— Итак, после побега Воробьев скрывался в течение нескольких дней, — продолжал Павел. — Какие–то деньги у него были: в кармане ковбойки мы обнаружили железнодорожные билеты. Сегодня в двенадцать дня Воробьев приехал в город с московским почтовым, а потом на пригородном — в шестнадцать двадцать — добрался до Казенного леса. Наверно, на переезд он истратил последние деньги и голодал все эти два дня, иначе, проникнув в дом, не набросился бы, с таким остервенением на еду.

— Да, выглядит он изможденным, — подтвердил доктор.

— Может, из–за голода он сюда и подался, на дачи, — сказал Сковороденко. — В городе–то боялся «работать», приехал в Казенный лес, здесь в сентябре пусто. Рассчитывал поживиться.

— Силенка в нем все же была, — неожиданно сказал участковый. — С овчаркой справился! А овчарка у Шавейкина ростом с теленка и злющая. Почтальон говорит: этой овчарки сам хозяин побаивался. Дикая была собака — трехлетка, молодая еще, но зверь.

— Кстати, когда осудили Воробьева и Оливца? — спросил Павел.

— Четыре года назад, — ответил Сковороденко.

— Как он справился с замками?

— Дело простое, — ответил лейтенант. — Калитка держалась на щеколде, открыть ничего не стоило. Ну, вошел он на участок, увидел: на двери висячий замок. Стало быть, хозяина нет. В этот момент набросилась собака. Под рукой оказался топор. Расправился с собакой, принялся сбивать висячий замок, довольно хлипкий, между прочим. В двери был еще один замок, вставной, но, очевидно, хозяин им не пользовался, если уезжал ненадолго.

— Верно, — подтвердил эксперт. — Встроенный замок не поврежден и следов отмычки нет.

— И все–таки мне кажется, кто–то помогал этому Воробьеву, — сказал доктор, раскуривая трубку. — Он не отличался, насколько я могу судить, большой физической силой. А тут, видите ли, убивает овчарок, взламывает без помех замки…

— Но нет никаких следов второго, — возразил эксперт. — Ни отпечатков пальцев, ничего, никакого намека. Как вы считаете, Павел Иванович?

— Да, похоже, что Воробьев был в доме один, — сказал Павел. — Я даже… даже уверен в этом.

— Ну, вот вам! — сказал Сковороденко, чрезвычайно довольный тем, что его поддержали в извечной борьбе с насмешником доктором. — А сбить этот висячий замок — большой силы не надо. Немножко ловкости, сноровки — и сделано. Значит, прошел он на дачу. Но хоть и был голодный, прежде всего подался к шкафу, а не на кухню. В спальне натоптано — с ботинок осыпалась грязь, — а в кухне следы не так приметны. Ясно: Воробьев прежде всего думал о деньгах и одежде. О главном. А затем, когда сменил старый ватник на пиджак и деньжат «достал», занялся и холодильником, Не так разве, а?

— Резонно, — сказал Павел. Он с большим вниманием слушал лейтенанта, делая пометки в блокноте. — Ну, а о каком открытии вы мне говорили?

— Минуточку, — ответил Сковороденко. — Значит так… На столе мы обнаружили две открытые банки консервов, половину батона, стакан с недопитой жидкостью и бутылку из–под «Сибирской настойки»…

— В которой не настойка, а яд, — сказал Павел. — Стало быть, вы должны предположить, что либо хозяин дачи умалишенный и держал синильную кислоту в холодильнике, либо здесь был «второй», который и отравил — правда, неизвестно зачем — Воробьева.

— Минуточку, — повторил Сковороденко. — А вы видели этот шкаф?

Он подошел к большому, украшенному зеркалом шкафу и распахнул дверцу. Я увидел ряд костюмов, старомодных костюмов — бостоновое великолепие, сверкавшее в ярком свете люстры.

— Отсюда Воробьев взял пиджак. Самого маленького размера, какой только нашелся. И то велик вышел… Теперь смотрите сюда: замочки взломаны не только на этой дверце, но и на другой, — лейтенант открыл вторую, малую дверцу. В этом отделении на одной из полок чинно выстроились бутылки с заманчивыми этикетками. — На верхней полке хозяин дачи хранил разные документы, накладные, деньги… Пачка пятирублевок, которую мы обнаружили в кармане мертвого Воробьева, лежала, видать, именно на этой полке. Вот здесь разорванная облатка. На ней почерком Шавейкина проставлены цифры «5×10». У Воробьева мы нашли столько же государственных казначейских билетов. Так–то!

