А потом его губы двинулись вниз — по ее шее, по ее плечу с тонкой ключицей и далее к холму ее груди, и Ксения вдруг выгнулась неосознанно навстречу его губам и пальцам, распахивая глаза в удивлении от того, что творится с ней в этот миг. Она даже не заметила, поглощенная целиком нахлынувшими от его ласк эмоциями, как Владислав потянул подол ее сарафана и рубахи вверх, обнажая кожу, поднимаясь ладонью все выше и выше по ее ноге. Холод, что скользнул по ее ногам, заставил ее напрячься, вырвал из вороха необычных ощущений, что так кружили голову сейчас, а когда ладонь скользнула еще выше по бедру, и Владислав навалился на нее, вдавливая ее в траву, тут же вспыхнула паника в душе. Нет, она не хотела этого, пусть лучше продолжит то, что было! Только не это!

Но Владислав легко сломил сопротивление Ксении, когда она попыталась скинуть его, помешать осуществить то, к чему он стремился, и ей ничего не оставалось, как затихнуть, закусив губу и плотно смежив веки, ожидая той дикой боли, к которой так и не смогла привыкнуть за время своего замужества.

Но боли не было. И даже спустя некоторое время она не пришла, с удивлением отметила Ксения, чувствуя, как снова в ее теле постепенно нарастают те ощущения, что возникли при ласках Владислава. Она распахнула глаза, чтобы взглянуть на него, но все, что смогла увидеть — только темный овал его головы над собой и звездное небо, проглядывающее сквозь ветви деревьев. А потом звезды вдруг стали приближаться, кружась над Ксенией хороводом, задорно подмигивая, и на всей земле для Ксении остался только этот мужчина и эти звезды, ярко сверкающие в ночи. Или это душа Ксении вдруг оторвалась от тела и улетела ввысь к этим небесным светилам?

Опомнилась Ксения спустя время, когда зашевелил плечами Владислав, по-прежнему придавливающий ее к земле своим телом. Сначала она не поняла, почему он так водит плечами, а потом заметила, что сжимает с силой ткань жупана на его спине, мешая ему подняться, вспыхнула от стыда, разжала пальцы, что тут же заныли — так крепко она вцепилась в шляхтича. Владислав же перекатился с нее, сел рядом, поправил свою одежду, затем опустил подол Ксении и натянул той на плечи порванную рубаху. Все это молча, без каких-то лишних движений, словно для него это было вполне привычным делом. А может, так оно и есть, вдруг с раздражением подумала Ксения, может, она не первая, кого он вот так валит в траву и задирает подол. Потому проигнорировала протянутую руку шляхтича, поднялась на ноги самостоятельно, пошла за ним, по-прежнему не касаясь его, шарахаясь в сторону, когда он протягивал ей руку.

В лагере все уже спали, никто не видел, как они прошли из леса к возку, и Ксения неустанно благодарила в мыслях Бога за то, что никто не смотрит на нее в этот миг позора. Владислав остановился у распахнутой дверцы возка, протянул руку Ксении, желая помочь той забраться внутрь. Но она и тут проигнорировала его помощь, залезла сама, едва не запутавшись в длинных юбках.

— Ксеня, — вдруг начал Владислав, и она с трудом удержалась, чтобы не закричать во весь голос, не заставить его замолчать, ибо она не желала ныне слушать его, сосредоточившись на том, что творилось в ее душе. Потому она протянула руку и захлопнула дверцу прямо перед его лицом, даже его волосы взметнулись вверх от этого резкого движения. А после вцепилась в нее изо всех сил, вдруг он пожелает все же договорить то, что хотел, распахнет дверцу возка.

Но нет, Владислав не стал этого делать. Отошел почти тут же, даже не делая попытки заставить Ксению дослушать его. Быть может, от разочарования, что он не сделал этого, а может, от воспоминаний о том, что было в лесу недавно, и как сама она стонала и извивалась под ним, будто блудница какая, заставило Ксению разрыдаться, закрывая себе ладонью рот, чтобы не разбудить сопящую в уголке Марфуту.

Но все же всхлипы прорвались сквозь эту преграду — сначала один, а потом другой и третий, заставляя служанку так и подскочить в тревоге на своем месте. Она сама не своя была все это время, как отсутствовала Ксения, переживала за боярыню, сразу же догадавшись, зачем ее позвал ляшский пан. А теперь вон как Ксения убивается!

