Вообще, состав приехавших сюда искателей приключений, как с одной стороны, так и с другой, довольно разнообразен. Скажем, болгары есть и с одной стороны, и с другой. Да и не только болгары — тут всякой твари по паре. Причем, по паре по разные стороны линии фронта.

Наверное, не то что докторскую степень — нобелевскую премию можно заполучить, если кому-то удастся объяснять этот феномен: почему люди едут хрен знает куда защищать невесть какие идеалы неведомо во имя кого. У каждого своя судьба, у каждого свои взгляды, у каждого интересы или побудительные стимулы…

Только додумать эту мысль я не успеваю. Машина вильнула в сторону, объезжая рытвину, съехала с наезженной колеи. Мы с Ленькой переглянулись. Поняли друг друга.

Тут война в значительной степени минная. Так что передвигаться на колесах куда надежнее по накатанной колее, тропинке и не дай Бог по траве. Там того и гляди могут оказаться мощные противотанковые или противотранспортные мины. Или куда более распространенные «паштеты» или «кукурузы». Так здесь с налетом черного юмора именуют противопехотные мины. «Паштеты» — взрывные устройства фугасного действия, называются так потому, что похожи на консервные баночки, однако не приведи Господь наступить на такую жестянку — в лучшем случае останешься без ноги. Ну а «кукурузы» — мины осколочные, торчащие в траве в ребристой рубашке на проволочке-растяжке, если задеть которую, метров на тридцать во все стороны пройдется чугунным смерчем, сметая все живое.

Сейчас в мире ширится движение за запрещение противопехотных мин. Одним из главных инициаторов движения была скандальная мученица — английская принцесса Диана. Было бы здорово, конечно, если бы такое состоялось. Да только вряд ли реален такой всеобщий запрет. Слишком это эффективное оружие при крайней простоте производства и применения. Только за последнюю четверть века на земле произведено более 225 миллионов наземных мин, в том числе около 190 миллионов противопехотных. Делают их примерно 100 компаний в 55 странах мира. Стоимость производства каждой мины чаще всего просто смехотворная — иной раз до десяти долларов. Так и получилось, что на сегодняшний день в земле закопано до 110 миллионов взрывоопасных предметов.

Жуткая цифирь, право слово!

…Впереди показалась нужная нам поросшая густыми зарослями высотка. За ней начинается каменистое плато, которое и является своеобразным ничейной землей, разделяющей противоборствующие стороны.

— Приехали! — сообщил Ленька.

Будто я сам не вижу! Ну а Кочерга, знающий нечто такое, чего не знал я, довольно демонстрировал свои оставшиеся зубы.

Машина, которая привезла нас к положаю, остановилась у самой кромки зарослей кустарника. Я поднялся со своего места, перехватил поудобнее автомат и перемахнул через борт кузова. Приземлился жестко, даже как будто в коленке что-то щелкнуло. С наслаждением, кряхтя, потянулся, разминая застывшие от тряской езды мышцы. Намерился уже направиться к вонзившуюся в кустарник тропинке. Но не успел — водитель в засаленной, потрепанной и выгоревшей пилотке, высунулся в окно.

— Прсвет! — окликнул он меня.

— Что?

— Тебя ждать?

Я обернулся на Леньку, который, не обращая внимания на беседу, неловко, не попадая ногой на выступающую ось высокого заднего колеса, пытался спуститься на землю.

— Так что, нас ждать? — переадресовал вопрос ему.

Тот ступил, наконец, на пыльный щебень дороги и начал отряхивать свое мешковатое, неуклюже топорщащееся на его нескладном теле обмундирование.

— Не знаю, Кстнтин Вслич, — развел он руками. — Это уже не мне решать.

Что за загадки, право слово…

Повернувшись к водителю, я сказал решительно:

— В общем, решаем так. Ты немного погоди, а там уж сам сообразишь. Годится?

— Добре.

Он откинул голову на спинку своего сиденья, поерзал, устраиваясь поудобнее и мгновенно уснул. Уметь спать всегда и везде, при любых обстоятельствах — это, по-моему, неистребимая черта всех профессиональных водителей всех стран. Такое ощущение, что они вечно недосыпают. Или впрок сны накапливают.

