В течение дня Яков не успел даже пообедать. Можно было бы зайти в гости к матери, но ему не хотелось ее навещать. За время его болезни мать несколько раз приезжала в поселок, правда, сразу же уезжала, ссылаясь на то, что Флегонт уехал на строительство Мургабской плотины, а у нее на руках большое хозяйство.

Пока учился, изредка сам к ней наезжал. Казалось бы, внимание друг другу оказывали. Но что-то все время стояло между ним и матерью...

Пообедал в столовой. Вышел за город, на попутной машине поехал домой.

В поселке попросил шофера остановить машину возле Совета. С удивлением увидел на стене новую вывеску: «Медпункт». Оказывается, пока он был в городе, Светлана перебралась со всем своим хозяйством в пустовавшую до того вторую половину дома, в котором размещался поселковый Совет.

Светлана вышла на крыльцо. Как давно они не виделись! Взволнованный неожиданной встречей, Яков никак ее мог припомнить, была ли она на его первой в жизни и такой неудачной лекции?

— Что же вы остановились, Яков Григорьевич, идите скорей сюда, рассказывайте, что вам удалось сделать?

— Кое-что удалось... — сдержанно ответил он.

— Да идите же, садитесь сюда. По-честному сказать, мы тут все истомились, вас дожидаючись: вода-то и медпункту, и поселку нужна.

Глаза Светланы сияли. И в них он видел себя, но не того сумасбродного Яшку, каким был три года назад, а вернувшегося с учебы Якова Кайманова, каким она и хотела его когда-то видеть.

Он вошел в первую комнату, где разместился медпункт, сел на окрашенный белой краской табурет и, сначала сдержанно, а потом все больше увлекаясь, рассказал о результатах своего похода в республиканские учреждения. Даже показал в лицах, как кто говорил и как замнаркома земледелия в сердцах воскликнул: «Вах! Ты думал, прямо от моего стола овечек погонишь?»

— Так и сказал? — смеясь переспросила Светлана. Потом, взяв его за руку, повела по комнатам. — Вот здесь медпункт. Рядом родильное отделение на три койки. Правда, уютно?

— Мне нравится.

— Библиотеку переселили в вашу половину дома. Уж не обессудьте. Тесно здесь, — продолжала Светлана.

— Председателю, выходит, самую маленькую комнату оставили?

— Ничего, в тесноте не в обиде, товарищ председатель, — весело и решительно ответила Светлана. — Поменьше будете в кабинете сидеть.

«Черт с ним, с кабинетом, — подумал Яков. — Не в кабинете дело. Заседания Совета можно и в клубе проводить».

— Это женщины поселка по своей инициативе такую красоту навели, — словно между прочим сказала Светлана. — Кстати, у них к вам просьба, Яков Григорьевич, — добавила она невинным голосом. — Очень просят прочитать лекцию о диалектическом материализме...

Приподнятое, радостное настроение у Якова сразу исчезло. Видно, долго ему еще будут напоминать об этой лекции. «Все-таки была или не была Светлана тогда в клубе? Может, Федор рассказал? Наверное, хохотали до слез».

— Смеетесь, Светлана Николаевна? — посмотрев на нее исподлобья, спросил Яков.

— Нет, Яша...

Он вздрогнул. Снова посмотрел на нее. Она не отвела взгляда.

— Хотите, скажу, что думаю о вас?

— Хочу...

— Любуюсь вами, Яша!.. От души радуюсь за вас.

Вернувшись домой, Яков за чашкой чая стал рассказывать Ольге и собравшимся у него друзьям о том, чего удалось добиться в городе. Но не успел поведать и половины того, что хотел, как в комнату вбежал Карачун:

— Яша, только что прискакал младший наряда, говорит, на Асульме прорыв. У сопки с двумя арчами убит Дзюба. Выдели трех «базовцев», поедут со мной.

Кайманов стиснул зубы так, что под скулами вспухли желваки. Схватил со стены винтовку, коротко бросил:

— Савалан, Нафтали, Мамед! Бегом за оружием! Будем пешком напрямую подниматься к хребту.

— Ладно, коли так, — сказал Карачун. — Сейчас подойдет машина, подбросит вас ближе к Асульме.

