Машина остановилась у костела. Офицеры свернули на узкую улочку.

— Притон, — с осуждением сказал один из офицеров. — У нас такого давно нет.

— Это где, у вас? — усмехнулся в темноте старший лейтенант Крюков.

— Ну, дома.

— Дома. Ты в милиции без году неделя.

— Этого добра везде хватает, — примирительно сказал один из офицеров.

Седьмой дом зиял мрачной, глубокой, как тоннель, аркой. От стены отделился человек в штатском.

— Где люди? — спросил Крюков.

— На месте.

— Ну, давай, Ромуз.

Миновав глухую длинную арку, офицеры вошли в темный квадрат двора. Только сквозь маскировку на первом этаже прорывалась узкая полоска света.

— Здесь? — спросил Крюков.

— Да.

В свете карманных фонарей лестница казалась еще более щербатой и обветшалой. Дверь с вылезшим войлоком.

— Давай, Ромуз.

Ромуз постучал. Тишина. Он постучал снова. За дверью послышались шаги.

— Кто?

— Это я, Големба, Ромуз. Сергей здесь?

— Здесь. Сейчас.

Дверь распахнулась. Крюков шагнул в прихожую.

— Тихо! — Он зажал рот хозяину. — Тихо, иначе…

Хозяин, щуплый, в сорочке без воротничка, закивал головой.

— Где он?

— В комнате, с бабой.

— Пошли.

Первая комната напоминала склад. Видимо, хозяин собирал дорогую мебель из разбитых домов.

Крюков подошел к двери, прислушался. Тихо. Он толкнул дверь, и офицеры ворвались в комнату. Дико завизжала полуголая женщина, вскочив с постели. Ее напарник спал, пьяно разбросав руки и бессмысленно улыбаясь.

— Интересно, — Крюков сунул руку под подушку, достал пистолет ТТ.

— Во, нажрался! — сказал один из оперативников.

— Берите его. Вы, гражданка, одевайтесь, тоже с нами поедете. А вам, гражданин Големба, придется здесь с нашими людьми поскучать.

На эстраде ресторана играл оркестр. Два аккордеониста, саксофон и ударник. Веселый прыгающий мотив немецкого фокстрота заполнил маленький зал.

Ресторан был небольшой, столиков пятнадцать. Его так и не успели отремонтировать после уличных боев. Когда-то хозяева строили его с претензией на варшавский шик, поэтому в маленьком зале преобладала покрытая золотом лепнина. Но это было когда-то. Сейчас на потолке и стенах расположились монстры с отбитыми головами, руками. Тусклый свет керосиновых ламп бросал на стены и потолок причудливые тени, заставляя лепных монстров оживать на секунду в своем безобразии.

В углу ресторана высился когда-то щеголеватый, словно дорогой автомобиль, бар, отделанный полированным деревом. Но щеголеватый он был до уличных боев. Теперь его наскоро зашили крашеными досками, и он потерял былую элегантность, стал похож на старый деревянный сундук.

И тем не менее ресторан был полон. Несколько офицеров с девушками, компания инженеров, приехавших из Москвы, железнодорожники в серой форме с серебряными погонами, местные завсегдатаи с дамами, блещущие остатками варшавской элегантности.

Микульского хорошо знали в ресторане. Почтительно поклонился мордатый швейцар, метр, бросив гостей, устремился навстречу фотографу.

На эстраде появилась певица, высокая, красивая блондинка с усталым лицом. Увидев Микульского, она послала ему воздушный поцелуй.

Микульский раскланивался со знакомыми, пробираясь к стойке бара.

Певица запела. Голос ее, низкий, чуть с хрипотцой, заполнял зал щемящей грустью.

Несколько пар пошли танцевать.

Один из офицеров, сидящих за столом, внимательно следил за фотографом. Он видел, как Микульский подошел к бару, поздоровался с барменом, взял налитую рюмку, повернулся к соседу, заговорил с ним.

Микульский выпил и заказал еще одну рюмку. Он стоял у бара, облокотившись на стойку, глядя куда-то за спину бармена. Казалось, он весь под обаянием голоса певицы, под обаянием старого довоенного танго.

Высокий человек в коричневом спортивном пиджаке, в бриджах и офицерских сапогах с высокими голенищами бросил на стойку деньги и пошел к выходу, протискиваясь через толпу танцующих.