Я нетерпеливо повернулся к своему провожатому.

— Так куда идти?

Ленька от нетерпения опять начал приплясывать.

— В бункер.

В бункер, значит в бункер. Закинув автомат за плечо, я повернулся и по проторенной сквозь заросли кустарника тропиночке направился к бункеру. Навстречу попался еще кто-то из наших.

— Здорово, Беспросветный! — поздоровался он, а у самого улыбка до ушей.

Что ж тут случилось-то, что они все скалятся? Что за подвох меня тут поджидает?

У входа в бункер на складной табуретке сидел Семен Шерстяной. Так его прозвали за то, что у него все тело — едва ли не от глаз и практически до самых пяток — покрыто сплошным густым волосяным покровом. Он старший в этой смене. И то, что он, словно рядовой часовой, вот так сидит, задумавшись, у входа с автоматом не то что удивляло — в конце концов, мало ли кто где когда отдыхает — но как-то не слишком вписывается в привычный ход событий.

— Что случилось, Семен?

Тот вздрогнул, услышав обращение к себе.

— А, приехал… А мы тебя уже заждались.

Шерстяной поднялся, протянул мне свою огромную мохнатую лапищу.

— Что тут у вас стряслось?

— А Ленька выдержал, не проговорился?

Не скрою, плечами я пожал, с некоторым усилием сдерживая раздражение.

— Не проговорился, — буркнул в ответ. — Может, хоть ты не будешь говорить загадками?

Он не ответил, кивнул мне на вход в бункер:

— Заходи, сам узнаешь.

Вся эта таинственность мне уже порядком поднадоела. Ничего больше не говоря, я обошел его, спустился по деревянным, провалившимся ступенькам, отогнул край брезента, которым был завешен вход, согнулся и переступил порожек рубленого бункера. Остановился, ожидая пока глаза привыкнуть к полумраку. Постепенно начали проступать предметы обстановки. А когда все проступило…

За столом сидела и молча глядела на меня… Мириам. Я почему-то сразу понял, что это она, хотя в ту ночь, при свете фонарика, как следует разглядеть девушку не сумел.

— Здраво, Прсвет! — тихо сказала она.

Так вот что скрывали от меня ребята! Что и говорить, появление на передовой женщины с ТОЙ стороны — событие и в самом деле неординарное.

— Здравствуй, Мириам, — ошеломленный ее появлением, эхом отозвался я.

Прошел к столу, опустился на лавку против нее. Только теперь разглядел, что на столе перед девушкой стоит тарелка с недоеденным ломтем хлеба, кружка… Наверное, наши ребята ее подкормили.

— Ты откуда здесь появилась?

Она улыбалась. Но улыбалась не очень уверенно, как-то напряженно, опасливо.

— К тебе пришла.

Ко мне… Зачем? Чего она от меня хочет? С какой целью она преодолела такое расстояние, миновала столько опасностей, рискуя налететь на мину, попасться в руки своим или нашим воикам? Любовную версию, естественно, я напрочь сразу отбросил. Но что другое могло ее подвигнуть на совершение подобного вояжа?

Вообще-то я часто молчу. Не потому, что мне нечего сказать — часто просто из-за того, что наши разговоры слишком часто превращаются в бесконечное пустопорожнее сотрясение воздуха.

Теперь же я молчал по причине противоположной: я и в самом деле просто не знал, о чем говорить в такой ситуации. И тогда я поступил так, как обычно поступаю, когда не знаю, как поступить. Я поступил нелогично, пошел по самому простому пути.

Поднялся, буркнул Мириам:

— Я сейчас.

И, понимая, насколько озадачил Мириам своим поступком, вышел из бункера.

Семен Шерстяной, естественно, оказался поблизости, стоял, прислонившись к толстому стволу дерева. По всему было видно, что он сгорает от любопытства, как, очевидно, и весь положай, но считает несолидным это показывать.

— Семен, — окликнул я его.

Тот сделал вид, что только теперь меня заметил и с готовностью подошел.

— Откуда она появилась?

Лицо Шерстяного растянулось в понимающей и в то же время скабрезной ухмылке: