— Ну и последнее, — повторился я, едва не забыв об этом. — Подавай на развод. Мне надоело быть…

Договорить я не смог. Потому что Людмила вдруг подняла голову и уставилась на меня. Даже теперь, будучи на нее в обиде, я оценил, насколько же она у меня хороша… Вернее, не у меня, теперь уже у НЕГО.

— Послушай, Костя, — увидев, что я замолчал, заговорила она. — Ты много знаешь людей, которые живут без ошибок?.. Ну, скажи, много?

Потом я не раз удивлялся сам себе, как это сразу не понял, куда она клонит. Но только в тот момент у меня и мысли не появилось, как дальше потечет наш разговор.

— Ты продолжай-продолжай, — озадаченный словами жены, сказал я.

— Ну, сделала я глупость, — заговорила она торопливо, словно боялась, что я ее перебью и она не успеет высказаться. — Ну, избей меня, а потом прости… Ты бы знал, как я раскаиваюсь…

Она еще что-то говорила в том же духе. А я ошеломленно молчал. Ничего себе заявочка! После всего того, что произошло…

— А его куда денем? — перебил я жену, кивнув на фотографию улыбающегося мальчугана.

Людмила бросила на карточку мимолетный взгляд и тут же обмякла, опять опустила голову.

— Куда же ты пойдешь? — тихо, тоскливо проговорила она. — У тебя же никого нет…

Надо же, по самому больному, по самому незащищенному месту бьет, — накручивал себя я.

А внутренний голос нашептывал: а ведь и в самом деле никого и нигде у тебя нет. Так чего же ты думаешь? Плюнь на все, да и оставайся. Да, стерва у тебя жена — ну так ведь не у тебя одного. Сколько с тобой мужиков сидело — что же у всех их жены верно ждали своих мужей? Вся-то разница: ты об этом знаешь, а многие делают вид, что не догадываются. Поживешь немного, постепенно все забудется и будете опять жить, как и встарь — дружненько и ладненько.

Да, может быть, — возразил я сам себе. Только эта симпатичная мордашка будет всегда маячить передо мной.

Ну и что? — удивился искуситель. Сколько людей усыновляют чужих детей — и ничего. По статистике десять процентов детей во вполне нормальных семьях рождается, как говорится, от соседов. А формальные отцы об этом чаще всего не подозревают. И даже если подозревают, благоразумно делают вид, что знать о своих рожках не знают, ведать не ведают… Ну а парень он славный — привыкнешь, будешь воспитывать за своего…

Но ведь она меня предала, когда мне было плохо, когда я там лямку тянул, — не мог согласиться я. Она же стерва!

«Предела» — передразнил меня внутренний голос. Говорит же, что ошибку сделала. Кается… Ты-то в жизни всегда ангелочком был, никого не предавал, никогда не ошибался, никому не делал больно? Ну а то, что стерва… Ты что же, раньше никогда со стервами не спал? Или мало мужчин на белом свете живет, которые знают, что у их жен что-то там было в прошлом? Больше сочувствовать надо тем, кто об этом не знает. Оставайся…

Но ты же знаешь, — внушал я сам себе, — что я ей этого все равно до конца никогда не прощу. Если вспылю, когда выпью, обязательно ей пенять стану.

Ну и что? — цинично хмыкнул искуситель. Сама же виновата, так почему бы и не попенять иногда?.. Ты подумай, о чем задумался! Выбор-то небогат! Или ты плюешь на все, в том числе и на самолюбие свое, и остаешься — тогда сегодня будешь сыт, пьян и спать в чистой постели с красивой женщиной. Или ты сейчас гордо удаляешься, будешь ночевать где-нибудь на вокзале, а то и в отделении милиции — а в чистой постели с твоей женой будет спать кто-то другой.

Почему-то именно такая постановка вопроса едва не решила все. И тогда неведомо, как все пошло бы дальше, как повернулась бы моя жизнь. Потому что, как ни говори, а сидевшая передо мной женщина была МОЕЙ ЖЕНОЙ. И тот человек, которого я не видел и не знал, в случае, если я уйду, будет спать не с какой-то посторонней шаболдой — он будет спать с МОЕЙ ЖЕНОЙ!

Покажите мне мужчину, которого такая постановка вопроса не заденет — и я ему не поверю.

