— Тебя же предупреждали, что вы не уйдете от правосудия, если будете продолжать воевать против России и ее народа, не так ли? Предупреждали ведь?

— Э-э, ты чего? — извивался на мокром кафеле чеченец.

— Сейчас, от имени русского народа и правительства России, я привожу в исполнение смертный приговор по статьям: терроризм, разжигание межнациональной и межконфессиональной розни, массовые убийства, измена Родине. Это, кстати, далеко не полный список. — Незнакомец ухватил Мовлади за короткую редеющую шевелюру и сунул его мордой в унитаз. На мгновение чеченец выскользнул.

— Не-е-ет! Не-е-ет! — завизжал он, но крик быстро захлебнулся в хрипе, так как руки человека в маске профессионально сдавили кадык короткой шеи, и, когда сопротивление чеченца ослабло, его каратель снова засунул голову Мовлади в унитаз. Рот и нос чеченца оказались под водой, некоторое время он булькал и слабо пытался вырваться, но вскоре затих совсем.

— Вот так и будем мочить в сортире! — задумчиво и бесстрастно глядя на неподвижное тело в ванной, проговорил человек в маске и по-кошачьи мягко покинул место расправы.

…Мощный военный самолет с российским триколором на борту стремительно набирал высоту. Далеко внизу осталась зеленая россыпь подмосковных лесов, перемежающаяся местами с небольшими индустриальными городками. Стальной взгляд серо-голубых глаз сквозь иллюминатор колюче пробегал по удаляющейся земле. Президент России устало откинулся на спинку кресла и ослабил узел галстука. Сильные руки с набитыми бугорками костяшек опустились на кожаные подлокотники кресла.

Как же он ненавидел все эти костюмы! Классический костюм — просто мавзолей для здорового человеческого тела. С какой почти детской радостью президент облачался в спортивный костюм на даче или в свободный камуфляж во время охоты. Униформа воина была намного привычнее его сухому атлетичному телу. Тем не менее уже в течение пары десятков лет приходилось демонстрировать обществу эти «шедевры» от ведущих мировых кутюрье. С тех самых пор, как потертый мундир верного солдата советской империи он сменил на унылый dress code российского госслужащего, пусть и высокопоставленного. Впрочем, даже став чиновником, в глубине души он остался воином, гибкое спортивное тело и офицерская выправка выгодно отличали его от большинства коллег, состоявших в основном из живота и подбородков.

Виктор Викторович Семенов был крепким, поджарым, всегда гладко выбритым мужчиной неопределенного возраста. Когда он встречался с молодежью в летних лагерях и задорно гонял мяч со студентами, ему вряд ли можно было дать больше тридцати, а в строгом костюме, отчитывая министров или разнося в пух и прах своих врагов на докладе в Совете Безопасности ООН, выглядел умудренным жизнью старейшиной влиятельного клана.

Продолговатое лицо с близко посаженными серо-голубыми глазами заканчивалось округлым подбородком, хотя по характеру Семенову больше подошла бы тяжелая бульдожья челюсть. Впрочем, он всегда помнил любимую пословицу своего армейского тренера по рукопашному бою: «Обладателей волевых подбородков легче послать в нокаут».

Виктор Викторович шумно втянул в себя воздух и тут же сделал пару коротких выдохов. Древняя практика цигун, которой он овладел еще в далекие времена службы в спецназе КГБ, всегда помогала ему привести себя в норму. Тот, кто умеет дышать, владеет жизнью.

Чем выше по вертикали власти карабкался Виктор Викторович, тем больше он ценил одиночество. Каждая последующая ступенька к вершине власти состояла из слизи и гнилых досок. И чем выше ты забирался наверх, тем ближе к тебе было дно.

Перелеты с одной встречи на другую были для Виктора как глоток воздуха. Если ему не нужно было обсуждать грядущее выступление или подписывать документы, он с удовольствием оставался наедине со своими мыслями и просил его не беспокоить.

