Начало колонны теряется за горизонтом плавно вращающейся им навстречу вселенной. Там, где она начинается, будущее. Колонна идет, а справа и слева от нее появляются маленькие голые женщины с младенцами на руках. Они сидят кучками вокруг огоньков и баюкают детей. А за их спинами появляются города. Деревянные срубы, каменные стены, многоэтажные строения с острыми пиками, сверкающие небоскребы. А воины-головастики все идут дальше, оставляя завоеванное в прошлом, в истории, а маленькие голые женщины продолжают баюкать плачущих детей.

Но если ученые — это люди, которые в поисках истины абсолютно все берут под сомнение, то разве такие люди не прокляты? Разве перманентное сомнение во всем — не паранойя? Может быть нужно скользить, как говорила Марла Сингер в снах–видениях Тайлера Дердона? Быть на поверхности, ловить воздушный поток, а если нырять, то только для того, чтобы вынырнуть и жадно глотнуть встречного ветра?..

И ты остаешься тоже. Ты смотришь на уходящих вдаль воинов от науки и думаешь, что все эти потертые издания не дали тебе совершенно ничего. Ты думаешь, что как бы ты не пытался разобраться в этом хаосе, результат остался нулевым. Так уж все устроено — осилить правду вообще невозможно. И чтобы понять это, тебе потребовалось девятнадцать лет.

Голоса великих мэтров начинают сливаться в один монотонный, удаляющийся гул.

Часть III

— Никогда не задумывался, до чего непросто

выдавить из себя последнюю каплю человечности?

Пристрелить последнюю иллюзию,

как шелудивую суку!

Тибор Фишер «Философы с большой дороги»

27

Память — эта неопределенная субстанция, призванная отмерять наше существование, наше так сказать existentia, раскладывать это существование по полочкам и вешать бирки. Она может спасти от скуки и ипохондрии, когда алкоголь, наркотики, женщины etc — основные средства борьбы с той напастью, уже не работают. Память может быть другом, если прожитая жизнь похожа на восхождение к Олимпу, или напротив — врагом, если, оглядываясь на прожитое и совершенное, понимаешь, насколько сильно ты деградировал. В этом случае амнезия может оказаться благом.

Ты листаешь свою память, словно дневник, который начал вести за пару лет до школы, и в который записывал только важные на тот момент события. Их не много, важных событий всегда не много, по одной-двум записям в год. Иногда три-четыре, не больше. Твоя жизнь похожа на ленту, в которой вселенский компостер поставил отметины. У всех отпечатков свои формы и размеры, свои даты и настроения, но все они — суть проколы. Потому-то и стоит сравнивать память с лентой, на которой дырокол оставляет свои следы. Вот эта фигурная дырка — страх перед невозможностью правды тебя восьмилетнего. Следующая — чувство свободы дикого животного, вырвавшегося из клетки пионерского лагеря… Этот прокол — ужас перед родителями за общипанного цыпленка. Тот — горячие и потные пальцы, разорвавшие трехрублевую купюру. Еще один — черная издевательская рожа железного демона в потных ладонях… А вон тот — компас, исчезающий в недрах кармана Валентины Сергеевны… И так до сегодняшнего дня. До этого самого момента. Нет, эта память тебе не враг, скорее приятель, с которым можно изредка встретиться, и под кружку холодного пива вспомнить пару занимательных эпизодов из прошлого. Вспомнить, и невесело усмехнуться.

Смешно и мило перелистывать детские мечты, от которых остались выцветшие и поблекшие картинки. Маленькие визжащие самолетики, штурвалы космических кораблей в твоих напряженных пальцах, строительство СЛА, искусственный интеллект и передовые технологии вычислительной техники — вещи, которые были к тебе причастны, но так и не стали частью тебя. Остались кусочками чьей-то истории. Уже не совсем твоей. Это похоже на старый забавный фильм, который смотрел много лет назад и думал, что главный герой — это ты, а сейчас понимаешь, что тот герой был всего лишь немного похож на тебя. Потому что настоящее совершенно иное — семья, работа, квартира, по выходным бильярд и пиво с друзьями. Обычная жизнь обычного человека. Да и как оно может быть иначе? Когда не знаешь, чего и где искать, то ничего найти не удастся. Как с той Конфуцианской черной кошкой в черной комнате… А если что-то случайно и обнаружишь, то найденное окажется бесполезным хламом. Или очередной выбеленной временем мечтой. Или новой иллюзией.

