Так что же, самому стреляться? Лоб подставить коллегам из своей же конторы?

Арсений вполне осознавал, что жизнь его, с точки зрения всех трех сфер мирозданья, в которые верили его предки, абсолютно никчемна, преступна перед имеющим три шапки священным Улгеном, перед всеми чистыми духами арыг-тос и особенно перед людьми, что если он умрет, непременно попадет в мрачное подземное царство сурового Эрлика, и с его исчезновением на земле если и не станет чище, то во всяком случае и хуже не станет. Все это так. Но ведь ему-то самому жизнь очень даже нравится! Нравится дышать, пить-есть, ощущать свое сильное, ловкое тело. Ему нравятся женщины: их лица, глаза, грудь, ножки… Ну и все остальное. Он просто млеет от удовольствия, когда к нему, некрасивому, но веселому, богатому и щедрому, особенно после выполнения очередного задания, пересаживаются в ресторанах очаровашечки от нищих интеллектуалов или изнеженных, избалованных женским вниманием красавцев. И когда утром он ловит на себя недоумевающие взгляды этих самых очаровашечек, с которыми уже переспал («Ну и рожа! На что я вчера польстилась-то?») тоже испытывает не обиду на судьбу, а едва ли не гордость: ведь не покупал же он себе очередную подругу, не платил ей «зелененькие», не насиловал — сама отдавалась!

Да, жизнь Арсений любил. Причем, любил в ней не только то, что именуется удовлетворением физиологических потребностей. Он любил и саму свою работу, профессию киллера. Его вдохновлял весь комплекс работы, весь процесс с самого начала, когда, получив лишь фотографию и общие сведения о неком человеке, о самом существовании которого до того, чаще всего, и не подозревал, начинал по крупицам выяснять подробности жизни, характера и привычек своей жертвы, намечать план действий, продумывать мельчайшие подробности своего поведения… Причем, чем сложнее, чем опаснее оказывалось задание, тем с большим удовольствием брался за него Арсений. Не то чтобы он любил ходить по лезвию ножа, вовсе нет. Он любил сам процесс своей работы. Ну а риск — лишь в той мере, насколько он необходим при выполнении задания.

И в момент, когда Арсений получал деньги за успешное выполнение очередного задания, он испытывал едва ли не разочаровние от того, что все уже позади. В первую очередь от того, что вся многосторонняя работа, предшествовавшая выстрелу, остается попросту «за кадром». Не сама по себе щекотка нервов, а вернее, не только она, привлекала Арсения в его профессии. Получив задание лишить жизни кого-нибудь из сильных мира сего, он ощущал то чувство, которое испытывает охотник, выходя один на один с рогатиной на медведя, которое толкает альпиниста на покорение очередного «восьмитысячника» по склону, который доселе считался неприступным… Да, деньги, да, материальные блага… Они важны, бесспорно. Но не это, вернее, не только это вело Арсения. И уж подавно не жажда крови. Он любил процесс подготовки очередного смертельного номера, каждый из которых уникален и когда ставкой за ошибку является собственная жизнь.

Арсений знал, что есть киллеры, которые согласны убивать только тех людей, в преступной сути которых они убеждены. Наверное, так они пытались оправдаться в собственных глазах: мол, я не просто убийца, а убийца принципиальный, так сказать, санитар общества… Алтаец к таковым не принадлежал. Он смотрел на вещи реально: я выполняю задания, пока сам не споткнусь и кто-то не окажется проворнее меня. И до сих пор как-то не задумывался, что, нажимая спусковой крючок, лишает жизни человека с его мироощущением, с его кругом общения, семейными проблемами… До сих пор эти люди были для него лишь мишенями, целями, функциями. Даже тот известнейший тележурналист, организацией покушения на которого Арсений занимался, даже он оставался для Алтайца не более чем объектом, так сказать, охоты.

И вот теперь Волков. Витька-Курд. Его спаситель… Вспомнилось почему-то невпопад: Витя, непривычно для себя смущаясь, рассказывал солдатской компании о своем первом сексуальном опыте. Большинство присутствовавших видели такое только в кино и отчаянно завидовали рассказчику, а потому развязно, сально и плоско шутили и подтрунивали над ним… У него ведь, кажется, сестра была…

А теперь он, Арсений, должен его убить. Арсений поднял голову. Он отставил руку с четками, перестав пощелкивать костяшками. Киллер принял решение. И увидел, что Шеф в упор смотрит на него. По взгляду нетрудно было догадаться, что Шеф прекрасно понимает, какие мысли одолевают Алтайца и какое решение он примет.