Через несколько минут «базовцы» на грузовой автомашине мчались по проселку к грозным отрогам Асульмы, откуда начиналась трудная, едва намеченная тропа на верхнее плато.

Пограничники на лошадях, во главе с начальником заставы, размашистой рысью пошли в объезд, более дальним, но пригодным для конного марша путем.

Стоило Якову подумать, что Дзюба убит, у него помимо воли выступали на глазах слезы. Подхваченные ветром, они тонкими струйками растекались к вискам. Он смахивал их тыльной стороной руки, с ожесточением сжимал винтовку.

Год назад, как успел узнать Яков, Дзюба закончил срочную службу. Тогда же решил остаться на границе сверхсрочником, стал командиром отделения. И вот теперь нет Дзюбы...

Машина рвется вперед по бездорожью, объезжает крутые склоны сопок, с воем преодолевает рытвины. Но вот и предел. Дальше ехать невозможно. Отсюда начинается подъем, преодолев: который можно напрямую выйти к сопке с двумя арчами.

Трудна, почти неприступна тропа на Асульму, зато намного короче любой другой, а главное — позволяет скрытно подойти по ущельям к самой границе. Целый полк можно провести, и никто не заметит.

Яков рассчитывал вместе с «базовцами» раньше проскочить к границе. Но, как ни торопил он товарищей, на место прибыли почти одновременно с группой начальника заставы.

Условным свистом Карачун подозвал Кайманова к себе.

— Рассчитывал, Афанасич, раньше тебя быть, нога подвела, — признался Яков.

— И так ладно. Если б еще на конях можно было по той тропе подниматься, совсем было бы хорошо.

Указав пограничникам и базовцам пункты для наблюдений, начальник заставы, а вслед за ним и Яков по скрытому со стороны границы склону поднялись на гребень сопки. В первую минуту они не поверили своим глазам: метрах в пятидесяти от них сидел на камне Дзюба, положив ногу на ногу, что означало полное отсутствие какой бы то ни было опасности. В зубах у него торчала самокрутка в палец толщиной. Вид у командира отделения был такой, будто он спокойно отдыхал после трудов праведных. Поначалу у Якова даже мелькнула мысль, что это переодетый бандит, которого посадили, чтобы заманить пограничников на открытое место. Но это был все-таки Степан.

Карачун, приподнявшись, позвал:

— Дзюба!

— Га? — вскочив, откликнулся тот и побежал неуклюжей медвежьей рысцой навстречу командиру: — Товарищ начальник заставы! Наряд был обстрелян группой контрабандистов. Все нарушители задержаны, из них двое убиты, трое ранены. В бою пропал без вести младший наряда красноармеец Скрипченко. Шукав, шукав його, — переходя на украинский язык, добавил Дзюба, — нидэ нема. Може, вы бачилы?

— На заставе твой Скрипченко. С перепугу наговорил, что тебя убили. У лесорубов коня схватил, чуть не запалил.

— Ото бидный хлопэць, — неожиданно посочувствовал Дзюба.

— Он тебя в беде бросил, а ты «бидный хлопэць». Судить его надо. Вернусь, передам дело в трибунал, — жестко сказал Карачун.

— Так за что ж судить? — снова переходя на русский язык, спросил Дзюба. — Человек, может, первый раз в такую страсть попал... Целая война!..

На радостях Яков расцеловался с Дзюбой. Вид у командира отделения был прямо-таки боевой: пулей пробита буденовка, в полах шинели тоже четыре пробоины. Как удалось Дзюбе одному выдержать бой с группой вооруженных бандитов, понять было нелегко. Дружески обнял Дзюбу и Карачун, поблагодарил за службу.

Яков внимательно осмотрелся, оценивая обстановку. Неподалеку лежали два убитых нарушителя. Еще трое, очевидно раненые, сидели за валуном со связанными руками. «Вай! Вай!» — доносилось оттуда.

— Местность обследовать. Трупы захоронить. Раненым оказать первую помощь, — распорядился Карачун. — Теперь рассказывайте подробнее, — обратился он к Дзюбе, — что тут у вас произошло?

— Та з кочахчами поскублысь, товарищ капитан, — равнодушно сообщил Дзюба.

«Ничего себе «поскублысь», — подумал Яков. — Двое убитых, трое раненых».

— Как же это было? — пряча улыбку, спросил Карачун.

— Звычайно...