Марфа все же поднялась с травы — негоже ей рассиживаться, когда в животе с самого вчерашнего дня ни крошки не было. Она взяла из рук помертвевшей Ксении тряпицу, что та по-прежнему сжимала в ладони, повесила ее на ближайшую ветку, чтобы просушить. Затем залезла в возок, чтобы достать из-под сидения короб с их скудной провизией. Мало, совсем мало еды осталось, покачала головой женщина, доставая из короба широкий рушник, служивший скатертью во время вот таких стоянок, и расстилая его на траве подле боярыни.

— Как же так, Марфа? — вдруг спросила Ксения, поднимаясь на ноги, перепугав служанку своим резким движением. Она осмотрела стоянку, поражаясь хладнокровию ляхов — только недавно над ними висела угроза быть обнаруженными и возможно, убитыми, а они ныне шутят, смеются. Вот и Владислав. Стоит у лошадей и улыбается в ответ на громкую шутку одного из пахоликов, после которой по поляне так и разнеслись раскаты громкого дружного хохота.

Ксении даже стало казаться ныне, будто ей привиделась та решимость, которой недавно горели его глаза, та сталь, что звенела в голосе. Он ничем не походил на того человека, что недавно грозился убить женщин при малейшем звуке — черты его лица смягчились, и ныне Ксения снова видела того статного шляхтича, в которого влюбилась некогда, едва встретившись глазами на улице Москвы.

— Я не понимаю, — проговорила Ксения, отворачиваясь от поляны, на которой суетились ляхи, словно ей было невмоготу смотреть на тех, в чьей власти она ныне находилась. — Я ничего не понимаю, Марфута. Он давеча приходил ночью к возку, пока все спали крепко вокруг, так сладко шептал… как тогда, в Москве. Разве можно ныне ласкать, а после вот так…холодно и жестоко! «Глотку перережу»! Я уж решила, не забыл лях, что все-таки…

— Что? Что «все-таки»? — встревожилась Марфа, а после вдруг стала горячиться, видя выражение глаз боярыни своей. — Ох, Ксеня! Любит, что ли?! Какое там! Спаси Господи ныне нас, раб твоих, от лиходеев ляшских, от железа их острого да от рук их блудливых! — Марфута подняла глаза в небо, едва виднеющееся сквозь ветви деревьев, и перекрестилась. А после снова посмотрела на Ксению, кусающую губы в волнении. — Ты сама видела, боярыня, что в глазах его бесовских так и горело, когда он тутова сидел. Такого ничто не остановит, коли нужда припрет. Будто сама не ведаешь, какое мужское племя. Мало что для них свято! А уж любовь-то!

Но Ксения головой покачала, отказываясь верить в слова своей служанки. Не слышала та нынче ночью того шепота, не распознала муки в голосе, как сама Ксения. И лях не мог вида показать, что дорога она ему, не мог притвориться, ведь разве ведал он, что бодрствует она в этот час ночной, слышит каждый шорох, каждое слово.

— Неспроста лях нас в полон взял, неспроста! — настаивала на своем Марфута. — И что нам он уготовил, морда ляшская?! Какую пакость думает створить над тобой? Ксеня! Ксеня, ты что?!

А Ксения вдруг оторвалась от возка, к которому прислонялась спиной до того, пошла прочь от своей служанки, не обращая внимания на ее громкий предупреждающий шепот, прямо к центру поляны, где уже расположились на траве польские ратники, разворачивали свои торбы, доставая скудную снедь.

Того, кого она искала, среди них не было, убедилась она, быстро окинув взглядом стоянку, потому прошла мимо, высоко подняв голову, аккуратно ступая по неровной земле, переступая через сухие сучья. Ксения видела, какими взглядами ее провожают, слышала, как сначала смолкли, а потом снова заговорили за ее спиной, засмеялись своим скабрезным шуткам. На ее ведь счет лясы точат!

Она заколебалась на миг, теряя свою уверенность от этих смешков, от взглядов, которые она чувствовала спиной, но одернула себя — назвался груздем, полезай в кузов! Она выяснит все здесь и ныне, ибо нет более у нее душевных сил, чтобы и далее терзаться сомнениями и страхами, надеждами и разочарованиями.