— Я не могу, — глухо сказал Арсений. — Извините… Я отказываюсь.

Шеф кивнул:

— Так и знал. Так и знал я… Я понимаю. Я понимаю тебя… Как глупо…

Он поднялся, в задумчивости прошелся по комнате. Открыл холодильник, достал большую квадратную бутылку с ручкой, взял со столика фужер… Все это он проделывал как-то замедленно, по всему видно, напряженно размышляя… Потом принес фужер с напитком и поставил его перед Арсением.

— Выпей, — предложил он. Помолчал, словно вслушиваясь в мерный перестук костяшек четок, которые вновь перебрасывал Арсений, и лишь потом заговорил вновь: — Надо ж, как все сложилось-то… Да ты не стесняйся, Арсений, выпей-выпей… Вот так-то получше, так получше будет… Давай-ка, друг мой Арсений, начнем с самого начала. От яйца, как говорили древние римляне. У них там, в древности, обед или, там, ужин, трапеза, в общем, кушать они там начинали с яиц, оттого и поговорка пошла. А то мы все почему-то другие яйца имеем в виду… Что-то я не то говорю… Понимаешь, Арсений, наша организация киллеров одна из наиболее, как бы это выразиться, популярных. Во вполне определенных кругах, разумеется, в кругах вполне определенных. Ты лишь рядовой исполнитель, а потому обо всем этом не догадываешься. Да и не нужно тебе это… Так вот я тебе говорю, что у нас практически не бывает осечек. Знаешь почему? Сейчас объясню, объясню сейчас. Перво-наперво, у нас очень четкая система разделения труда. Я веду все переговоры, получаю деньги за заказ, рассчитываюсь с непосредственными исполнителями и с поставщиками необходимого снаряжения, провожу работу по обеспечению вашей безопасности, координирую деятельность… Да, я кормлюсь от ваших трудов, от трудов ваших кормлюсь. Но я вам необходим. Потому что я — единственный человек, который обеспечивает вас заказами и который знает о нашей организации и связях ее все или почти все. При этом сам я никакой криминальной деятельностью не занимаюсь, статьи в Уголовном кодексе про меня еще не придумано, не придумано такой статьи. Но самое главное — поймать меня за руку практически невозможно. Так?

— Наверное, так, — поддакнул Арсений. — Мне трудно судить, но на это я крепко надеюсь. Иначе за вас бы не держался. Только причем здесь…

— Погоди-погоди, сейчас поймешь, куда я клоню. Только я единственный, единственный я знаю вас всех, исполнителей, только я знаю, как кого из вас найти, кому какое дело поручить, только я единственный знаю, кто какое задание выполняет, кто из вас на что способен, какое кому задание целесообразнее поручить. Случись что со мной — ни на одного из вас не будет никакого «компромата». Ни мои заказчики, ни конкуренты, ни уголовный розыск не смогут выйти непосредственно на кого-нибудь из вас. Так?

— Надеюсь на то, — повторил Арсений. — Потому я работаю под вашей «крышей».

— Вот-вот. В организации всегда работать легче. Сколько угодно можно привести примеров, когда дилетанты-наниматели сходились с дилетантами-исполнителями — чаще всего это кончалось плачевно, плачевно кончалось для обеих сторон. И даже если только одна сторона была дилетантской, другой от этого легче не становилось — «горели» они, как правило, совместно. Впрочем, это только к слову. Успешность нашей деятельности основывается именно на том, что переговоры с заказчиками веду я, имея безукоризненно легальное положение и надежные источники информации. И делаю это через надежных людей. А грязную работу делаете вы, гарантируемые мной от обмана, разборок, опасности, что заказчик, пытаясь спрятать концы в воду, захочет от вас избавиться, что тоже случается нередко… Ну и так далее. Короче говоря, мы — фирма достаточно солидная. Всем заинтересованным в нас, как пишут в газетах, криминальным структурам известно, что у нас осечек не бывает. Не бывает у нас осечек.