Микульский допил рюмку, вынул из кармана платок, вытер губы.

Высокий человек подошел к дверям в гардероб, оглянулся и цепко, оценивающе оглядел зал. Толкнул дверь. В вестибюле ресторана гардеробщик натягивал плащ на подгулявшего посетителя. Двое офицеров надевали фуражки у треснувшего наискось зеркала.

Человек взял свою кепку, подошел к зеркалу. На одну минуту в мутноватой глубине его он встретился глазами с офицером, вышедшим за ним следом. Скользнул взглядом по вестибюлю. Заметил напряженные лица офицеров, двоих в милицейской форме у выхода, почему-то растерявшегося гардеробщика.

И вдруг он стремительно пересек вестибюль и прыгнул в окно. Зазвенело разбитое стекло.

Он мягко, умело упал на ноги в кривом узком переулке и выдернул из кармана пистолет.

— Стой! — крикнул кто-то.

Человек выстрелил и, петляя от стены к стене, побежал по переулку.

— Стой!

Зарокотал за спиной мотор.

Он оглянулся, прижался к стене, двумя руками поднял тяжелый парабеллум.

Выстрел! Выстрел! Выстрел!

Машина вильнула, с грохотом врезалась в ворота арки.

Человек бросился дальше.

Один из офицеров поднял пистолет.

— Не стрелять! — крикнул капитан Токмаков. — Живым брать.

Он бежал мягко, пружинисто, постепенно нагоняя несущуюся по узкой улице высокую фигуру.

Человек оглянулся и выстрелил. Пуля ударилась рядом с капитаном в стенку. Кирпичная крошка полоснула болью по щеке.

Капитан пригнулся. Человек обернулся снова, вскинул пистолет.

Из подворотни выскочил комендантский патруль. Старший патруля, сержант, увидел человека в штатском, целящегося в офицера, и вскинул автомат.

— Не стреляй! Не…

На узкой улочке очередь прогремела необычайно громко. Человек выронил пистолет и рухнул на бок. Капитан подбежал к нему, перевернул лицом к свету. Человек был мертв.

Осенний ветер раскачивал над городом большие яркие звезды. Павлов и Токмаков сидели на бревнах в глубине двора райотдела и курили.

— Ну вот, Токмаков, — нарушил молчание подполковник, — я тебя не неволю.

— Так разве в этом дело, товарищ подполковник, — Токмаков встал, хрустко потянулся своим большим и сильным телом, — в другом дело.

— Ты прав. Значит, этот Сергей Симаков — дезертир, бывший уголовник, шофер из автобата. Знал его только человек, которого убили, — Недзвецкий…

Токмаков промолчал.

— Големба и Ромуз. Големба — в квартире, под контролем, Ромуз поведет тебя.

— Прикроете?

— А то. Как государственного деятеля. Легенда Сергея — сапожник. В Смолах он должен ждать связного. Ты видел, где спрятана угнанная им машина?

— Все видел.

— Пойдешь без оружия. В Смолах у развилки есть колодец старый, там мы спрячем твой ТТ и четыре обоймы. Понял? Документы готовы, и права Симакова, и справка из артели.

— А чего не понять?

— Ты вправе отказаться. Ты ведь не сапожник.

— Ночь-то какая. — Токмаков глубоко затянулся и бросил папиросу.

— Только Сергей этот блатной, весь в наколках.

— Есть и наколки….

Дежурный вскочил, увидев начальника и капитана.

— Редкое зрелище, — засмеялся Токмаков, — картинная галерея.

Он стащил гимнастерку.

— Вот это да! — ахнул дежурный.

На груди у капитана красовалась могила с крестом, на предплечьях затейливо переплетались кинжалы и змеи.

— Серьезно, — закачал головой Павлов, — штучная работа, где это ты?

— Я ж детдомовский, кололись от глупого шика. Не поверите, мне в сороковом путевку дали в Ялту, так я днем купаться стеснялся. Ночью бегал. А сапожничать и шить меня в детдоме научили.

— Быть посему. Иди переодевайся.

Подполковник пошел к дверям.

— Витя, — повернулся к дежурному капитан, — у тебя гранаты есть?

— «Лимонки».

— Дай одну.

Повозка подъехала к развалинам часовни ровно в полдень. Токмаков соскочил на землю, хлопнул Ромуза по плечу.