Удивленно вскинул брови усатый дядька Владислава, когда Ксения прошла мимо него, чистящего своего коня пучком травы, но ничего не сказал ей, не остановил ее на пути к трем сросшимся в основании березам, у которых сидел на траве тот, кого она так искала и все-таки нашла взглядом. Только вслед ей посмотрел с любопытством и головой покачал, быстро теряя интерес к этой своенравной русской, продолжил свое занятие.

Владек сам разберется со своей головной болью. Хотя нет — не подходит это на головную боль, скорее, на занозу в заднице, усмехнулся своим мыслям старый поляк, усердно начищая шкуру животного. Верно говорят в народе — с бабой и черту не повезет! Куда тут Заславскому молодому! И ведь какая баба-то…!

Как ни старалась Ксения подойти к шляхтичу незаметно, как можно бесшумно ступая по траве, не шелестя длинным подолом, ей это не удалось. Владислав, каким-то шестым чувством распознав движение за спиной, повернул резко голову в ее сторону, и она на миг замедлила движение.

— Что надо панне? — его голос был холоден, как и тогда, когда он угрожал им с Марфутой, мирно покусывая травинку, а с лица вмиг слетело то умиротворенное выражение, с которым он подставлял лицо редким солнечным лучам, едва пробивающимся сквозь густые кроны деревьев на этой опушке.

Ксения поняла, что он вовсе не рад ее присутствию здесь, подле него, но это не остановило ее, даже шаг убыстрила, стремясь поскорее подойти к нему. Снова какой-то бес, сидящий внутри, подгонял ее, толкая навстречу шляхтичу. Будто тянуло ее к нему, словно пчелу к ароматному цветку.

А еще ее гнало вперед то тихое «Моя дрога», что она услыхала ночью, но в этом никогда она не признается даже самой себе. Как никогда не признается в том, что пришла сюда, чтобы снова взглянуть в эти темные глаза, что смотрят ныне так пытливо, так недоброжелательно, и убедиться, что это был не сон давеча ночью, не мечты ее. Не из грез к ней прилетели те слова, а с губ его сорвались, что так кривятся ныне недовольно.

Владислав тем временем поднялся на ноги и стоял теперь прямо напротив нее, глядя на ее лицо с высоты своего роста. Ксения позабыла совсем, что он так высок, намного выше ее. Ей пришлось даже голову запрокинуть, чтобы не оторвать глаз от его лица, надеясь все же прочитать на нем, что за мысли ходят в голове ляха.

Она вдруг с удивлением увидела, что уголки губ шляхтича дрогнули и медленно раздвинулись в улыбку, и тут же будто каким-то светом вспыхнули его темные глаза, завораживая ее свои блеском. Вмиг вылетели из головы все фразы, что она готовила по пути сюда, что хотела сказать ему.

Он был так близко к ней ныне, как некогда на московской улочке, когда так смело коснулся ее щеки. А еще как тогда, когда поцеловал ее в хладной несколько лет назад…

Ксения смотрела в его глаза, едва сдерживая себя, чтобы не поднять руку и не коснуться его лица, как она трогала его на дворе Калитиных. Она до сих пор, спустя столько лет, помнила, какова на ощупь его кожа — мягкая на скулах и жесткая от щетины на подбородке и по овалу лица.

Владислав протянул в ее сторону руку, и она, с трудом заставив себя оторвать взгляд от его глаз, посмотрела на его протянутую ладонь. Сначала Ксения не поняла, что шляхтич предлагает ей, а потом когда осознала, вспыхнула, как лучина, от стыда. Ее будто окатили водой, заставляя вернуться на грешную землю из того дурмана, который вновь закружил ей голову, едва она заглянула в темные глаза ляха.

Ярко-красные маленькие ягоды лежали на ладони Владислава. Те же ягоды еще вчера ей протягивал, смущенно краснея под россыпью веснушек, Федорок, убитый вскоре после этого пущенной из самострела стрелой. Кто знает, быть может, именно эта рука, что протягивала ей в этот миг сладкие ягоды и прикосновения которой Ксения так жаждет ныне, и пустила эту стрелу?

На Ксению накатила какая-то слабость, закружилась голова, стало вмиг не по себе от нахлынувшего вороха эмоций. Владислав, не разобравшись в перемене ее настроения, еще ближе к ней протянул руку, и она, видя вовсе не ягоды на ладони, а алые капли крови, неосознанно оттолкнула от себя эту ладонь, сбрасывая невольно его дар вниз, на траву.