— Кто ты? Кто?! Бог, или… Диавол?

     На что мальчик, скривив губы в насмешливой улыбке, ответил:

     — Это одно и то же. — После чего отвернулся к книге, добавил не оборачиваясь. — Иди умойся и ложись спать. Ты мне мешаешь.

     Иван тяжело поднялся, но, уже переступив порог, его вдруг догнали слова сына:

     — Ты. Не. Умрешь. Завтра.

     И не смотря на то, что именно это Иван так страстно хотел от Никодима услышать, он не испытал облегчения, напротив — обреченность, потому что эти слова прозвучали, как приговор. Приговор не на смерть, но на жизнь.

     Как прошла ночь, Иван не помнил, а утром его одолела простуда, и до вечера он впал в тревожную дремоту. А пару дней спустя, уже поправившись, Иван и вовсе убедил себя в мысли, что Мария ему просто привиделась-померещилась, не иначе. Да и как ему быть по-другому, когда живут они на третьем этаже. С тем, что Мария могла выжить шесть лет в лесу, сознание Ивана еще могло кое-как примириться, но с тем, что она летать научилась — это уж слишком!.. Портвейн виноват и температура, — сделал вывод Иван, успокоился, и в поликлинику со своими проблемами не пошел, побоявшись, что доктор Чех снова заподозрит в его расстройствах белую горячку.

     О странном мальчике доктор Чех не забывал, и однажды выкроил время и навестил семью Староверцевых. Случилось это через две недели после того, как Иван увидел в окне призрак супруги.

     В мыслях Антон Павлович часто возвращался к Никодиму, и размышлял над дилеммой «пророчит — является причиной». Несмотря на то, что сам он и был автором второго варианта, доктор Чех не очень-то верил в его истинность. С точки зрения науки оба варианта были одинаково необъяснимы, но доктор Чех был человеком гуманным, первородное зло считал мифом, и с высоты своей интеллигентности полагал, что человек не способен без надобности убивать себе подобных, а если и способен, то надобность должна быть просто колоссальная, такая, как, например, война. Так что в конечном итоге Антон Павлович окончательно убедил себя во мнении, что корни феномена Никодима следует искать в способности смерть предсказывать, но никак не провоцировать. Исходя из этого убеждения, доктор Чех решил попытаться использовать сверхъестественные возможности Никодима в качестве нетрадиционной диагностики, то есть привлечь мальчика к медицинской практике. А для этого требовалось заручиться его согласием, и доктор Чех прекрасно понимал, что осуществить это будет непросто. К тому же, узнай областное начальство о столь вопиющем посягательстве на материалистический здравый смысл, медицинская практика Антона Павловича прекратилась бы сию же минуту. Доктор Чех не посягал на основы материализма, но он был ученым, то есть человеком, верившим, что наука рано или поздно может объяснить все, и даже потустороннему дать вразумительное толкование, поэтому готов был рискнуть. Да и жизнь пациентов была для доктора Чеха делом не второстепенным, так что от сотрудничества с Никодимом заведующий поликлиникой надеялся выиграть по всем направлениям. С такими мыслями доктор Чех и отправился проведать Староверцевых.

     Иван впустил гостя, предложил чаю. На вопрос Антона Павловича как обстоят дела, контролер Староверцев неопределенно пожал плечами и ответил, что пока еще жив, и на завтра ему смерть не пророчили. О последнем разговоре с сыном и видениях супруги Иван благоразумно умолчал. Доктор Чех отметил про себя, что выглядит Иван не важно, но настаивать с расспросами не стал, а спросил дозволения побеседовать с младшим из Староверцевых. Иван провел доктора Чеха в комнату Никодима и оставил гостя с сыном наедине. Там между мальчиком и Антоном Павловичем состоялся следующий диалог.

     — Здравствуй, Никодим. Ты меня помнишь?

     — Помню. Мне до старческого склероза, Антон, далеко.

     — Логично… — согласился Антон Павлович, вспомнив, что в игры играть с этим мальчиком бесполезно, а может и опасно.