Вот и сейчас Семенов улучил минутку, чтобы помедитировать. Привычку восстанавливать свои душевные силы и энергетические ресурсы с помощью медитации он приобрел в юные годы, когда взахлеб увлекался различными единоборствами, интересуясь любыми практиками — от физической закалки до духовного саморазвития. Однако на этот раз полностью сконцентрироваться на медитации ему не удалось.

Перед его взором пробегали события последних лет. А в голове каленым железом жгли мучительные вопросы. Ну, где же он мог ошибиться? Где надо было быть гибче, а где, наоборот, дал слабину? Восемь долгих лет Семенов боролся за свою великую страну и вдруг, после череды внушительных побед, оказался на грани краха.

Даже после двух подряд президентских сроков Виктор не считал свою миссию законченной, твердо намереваясь покинуть президентское кресло только тогда, когда Россия снова станет безраздельным хозяином Евразии. Чувство Империи — это комплекс, который каждый русский всасывает в себя вместе с молоком матери, и сейчас, когда после краха коммунизма Россия низвергнута на уровень развития каннибалов Уганды, чувство Империи как никогда обострено и требует, жаждет отмщения и возрождения. Великороссам несвойственен местечковый национализм бендеровцев или, к примеру, хорватских усташей: вырезали соседей, оттяпали у них пару спорных территорий — и ладно. Нет, русские всегда считали своей вотчиной практически весь мир, ну, или, по крайней мере, Евразию. Ведомые чувством Империи, обмороженные и отмороженные казаки Ермака в обход государевой воли кнутом и пряником покоряли Сибирь. Бесстрашный Миклухо-Маклай мечтал подарить России Южное полушарие, и легковерные папуасы присягали неведомому северному царю. А на другом конце света простые русские деревенские парни очертя голову бросались в кровавую мясорубку за свободу болгарских или сербских братушек, о которых еще недавно и слыхом не слыхивали. Русские всегда были имперской нацией; воля к власти, завоеваниям всегда определяли ход российской истории. Как православный серб, окрестившись в католичество, становился хорватом, так русский, лишенный имперских амбиций, становился забитым местечковым славянином наподобие малых народов Центральной Европы.

Чувство Империи никогда не оставляло Семенова. Без тени сомнения он подыхал за нее от жажды в раскаленных горах Кандагара, жрал лягушек в гнилых джунглях Анголы, а позднее, сменив камуфляж и автомат на неприметный серый костюм и элегантную трость, вербовал шпионов в Западной Германии. Там-то он впервые и столкнулся с главным врагом всей своей жизни — таинственным Клубом. С тем самым Клубом, ожесточенная борьба с которым мешала России подняться с колен. Русское государство еще с незапамятных времен стало злейшим врагом Клуба — наследника одного из наиболее могущественных тайных обществ древности.

Бежавшие от репрессий солнечных фараонов египетские жрецы темного культа Сета встретили на берегах Иордана близкую по духу секту служителей Лилит, демона-гермафродита, искушавшего Адама до появления Евы. Жрецов Сета с ними роднили таинственные обряды, связанные с человеческими жертвоприношениями, и стремление установить свою власть над миром. В итоге обе секты слились в один Орден, и в кратчайшие сроки эта горстка алчных манипуляторов распространила свое влияние на Востоке и в Европе, куда они проникли, внедрившись в среду первых христиан. Обаяние чистого незамутненного зла и культ наживы помогали вербовать жрецам Ордена новых членов среди слабых духом и разумом людей. А когда они исполняли свою миссию, их безжалостно уничтожали как расходный материал. Во внутренний круг Ордена могли войти лишь немногочисленные избранные. Возможно, именно такая строжайшая конспирация помогла ему выжить в столкновении с серьезными врагами, среди которых были короли, инквизиция, великие полководцы и диктаторы. С Русью Орден впервые столкнулся еще в раннем Средневековье. Воинственный князь Святослав не мог мириться с тем фактом, что хазары совершали постоянные набеги на русские земли и мешали торговле русичей с Югом. Отважный полководец стер хазарский каганат с лица земли, а остатки жрецов Ордена, управлявших хазарами, рассеялись по миру. С тех пор судьба еще не раз сводила русских и Клуб в смертельном противоборстве.