— Но при чем здесь бутылки с синильной кислотой? — спросил Павел. — Я был занят и не в курсе последних изысканий.

— А чуть ниже, видите? — торжествующе продолжал лейтенант. — Вот в этих симпатичных бутылочках хозяин дачи хранил ядохимикаты — раствор парижской зелени, ДДТ и прочее, что нужно для садовода. Можно предположить, что здесь же стояла и злополучная бутылка с наклейкой «Сибирская настойка». Наклейка и подвела взломщика.

— Тем более что эту настойку наш завод освоил недавно, — сказал участковый, застенчиво потирая нос, — и этот Воробьев не знал ни вкуса ее, ни, это, запаха, гм.

Лейтенант уничтожающе посмотрел на незадачливого участкового, но тут Павел пришел на выручку бедняге.

— Очень дельное замечание, — сказал он.

Сковороденко улыбнулся. Это была улыбка человека, который хорошо понимает, как важно сохранять чувство юмора в самых драматических ситуациях. Однако, как мне показалось, Павел вовсе не шутил.

— В общем похоже, что дело было так, — сказал лейтенант. — Забрав деньги, пиджак — брюк по размеру не нашлось, — взломщик прихватил бутылку и отправился в кухню перекусить. Вот тут–то… А что дал ваш осмотр, доктор?

— Отравление синильной кислотой, — сказал врач, посасывая трубочку, — смерть наступила почти мгновенно, полагаю, было это около пяти часов. Никаких следов борьбы, телесных повреждений на теле не обнаружено. Не думаю, что вскрытие дает нам что–либо новое… Может, вы и правы, лейтенант. Этот Воробьев, мне кажется, страдал алкоголизмом. Возможно, что, не разобравшись, хватил… Алкоголику, знаете ли, достаточно взглянуть на этикетку, чтобы вступил в действие сильнейший условный рефлекс. Но откуда хозяин дачи раздобыл синильную кислоту? Это в авантюрных романах злодеи чуть что — сыплют в стаканы «цианку». А в действительности, к счастью, достать яд трудно. Особенно такой страшный яд… И потом: зачем Шавейкин хранил его среди химикатов?

— Позвольте мне заметить, — кашлянув, сказал участковый. — Мы, это, все здесь по–соседски живем, и я как–то, помню, заходил к товарищу Шавейкину потолковать о том, о сем. Он, это, показал мне свой садик и похвастал, что с большущим трудом раздобыл у какого–то приятеля химика синильной кислоты для окуривания… Ну, это, против всяких сельхозвредителей. Я сам слышал, что средство хорошее, хоть и редкое.

— Когда вы с ним разговаривали? — спросил Павел.

— Весной было, деревья цвели. С полгодика прошло, стало быть. Давненько.

— Все это довольно убедительно, — отозвался Чернов. — И с ядом и с химикатами… Может быть, слишком убедительно.

— Вот и меня, признаться, что–то начало смущать, — добавил лейтенант. — Сначала вроде зажегся. А теперь вижу — больно гладко выходит. Действительно, как в домино…

Он покосился на доктора, который, кажется, не считал домино игрой «умственной». Но тот, задумавшись, молчал.

— Когда, наконец, центральная отыщет этого Шавейкина? — спросил Павел. — Он нам нужен. Время идет…

— Повезло Шавейкину, — заметил Сковороденко. — Во–первых, четкое алиби, а во–вторых, когда вернется, то сначала наткнется на постового, а не на труп. Наткнуться в собственной кухне на мертвого человека — это такая штука!..

— По–всякому бывает, — сказал Павел. — У иных людей железные нервы. Но, мне кажется, надо еще раз поговорить с почтальоном.

Лейтенант пригласил Савицкого, Почтальон неловко, боком протиснулся в дверь, уселся в кресло, нервно сцепив пальцы, оглядел нас.

— Я уже рассказывал участковому, — сказал он приглушенным голосом, робея перед столь грозной аудиторией. Он не в первый раз давал пояснения, и слова казались заученными, стертыми. — В половине шестого, как обычно, я обходил поселок с целью вручения вечерней корреспонденции. Подойдя к дому гражданина Шавейкина, я постучал в калитку.