     Окинув Никодима взглядом, доктор Чех отметил, что парень сильно вытянулся, так что со стороны ему можно было дать лет десять, сложен был прекрасно, даже спортивно, в движениях чувствовалась гибкость хищной кошки, черты лица заострились, отчетливее прорисовались упрямые скулы, а копна густых черных волос нависала над глазами, придавая лицу выражение какой-то дикости, неподвластности. Плюс самые невозможные в мире глаза… Пытаясь прогнать тревогу и переключиться, доктор Чех окинул взглядом комнату.

     — О! Ты увлекся биологией? — удивился Антон Павлович, задержав глаза на стендах с засушенными насекомыми и гербариями. — Да, весьма интересное занятие. Знаешь, я в молодости тоже…

     — Зачем ты пришел? — оборвал его Никодим.

     Антон Павлович запнулся, осознав, что фабулу придется пропустить, ответил осторожно:

     — У меня к тебе предложение, Никодим. Я хочу, чтобы ты со мной работал.

     — Дашь мне скальпель?

     — Нет! — Антон Павлович даже немного испугался, мальчик же улыбнулся, и в этой улыбке угадывалось удовлетворение. — Работа будет другого характера, но тоже интересная.

     — А что, твои пациенты сами по себе уже не умирают?

     — В том то и дело, что умирают. Мрут, не дожидаясь твоих пророчеств… — Антон Павлович вдруг смутился, словно сказал бестактность, Никодим все так же смотрел на него с насмешкой. Доктор Чех тяжело вздохнул, взял себя в руки и продолжил уже спокойно. — Такими темпами у нас скоро весь город вымрет. Я подумал, что твои предсказания помогут выявить наиболее критичных больных и сконцентрировать на них внимание. Так как? Поможешь?

     — Хороший ход, Антон. С одной стороны заполучить второй шанс для безнадежных больных, а с другой — иметь возможность изучать феномен Никодима.

     — Ну… в общем-то да… — Антон Павлович смутился еще сильнее, но от своего отступать не собирался. — И что, ты против? Если тебе интересна биология, разве медицина не любопытна?

     Никодим размышлял пару секунд, сверля собеседника острым, как стилет, взглядом, ответил:

     — Я назову тебе одного человека, который умрет завтра, а ты мне дашь микроскоп и канистру формальдегида.

     — Как это? Зачем тебе формальдегид? — снова удивился Антон Павлович.

     — Чтобы змеи не разлагались. Я думал ты знаешь, зачем нужен формальдегид.

     — Змеи… Ну да… — Антон Павлович был озадачен как формальдегидом, так и торгами, к которым готов не был. — И что? Всего один пациент?

     Никодим не ответил, он спокойно смотрел на доктора Чеха и ждал, когда тот примет решение.

     — Ну что ж, — наконец согласился Антон Павлович, решив, что жизнь одного пациента куда лучше, чем вообще ничего. — Я дам тебе то, что ты хочешь. А что же пациент? Ты придешь ко мне в поликлинику?

     — Приду, — Никодим уверенно кивнул. — Забрать микроскоп и раствор. А за человеком ходить не нужно. Завтра тебе его привезут.

     Мальчик подошел к окну и поманил за собой Антона Павловича. Доктор Чех подошел, выглянул наружу. Там уже смерклось. На лавочке у подъезда супруги металлургов в ожидании мужей активно обсуждали городские сплетни, то есть во дворе стоял плотный гомон децибел в шестьдесят.

     — Видишь женщину в красном платке? — спросил Никодим.

     — Да, – ответил доктор Чех, чувствуя, как в животе зарождается холодный и колючий страх. И он не ошибся.

     — Завтра она умрет.

     — Но… Но!.. Но она же здорова! Она не лежит у меня!

     — Что поделать, — Никодим безразлично пожал плечами. — Смерть не выбирает место.

     — Ты же говорил «пациент»!

     — Это ты говорил «пациент». Я говорил «человек». Я предложил тебе сделку, ты согласился. Теперь у тебя мой микроскоп и канистра раствора. Завтра я за ними приду.

     На этом разговор закончился. Выйдя во двор, Антон Павлович поспешил к женщине в красном платке и немало удивил окружающих, начав щупать ей пульс, проверять зрачки и давление. Никодим наблюдал за этой процедурой в окно, с его губ не сходила ледяная насмешка.