…Все, о чем я так долго писал, всколыхнулось у меня в душе одновременно. Взвихрилось, закружило, сталкиваясь и искря. И я не знаю, что победило бы, если бы не случилось то, что случилось.

— Решать тебе, Костя, — опять глядя на свои нервно подрагивающие пальцы, заговорила, не дождавшись моего ответа, Людмила. — Я понимаю, что тебе ТАМ было несладко. Признаю, что я тебя практически предала. Все так. Только ведь пойми и ты, Костя, я ведь живая… А тебя не было столько лет… Ты скажешь, что и ты живой. Да. Только ведь у тебя там не было соблазнов. А тут — вон сколько мужчин вокруг. Ну и закружило…

Не было соблазнов… В памяти всплыл Машутка. Наверное, когда соблазнов нет, люди их сами придумывают. Природа есть природа, ее не обманешь. Так в чем же больший грех: здесь у нее ЭТОТ, или там у меня Машутка?..

Я дрогнул. В конце концов человек изначально тянется к определенности. И вот у меня выбор: определенность с неверной женой или полная неопределенность.

— У тебя выпить есть?

Людмила вздрогнула, услышав мой голос. Вскинула на меня глаза… Нет, не глаза, очи. Большие, красивые, полные слез очи.

— Что?

— Выпить у тебя есть? — повторил я. — Сколько лет с женщиной не пил…

Она сорвалась с места.

— Я не знаю… — растерянно заговорила она. — Где-то, наверное, есть. Я-то не пью, а у… — она осеклась, замолчала, со страхом ожидая мою реакцию.

А в глазах уже зарождалась надежда. А в уголках губ уже обозначалась улыбка. А плечи по-прежнему были непривычно-робко опущены, не веря в возможность прощения.

В конце концов, верность — неверность, это все условности. А выпить хотелось. И поесть хорошо. А потом… И снова, как тогда в коридоре с «администрацией» плоть с готовностью откликнулась на один только намек на желание.

Людмила выпорхнула в коридор. И тут же на кухне что-то с грохотом упало и покатилось.

— Сейчас Ярик со школы придет, — прокричала жена с кухни. — Он в это время всегда приходит. А потом идет на тренировку… Он у нас спортом занимается…

Я в ответ кричать не стал. Поднялся с кресла и сам прошел на кухню.

И совершил то, что в одно мгновение разрушило то, что могло вернуть мою жизнь в семейное русло.

— Ярик придет нескоро, — сказал я. — Я заходил в школу и забрал его. Он сейчас гуляет, чтобы мы могли поговорить спокойно.

Людмила замерла. Она сидела на корточках перед открытым шкафчиком. На мои слова она повернулась неловко (или расчетливо?), отчего подол домашнего платья задрался куда выше общепринятых норм.

— Ты был в школе? — удивленно спросила она.

— Да. А почему это тебя так удивляет?

Она опустила глаза к разверстому нутру шкафчика.

— Нет, ничего. Значит, Ярик сейчас не придет?

— Нет, мы с ним расстались перед подъездом, — до конца раскрылся я.

Вот тут, именно тут я и сделал глупость. Впрочем, может, это само провидение двигало мною когда я задал вопрос.

— Слушай, Людмила, пока суть да дело, отдай мне мои документы…

Дело в том, что когда я поступил в военное училище, по случайности (именно по случайности, потому что тогда ума для этого у меня не хватило бы) не сдал свой гражданский паспорт. Так он и валялся в домашних бумагах, полузабытый. Ну а теперь я вспомнил о нем. Потому что взамен своей справки мне выдадут паспорт, в котором будет отметка о судимости. А я подумал о том, что если удастся, попытаться устроиться куда-нибудь работать по старому, «чистому» паспорту.

Ну а вторым документом, который оставался у Людмилы, была моя «афганская» «корочка». Сейчас для участников войны в Афганистане предоставлены кое-какие льготы, в частности, бесплатный проезд в городском и пригородном транспорте. А мне сейчас это было бы весьма кстати.

Обрадованная моей реакцией на ее слова, Людмила замерла с початой бутылкой водки в руках. Повернулась ко мне и произнесла чуть смущенно:

— Ты знаешь, твое удостоверение о льготах сейчас у… — она опять осеклась, не решившись произнести ЕГО имя. — Он скоро придет и отдаст тебе…

Эти ее слова были подобны грому, который прогремел на ясном небе.