Однако я сейчас не о грехе как таковом. Просто я сейчас понял, что должны существовать рамки греха. Безгрешных людей не бывает. А потому порядочным можно считать только того, кто эти рамки выдерживает.

Браво, Константин Васильевич, съехидничал внутренний голос. Прямо Гораций, Конфуций или Козьма Прутков — какие афоризмы выдаешь… Вот только кто тебе сказал, что такие рамки должны и в самом деле быть? И кто, по-твоему, их должен устанавливать? И что хуже — грех тайный или грех открытый?..

Рекбус, как говаривал покойный Райкин-старший, кроксворд…

— Мужчина, в одиночку пить вредно.

Я даже вздрогнул от этого голоса, который столь бесцеремонно вторгся в мои разбегающиеся мысли. Повернулся от окна, оглянувшись.

Рядом со мной плюхнулась на вагонную лавку девица лет тридцати или около того, весьма шалавого вида. Глядела на меня оценивающе, будто дубленку примеряла. Или мужика на вечер «снимала».

— Так и ты выпей со мной, — не пытаясь подобрать ответ пооригинальнее, предложил я ей именно то, на что она откровенно напрашивалась.

Водки в бутылке оставалось еще граммов двести. А мне на голодный желудок, сам чувствовал, уже и в самом деле достаточно.

— Что ж, угости!

Годы без женщины! Годы!.. Она мне привиделась писаной красавицей. И к тому же непритязательной. В конце концов, пусть осудит меня тот, кто сам устоял бы в такой ситуации.

— Угощаю! — жестом гусара графа Турбина-отца, швырнувшего цыганам остатки карточного выигрыша, протянул я ей остатки водки. — Только извини, хрустальных бокалов и ананасов на закуску не купил… Как в том анекдоте: «Звыняйте, Джонни, бананив немае…»

Она коротко, с готовностью хохотнула, охотно ухватилась за горлышко. Правда, ухватилась немного неуверенно — видно, уже и без того была в подпитии. Приложилась, несколько раз крупно глотнула. Поперхнулась, сморщившись, закашлялась. Из уголка рта потекла на платье струйка водки.

Еще не прокашлявшись, она весело и озорно подмигнула мне: извини, мол.

— Тебя как зовут, мужчина?

Прокашлявшись, девица отпила еще, теперь совсем чуть-чуть, опять сморщилась и опять уставилась на меня шалаво и пьяно. И пьяняще.

— Константин, — не стал скрывать я.

— Значит, Костик, — мгновенно сократила девица.

— Константин, — поправил я ее.

Еще на Костю я, быть может, и согласился бы. Но Костик… Костик — это перебор.

— Долго и длинно, — скривила губы девица. — Без пол-литры и не выговоришь.

— Ну так чего ж ты ждешь? Выпей — и выговори!

Она опять с готовностью хихикнула и смело отхлебнула еще. Передернулась, громко выдохнула. Икнула. А потом достала из кармана куртки и протянула мне большое зеленое яблоко.

— На вот, закуси. А то просто так пьешь… Без закуси пить вредно.

Я чуть усмехнулся. Ишь, Ева отыскалась, яблочком соблазнять. С Дерева познания добра и зла… Да я, дева, этого самого зла полной ложкой нахлебался во как, по самые уши… Разве что добра познать?.. Ну да ладно, будем надеяться, что в горле кусок, как у Адама, не застрянет и второй кадык не вырастет.

— Чего это ты надираешься? Так нельзя, в одиночку-то… Ты просто тихушник-алкоголик или у тебя беда какая стряслась? — не унималась девица.

Твою мать етить, психолог-утешитель выискалась! Тебе-то что за дело?..

Однако хамить не стал. Все же баба, вроде по-доброму говорит…

Не отвечая ей, в свою очередь спросил:

— А тебя как зовут?

— Марина, — жеманно протянула мне руку. — Будем знакомы. А можно Марианна.

— Очень приятно, — столь же церемонно ответил я.

В самом деле, какая мне-то разница? Марианна — так Марианна.

Судя по ее жесту, откровенно претендующему на кокетство, она рассчитывала, что я едва ли не приложусь к ее ручке. Однако я только пожал ее широкую крепкую ладошку.

Как мне показалось, пора было переводить разговор в более конструктивное русло.