Как-то товарищ сказал:

— Когда мне было шестнадцать, я мечтал о победе коммунизма во всем мире. В двадцать два я жаждал найти прекрасную принцессу и неземную любовь. Сейчас мне тридцать три и я тупо хочу денег.

Вот он — экстракт процесса трансформации желаний человека. А может быть человечества? То, чего хочется в шестнадцать, теряет смысл в двадцать два. То, о чем бредишь в двадцать пять, смешно вспоминать всего-навсего несколько лет спустя. Потому что с возрастом становится актуальна совсем иная добродетель — постоянство. А это значит: семья, по выходным пиво с друзьями, все та же работа.

Тебе тридцать два, ты сидишь в кабинете за мониторами компьютера и думаешь, что жизнь — эти три десятка лет и два года, прожитые в поисках Истины и изобличении Лжи, привели к тому же результату, что и у людей, которые ни о чем таком не задумывались. То есть не привели ни к чему. Те люди так же сидят сейчас в своих кабинетах, измотанные ожиданием конца рабочего дня, чтобы в шесть часов оторвать свои задницы от рабочего кресла и тащить их домой. Чтобы утром проснуться и вернуться опять. Для них постоянство такая же добродетель. Ты искал и не нашел, они не искали — а результат одинаков. И разве это не очередная издевка Ее Величества? Да и насколько добродетельно то постоянство?

Господи, тридцать два года! Fugit irreparabile tempus — бежит невозвратимое время. Сейчас-то ты знаешь, что такое ветер сорок метров в секунду… это когда с домов, словно игральные карты, веером снимаются крыши, гнутся высоковольтные опоры, а оборванные тросы линий электропередач хлещут по дороге, словно это не металлические тросы, а кожаные кнуты в руках сумасшедшего погонщика… рекламные щиты выворачиваются с фундаментом, анкерные болты лопаются, словно прогнившие нитки, деревья ложатся к земле и уже не разгибаются. А мороз минус сорок шесть градусов по Цельсию — это штука, которая в пять минут сожжет лицо или пальцы, если они открыты, или ноги, если ботинки недостаточно теплые. Видели вы когда-нибудь обмороженные конечности? Они черные, обугленные... Мороз и ветер — это просто стихия, жуткая сила, вселяющая страх и уважение. В них нет места романтике.

Тридцать два… Двадцать лет назад это был возраст, когда шаг в запредельное уже должен быть состоявшимся фактом. Ты смотришь вокруг и видишь обычную жизнь обычного человека. Запредельное свелось к работе, дому, семье, пиву с друзьями по выходным, снова к работе. Вечный цикл незаметного существования. Замкнутый круг доживания своих дней. Цикл неразрывный, и работа в нем главное. Потому что без нее не будет квартиры, семьи и пива с друзьями... Какой сегодня день? Вторник… Сегодня среда? Нет, четверг…

В этом отлаженном ритуале есть что-то механическое, а потому не живое, не настоящее. В этом есть что-то от наречия «навсегда», от энтропии, от умирающей звезды, от пепла сгоревших детских фантазий, от невозможности шагнуть в запредельное, от рудника, который методично истощает огромная и властная машина. Машина, имя которой — работа. Ты — карьер, а работа — экскаватор, тебя разрабатывающий. И никуда от нее, от этой машины, не деться. Потому что это средневековый дворец Ее Величества. Дом, в котором она живет постоянно. Каждый квадратный дюйм того здания пропитан ее дыханием.

Телефонная трель.

— …Что? Распоряжение 412р? А… да. Сейчас сделаю…

28

Любая крупная и серьезная компания, осознавшая свою значимость и весомость, начинает остро нуждаться в специалисте по маркетингу. Те, кто думают, что этот самый маркетинг нужен, дабы обойти конкурентов посредством рекламы или еще каких-нибудь хитроумных акций, призванных увеличить продажи услуг и товаров, сильно ошибаются. Современным компаниям специалист по маркетингу нужен, как часы Rolex пижону с Уолт-стрит — для понта. Эдакий аксессуар гламурности. Все бы ничего, если бы этот аксессуар не мешал работать. Им же, этим маркетологам, постоянно нужны какие-то дурацкие отчеты, не предусмотренные системой, а потому отнимающие кучу времени и нервных клеток.