— Ай, алла! — увидев его, воскликнул Барат. — Смотри, какой день! Один гость — Рамазан, другой гость — Ромадан! Сразу два гостя!

— Не перепутай, Барат, — живо откликнулся Мамед Мамедов. — Что будет, если Ромадан начнет обед возить, а Рамазан раз в месяц на участок ездить?

— Ай, Мамед, ничего не будет. Рамазан вырастет, самый большой начальник будет. Каждый день станет на участок ездить. А Ромадану и тебе, Мамед, нельзя обед доверять: если вас двоих, как хуршуны[28] или зембеля[29], на ишака повесить, вы сами в себя все обеды сложите, обратно не отдадите. — И, размешивая в котелке какое-то варево собственного приготовления, Барат запел неизвестно кем сочиненную песню про Мамеда:

По дружному хохоту рабочих нетрудно было догадаться, что Барат уже много раз исполнял эту немудреную песню.

Ромадан, поздоровавшись с ремонтниками и пожелай им приятного аппетита, спросил у Балакеши, как идут дела. Тот обстоятельно доложил. После этого начальник управления снял картуз, достал из объемистых карманов своего полотняного пиджака бутерброды, сел рядом с Балакеши, поставил перед собой полбутылки водки.

— Специально подгадывал к вашему перерыву, — сказал он. — Думаю, с хлопцами куда веселее пообедать.

Барат подвинул Ромадану котелок с соусом. Так же, как не брал он в руки огнестрельного оружия, не пил Барат никогда и водки, потому что по мусульманскому закону водка — это «арам иш» — «поганое дело», но зато поесть любил. Вдобавок к тому, что привозил ему Рамазан, всегда у Барата что-нибудь варилось в котелке. Сегодня он приготовил на всю бригаду курдский соус, такой острый, что от него во рту словно огнем жгло.

— Садись, Петр Семенович, кушай соус, — пригласил он Ромадана.

Порция соуса досталась и Якову. Не отказался он и от чарки водки, предложенной Ромаданом.

— Замечательные здесь в горах травы, — отдуваясь, сказал начальник управления. — Закончите подпорную стенку делать, приступайте к заготовке сена. С райсоветом договоренность есть. Дам лошадей, две сенокосилки, конные грабли. Сена потребуется много...

— Вот это толково! — откликнулся Яков.

— А я что говорю, — подтвердил Ромадан. — Сена у нас на Асульме для всех хватит: и для райсовета, и для поссовета, и для ТОЗа, и для дорожного управления. Верно?

— Верно, начальник, — дружно отозвались рабочие. Яков встал, посмотрел на изогнувшуюся вдоль склона дорогу, увидел, что из-за скалы показался знакомый возок с красным крестом на тенте. В возке рядом с Дзюбой сидела Светлана.

Заметили возок и остальные ремонтники. Стали оживленно перебрасываться шутками. Барат попытался было удрать, чтобы не попадаться Светлане на глаза. Он все еще переживал свой конфуз в ауле Коре-Луджё.

— Эй, Барат, — негромко сказал Яков. — Сиди! Заметят, хуже засмеют. Это ж народ!.. — он кивнул в сторону Балакеши и Мамеда Мамедова.

Барат понял: деваться некуда. С новым рвением оба принялись за обед.

Возок остановился. Краем глаза Яков видел, как легко соскочила на дорогу Светлана. Уж кого-кого, а его и Барата она, наверное, еще издали увидела.

— Ай, Ёшка, пропали. Прямо сюда идет, — озираясь, проговорил Барат.

— Тебя не тронет. Мне больше достанется, — отозвался Яков.

— Почему так думаешь? — с надеждой спросил Барат.

— Моя идея. Ты, что ли, кровью барана мазался?..

— Правильно, Ёшка. Ты придумал, ты и отвечай.

— Салям, друзья, коп-коп салям! Приятного аппетита! Здравствуйте, Петр Семенович! — весело приветствовала Светлана рабочих и Ромадана. — Все здоровы? Больных нет?

Отвечали все разом:

— Какие больные?

— Зачем больные?

— Кто работает, тому болеть нельзя!

