. По идее я должна за тобой ухаживать, а вместо этого плачусь в жилетку. Сделать тебе кофе? Настоящий?

— Ну… если разрешит сестра. У меня же диета. Но думаю, кофе можно.

— Конечно. Кофе тебе не помешает. Сестру я уговорю, у нас с ней неплохие отношения.

— Ты не заметила, кто сидит в коридоре?

— Полицейский и один из наших.

— Хорошо, жду твой кофе.

— Сейчас. — Улыбнувшись, Нгала вышла. Вернулась она минут через двадцать, с подносом, на котором стояли кофейник и две чашки.

После того как его счастье кончилось и Нгала ушла, Жильбер долго лежал, вспоминая каждое ее движение и каждое слово. И сам не заметил, как заснул.

Проснувшись, он понял, что уже вечер. В палате было темно. Полежав немного, он наконец обнаружил, что рядом с его кроватью кто-то сидит. Вглядевшись, узнал Марселя.

Заметив, что он проснулся, Марсель тронул его за плечо:

— Как дела?

— Отлично. Знаешь, я чувствую себя почти здоровым.

— Ты спал, как сурок. Мне даже жалко было тебя будить.

— Ты давно здесь?

— С полчаса. Зашел сразу после дежурства. Честно говоря, меня волнует только одно — Барт не проявлялся?

— Нет. И думаю, уже не проявится.

— Будем надеяться. Но после больницы он постарается тебя достать.

Полежав немного, Жильбер сказал:

— Начнем с того, Марс, что достать Барта постараюсь я. Ты меня знаешь, сносить обиды я не привык.

— Все правильно. А я тебе помогу.

— Меня же люди Барта так легко уже не возьмут. В тот раз я засветился на красном «фольксвагене», так вот, сразу же по выходе из больницы я сменю машину. Заодно поменяю и квартиру, затеряюсь где-нибудь в Париже, как в стоге сена, навык у меня есть.

— Правильно. Вообще, малыш, насчет Барта я тебе сказал на всякий случай.

— Спасибо. Слушай, что там со смертью Эрнеста Дюбуа?

— Я как раз хотел с тобой об этом поговорить.

— Я тоже. И прежде всего о версии о сердечном приступе, который его якобы свалил.

— Сердечный приступ отменяется.

— Отменяется?

— Да. В том, что Дюбуа умер от сердечного приступа, меня да и всех в полиции убедил папа Пикар. На самом же деле Дюбуа отравили. Ты знаешь об этом?

— Знаю.

— От кого?

— От вдовы Дюбуа, Нгалы, она была у меня сегодня. И все же я хотел был послушать, что знаешь ты.

— Немного. Вообще обо всем этом мне рассказал папа Пикар, ведь меня в тот день на ипподроме не было.

— И что он рассказал?

— Эрнест Дюбуа бросил курить, вместо сигарет он примерно с полгода сосал леденцы. В день Дерби кто-то ухитрился подменить эти леденцы. Вместо лежащей в кармане куртки Дюбуа жестянки с леденцами какой-то ловкач подложил другую, точно такую же. Леденцы в этой другой коробочке были отравлены. Как только Дюбуа сунул один из этих леденцов в рот, ему тут же пришел конец. Вот, собственно, и все. А что тебе рассказала вдова Дюбуа?

— Примерно то же самое. Интересно только, почему Пикар выдвинул эту свою версию о сердечном приступе? Может, он все же связан с Сен-Клу?

— Нет. Пикар на нашей стороне.

— На нашей?

— Да. Сегодня у нас с ним состоялся тайный разговор, на набережной.

— Почему именно на набережной?

— Пикар признался мне, что теперь не верит в полиции никому. Мне же он доверился лишь из-за того, что давно уже догадался: мы с тобой работаем на пару.

— Догадаться было нетрудно.

— Естественно. Именно поэтому он и решил поговорить со мной начистоту.

— И что же он тебе сказал?

— Как я понял, старик решил заняться этим делом всерьез.

— Неужели?

— Да. Пикар поклялся мне, что выявит убийц Дюбуа, чего бы это ему ни стоило.

— Приятно слышать. Вот только никак не возьму в толк: что это его так завело?

Помолчав, Марсель усмехнулся:

— Простая вещь. Деньги.

— Деньги?

— Да, деньги. В день Дерби наш папа включил в свою игру лошадь Дюбуа, Гугенотку. И выиграл на ней чудовищную сумму. Что-то около миллиона франков. Представляешь?

— Не представляю. Жильбер каким-то чудом ухитрился не выдать себя интонацией. Зато мотивы папы мне теперь понятны.

— Мне тоже. Да и нам ведь с тобой это на руку.

— Конечно. Интересно, есть ли у Пикара какая-нибудь версия?

— Жиль, ты знаешь Пикара не хуже меня. Старик осторожен, как лис, поэтому с версиями пока не торопится. Но за расследование взялся довольно рьяно. И многое уже выяснил.

— Например?

— Например, ему удалось установить, что в день Дерби около жокейской дежурила липовая машина «скорой помощи».

— Липовая машина «скорой помощи»… — Жильбер помолчал. — Любопытно.

Еще как любопытно. Эта машина опоздала, и именно поэтому Дюбуа успели погрузить в настоящую «скорую», ну а так бы — сам понимаешь. Липовая «скорая» повезла бы Дюбуа в больницу, где его ждал бы заранее подготовленный врач. Который уж точно поставил бы нужный диагноз. Вроде того же сердечного приступа. И все было бы шито-крыто.

— Засечь, откуда взялась эта «скорая помощь», не удалось?

— Удалось только выяснить, что номера, под которым эта «скорая» дежурила у ипподрома, в природе не существует. И все.

Они помолчали в тишине. Наконец Жильбер сказал:

— Ладно, Марс, иди. Представляю, как ты устал после дежурства.

— Что есть, то есть. Чао, Жиль, завтра у меня выходной, я зайду. Пока.

— Пока.

Марсель ушел, Жильбер же после его ухода еще долго лежал, вглядываясь в темноту.

Проснувшись, Анри сразу же вспомнил все. И прежде всего то, что отца уже нет. Полежав немного, понял: державшее его все эти дни за горло ощущение тяжести и пустоты не уходит. И не уйдет. И вряд ли он сможет когда-нибудь от него избавиться.

Все же, сделав над собой усилие, он заставил себя встать. Превозмогая себя, принял душ. Затем, достав из холодильника еду, позавтракал. Посмотрел в окно флигеля: на дорожке уже идет работа.

С трудом заставив себя выйти на дорожку, он проработал с лошадьми около часа. После этого, осознав, что толку от его работы все равно не будет, снова вернулся в свою комнату. И снова лежал, бессмысленно разглядывая стены и потолок. Он осознавал, что должен, обязан хоть чем-то заполнить вызванную смертью отца пустоту, но не понимал, каким образом сможет избавиться от нее… Не понимал, и все…

Из транса, в котором он пребывал, его вывел заглянувший в дверь Себастэн:

— Анри, прости, пожалуйста, но этот Ричардс подъехал прямо к депо.

— Ричардс? Какой еще Ричардс?

Удивленно уставившись на него, Себастэн выдавил:

— Как какой? Ричардс, представитель братьев Мухаммедов. Он же ходит к нам каждый день, как на работу. Хочет с гобой поговорить.

— Да? И… что, ты мне уже говорил о нем?