— Куда мы едем, Марианна свет-батьковна?

Признаться, была мысль, что она изобразит смущение, начнет из себя строить нецелованную девочку. Однако все произошло проще, будничнее.

— А у тебя имеются какие-то предложения?

Четко и конкретно, — оценил я.

— Поскольку мне ехать некуда, — откровенно ответил, — поехали к тебе.

Марина на мою заявку ответила не сразу. Немного помолчала, размышляя. Призадумался и я. В принципе, отправиться сейчас к ней для меня было бы лучше всего — от реальности хоть чуточку отвлекусь, отдохну немного. Посплю с ЖЕНЩИНОЙ. А если быть откровенным с самим собой, хоть на одну, а может не на одну, ночь отодвину от себя необходимость что-то решать. Да и устал я от нынешнего дня.

Однако моя прыть девице, как можно было судить, не понравилась.

— Так что у тебя стряслось, Костик? — еще раз спросила она.

Нет, такие попытки что-то выведать у меня лишнее или именовать меня не так, как мне нравится, нужно пресекать в зародыше.

— Марианна, я же говорил, что меня зовут Константин, — напомнил спутнице.

Она отреагировала на мое недовольство, избрала компромиссный вариант.

— Так что же у тебя случилось, мужчина?

Ага, вот сейчас калоши скину и начну перед тобой душу выворачивать!

— А тебе не все равно? — повернулся я к ней. — Что-то случилось… Ну и довольно об этом.

Девица тоже уставилась на меня, наверное, решая, обижаться на меня или не стоит. Судя по всему, решила, что не стоит.

— Ну ладно, довольно — значит довольно, — согласилась она. — Тогда едем ко мне. Только еще бутылку нужно будет взять. Возьмешь?

Что ж это за мужчины тебе, Марина, попадаются, если о таких вещах приходится напоминать!

— Само собой, Марина.

— Тогда пошли — наша платформа.

Дергаясь и лязгая всем своим длинным железным телом, электричка притормаживала у ярко освещенной, полупустой в такое позднее время платформы.

Однако отдохнуть у Маринки и отвлечься от забот и хлопот мне в тот вечер так и не удалось. Более того, все так завернулось, что и в детективном романе подобную закрутку встретишь нечасто.

…Не знаю, стоит ли говорить о том, что в современных деньгах ориентироваться мне было довольно трудно. И не только потому, что выглядят они нынче не так, как выглядели в те времена, когда я еще свято и преданно служил Советскому Союзу. Все начинается с мелочей, например, с такой: в МОЕ время мы купюры нередко называли по цвету — займи, мол, до получки синенькую (красненькую, сиреневую и т. д.). А тут вдруг все они одинаковые, так что иной раз и перепутать можно.

Но с цветом еще как-то можно смириться. Беда в другом: не знаешь, что сколько стоит, не успеваешь посчитать нули на купюре. Видишь на витрине бутылку, видишь ценник, однако пока высчитаешь ее стоимость, пока соотнесешь ее с бумажками, которые смятым комом лежат в кармане…

Наверное, такие же чувства испытывает человек, оказавшийся за границей и который не может разобраться в тамошних деньгах. Но то за границей! А в своей родной стране…

Да какая она тебе своя? — взбрыкнулся было внутренний голос. Но я его тут же осек: своя! И точка!

— Чего ты там копаешься? — насмешливо спросила Марина. — Ты что, вообще отключился?

Нет, не отключился. Просто не могу сориентироваться, какие бумажки в окошко подавать.

Но не объяснять же ей, почему я в деньгах нынешних не ориентируюсь!

— Рассчитайся лучше сама! — я протянул Марине скомканные банкноты. — Возьми, что хочешь.

Она рассмеялась, но деньги схватила с готовностью. Наверное, прикарманит что-нибудь, — подумал я. Ну и черт с ней. Главное, чтобы не бортонула сейчас, не ушла куда-то. Потому что электрички больше не ходят и теперь мне уж точно податься будет некуда.

Что и говорить, я расслабился. Весь день на нервах. Светлый лучик прошедших суток — «администрация». Потом непростое свидание с сыном. Катавасия с женой. Выпитые натощак полбутылки водки. Обозначившаяся перспектива отдыха с Мариной…

— Гражданин, ваши документы, пожалуйста!