— Как же нет больных? — возразила Светлана. — А вот смотрите, Барат Агахан и Яков Григорьевич, по-моему, нездоровы. Надо их лечить.

— Держись, Барат! — процедил Яков сквозь зубы.

— Держусь, Ёшка! Что ж ты, — добавил он испуганно, — говорил, меня не тронет, а она прямо ко мне идет.

Светлана действительно остановилась рядом с Баратом и спросила:

— Как вы себя чувствуете?

Ее карие глаза смотрели то на Якова, то на Барата и как будто говорили: «Ага! Попались, голубчики!»

— О, якши, коп якши, — поспешил заверить ее Барат. — Ничего нигде не болит, джанам!

— Где вам знать, Барат? — ласково возразила Светлана. — Разве вы доктор? Вам только кажется, что здоровы. На самом деле сразу видно — больны. Ай-яй-яй! Как солнце вам голову напекло! А это что такое?.. У вас что, зубы болят или пчела укусила? Почему щека распухла? Дайте я посмотрю...

— Светлана-джан! Сестра милая! — торопливо заговорил Барат. — Я здоров. Совсем здоров! И Ёшка здоров. Смотри, камень не терпит, такой мы здоровый!

— Светлана Николаевна, — зная вспыльчивый характер друга, пришел ему на выручку Яков. — Барат здоров. Не у него, а у меня с чего-то щека вспухла.

— То, что вы больны, Яков Григорьевич, для меня не секрет. Дойдет очередь и до вас.

Светлана смотрела на Якова, едва заметно усмехаясь. А он решил, что она не может простить себе слов, вырвавшихся у нее во время розыгрыша в ауле Коре-Луджё.

Яков понял это и улыбнулся, с радостью заметив, что его улыбка задела Светлану.

— Дорогой Яков Григорьевич! — тихо, чтобы слышал только Кайманов, произнесла она. — Когда мы с вами впервые встретились и вы спасли меня от смертельной опасности, я почему-то решила, что вы способны на гораздо большее, чем дурацкие шутки. Очевидно, я ошиблась. Вам необходимо лечиться... от ребячества. Взрослому человеку оно ни к чему. Болезнь у вас затяжная, но все-таки желаю поправиться...

От неожиданности Яков не нашелся, что ответить. На язык просилась грубость, но он сдержался. Обезоруживало замечание Светланы, что он способен на большее, чем дурацкие шутки.

Из-за поворота дороги показалась огромная отара овец с двумя козлами впереди. Над отарой, клубясь, вздымалось облако пыли.

Кайманов и прежде знал о том, что закордонные пастухи-черводары[30] осенью пригоняют отары к нам, весной угоняют обратно. На этот счет существовало даже какое-то соглашение с правительством сопредельной страны. Своих пастбищ там не хватает. Горы у них выше, зимой покрываются снегом, черных земель нет. Приходится обращаться к соседям.

«Считай, целый день будут отары идти, — подумал Яков. — Еще две-три минуты — и пыльное облако приплывет сюда: тогда не то что говорить, дышать будет трудно».

— Поступали бы вы, Яков Григорьевич, куда-нибудь учиться, — продолжала Светлана. — Времени свободного у вас, очевидно, избыток, иначе не стали бы тратить его на не очень умные развлечения.

Кайманов опустил было глаза, но затем снова в упор посмотрел на Светлану. Задела она его за самое больное. Он уже почти оставил мысль об учебе, хотя все его образование — начальная школа, которую окончил здесь же, на Даугане, когда еще жив был отец. А как он мечтал в детстве о профессии дорожного техника!

— Пока вы учились, Светлана Николаевна, — с усилием проговорил Яков, — я для богатых казаков бревна тесал, землю копал, огороды поливал, чтобы не умереть с голоду... Но это ничего. Вы мне преподали хороший урок.

Светлана неодобрительно покачала головой.

— Вы или меня хотите разжалобить, или себя стараетесь оправдать в собственных глазах, — сказала она. — Не надо. Это — позиция слабых, а вы сильный...

Яков возмутился: как она смеет учить его? Кто дал ей это право? Сказать легко: «Учись!» — а чему учиться, где взять денег, чтобы содержать семью, пока овладеешь новой профессией? Этого со счетов не сбросишь.