— Что? Что? Больно, Ксеня? — бросилась к ней женщина, сама едва сдерживая слезы, кляня ляха последними словами — неужто не мог поласковее с ее маленькой боярыней? Неужто он, как боярин…? Но Ксения только головой мотнула, мол, в порядке все с ней, здрава она. Марфа прижала ее к себе, укачивая в своих руках, пытаясь успокоить ее слезы, но Ксения отстранилась от нее на миг.

— Помнишь, я пытала тебя, каково это с любым? — спросила она свою прислужницу сквозь слезы. — Каково это, когда сама желаешь? Ты тогда ответила, будто в звезды улетаешь от услады, помнишь?

Встревоженная Марфа быстро кивнула, недоумевая, к чему клонит боярыня.

— Я ныне к звездам летала, Марфута, — призналась Ксения и залилась слезами пуще прежнего. — Срам-то какой, Марфута! Грех!

— Тьфу ты! — в сердцах выругалась Марфа, прижимая к себе ту и вытирая ее слезы рукавом своей поневы. Теперь она начинала понимать, в каком смятении находится та после того, что свершилось. Она и сама когда-то была почти так же растеряна, когда это впервые случилось. Марфа тогда уже носила под сердцем Василька, оттого думала, что с дитем что-то. — Я-то думала, тебя лях совсем… того… Тьфу ты! Перепугала только! Ой, Ксеня, вроде и старше ты меня, а разума в тебе житейского нет совсем! Ну, буде, буде. Перемелится — мука будет… все стерпится…

Марфа еще долго баюкала и уговаривала свою боярыню, пока та не провалилась в глубокий сон прямо у нее на руках. Потом сама откинулась назад, облокотилась спиной о стенку возка. Кто-то, стараясь не шуметь, прошел мимо и пошел прочь от возка, и Марфа, движимая любопытством наклонилась, чтобы разглядеть в щель между занавесями оконца, кто это был. К костру, что уже догорал, подошел мужчина, присел и поворошил угли. Он сидел к возку спиной, но Марфа сразу же узнала польского шляхтича по богатому платью. Знать, был у возка, слушал рыдания Ксении. Каждое слово из ее речей!

— Вот оно как значит! — тихо прошептала Марфа и откинулась назад, закрывая глаза. Довольная улыбка даже во сне не сошла с ее губ.

Ксения с большим наслаждением опустила ноги в прохладную, хоть и слегка мутную от поднявшегося со дна ила, воду. В такую жару, что стояла ныне весь день, было настоящим наслаждением пройтись вдоль низкого бережка, погрузив ноги по щиколотку в эту дивную прохладу. Как же она завидовала по-хорошему Марфуте, что, не стесняясь случайных взглядов, заткнула подол сарафана за пояс, оголяя ноги чуть ли не бедра, да плескала на грудь воду, смывая с себя пот и дорожную пыль! Сама же Ксения стыдилась даже ступни оголить, долго не решалась скинуть поршни да в пруд ступить.

Она снова провела ногой по дну, чертя большим пальцем линию в слегка вязком иле, едва не выпустив из рук подол. Хотя чего беспокоиться — он и так уже был мокрым почти по самые колени. Не удержалась она на ногах, когда спускалась с бережка, с размаху плюхнулась ногами в воду, с трудом сохраняя равновесие.

— Ах, отрадно-то как! — воскликнула Марфа, проводя мокрыми ладонями по груди под поневой.

Ксения взглянула на нее, щуря глаза от солнца, что так и било в лицо, медленно опускаясь вниз по небосклону. Все ей нипочем, Марфутке! Всегда была шальная, дерзкая на безрассудства, вот и ныне вдруг стянула с головы убрус, выпуская на волю косы, что медными змеями скользнули по плечам женщины.

— Что ты, Марфа! — ахнула Ксения, сама жалея, что не может поступить ее примеру, ощущая, насколько влажны под повойником волосы от этой проклятой жары. Марфа лишь поправила рыжие косы на плечах и задорно улыбнулась боярыне.

— Зато свежо! Утомилась я уж в этой дороге проклятущей! И когда она только к концу-то подойдет? — Марфа быстро подошла к Ксении, взбивая воду в белую пену вокруг своих голых ног. — И ты бы, Ксеня, освежилась. Скоро ляхи покончат со стоянкой и костром, сюда потянутся. А пока они заняты, сняла бы кику да повойник, освежилась бы.