С холма, на котором в тени оливкового дерева сидели три женщины, открывался вид на морской залив.

В лучах закатного солнца море казалось розовым и напоминало необъятную чашу вина, разбавленного водой. От одного этого вида можно было слегка захмелеть.

Сапфо попыталась сквозь приятную вечернюю дремоту вспомнить, кто из поэтов первым назвал море «винно-цветным», но не смогла.

Кажется, все-таки Гомер. Но, может быть, кто-то и до него, еще раньше?

Впрочем, она не очень старалась, потому что в глубине души всегда была убеждена, что самые лучшие строки, мелодии, скульптуры, вазы на самом деле создавались не людьми, а богами, и потому не так уж важно, кто первым из смертных произносит слова, или в чьей руке оказывается резец.

Почти что не важно…

Наверное, именно поэтому Сапфо никогда не возражала тем, кто говорил, что у нее есть «дар божий».

Все правильно, ведь не ее же собственный дар, а божий — подаренный щедрыми богами.

Вот только за что? И почему он достался именно ей, обыкновенной женщине, родившейся на острове Лесбос?

Это для Сапфо всегда оставалось непостижимым и таинственным.

Впрочем, почему-то находились завистливые люди, не понимавшие, почему Сапфо с такой спокойной улыбкой, слегка склонив голову, обычно молча выслушивала в свой адрес самые горячие похвалы, никогда не прерывая говорящих. И потом еще даже упрекали ее в излишней гордости.

Мол, эта женщина не обладает ни каплей природной скромности и нарочно делает все возможное и невозможное, чтобы молва о ней, подобно искрам на ветру, разносилась по всему свету.

И чуть ли не сама, своими собственными губами, раздувает костер славы, который вот уже много лет подряд не только не гаснет, но разгорается все ярче и ярче.

Ну и пусть — все равно тех, кто ее искренно любит, всегда было и есть гораздо больше.

Таких людей даже не надо далеко искать — сейчас достаточно просто слегка повернуть голову в сторону подруг, сидящих рядом на холме.

— Как же нам повезло, что мы родились в таком благословенном месте, как остров Лесбос, — первой подала голос женщина по имени Дидамия, тоже не отрывавшая взгляда от морского горизонта и сосредоточенно думавшая о чем-то своем.

— Повезло, наверное… — эхом отозвалась Сапфо.

— Да нет же, я говорю совершенно точно, — с готовностью пояснила Дидамия. — Недавно я видела у одного мореплавателя карту мира — ее составил кто-то из великих мужей, а остальные, особенно торговые люди, срисовали для себя и уже начали вовсю пользоваться. Так вот, там ясно видно, что вокруг нас и лежащих за морем стран, по краям земли, совершенно ничего нет, кроме безводных, кишащих змеями песчаных пустынь, непроходимых болот и холодных морей. А Лесбос находится как раз в самом центре мира.

— Представляю, какой там, на краю, мрак и ужас, — тут же передернулась, как от озноба, третья из подруг по имени Филистина — на редкость чувствительная, белокожая красавица. — Зато мы, благодаря нашим богам, можем наслаждаться солнцем, морем, цветами. Но вдруг все же там, среди пустынь, тоже живут какие-нибудь люди? А среди них — есть несчастные, корявые от холодов или ужасающей жары женщины и маленькие девочки?

— Не знаю, — пожала плечами Сапфо. — А вот моя Сандра уверяет, что на самом краю земли живут народы, которые не менее счастливы, чем мы, хотя они тоже ничего не знают о нас.

— Она имеет в виду страну Гипербореев? Лежащую там, откуда дует северный ветер Борей и куда никто из местных до сих пор не смог попасть? — деловито уточнила Дидамия (у нее очень сильно была развита тяга к знаниям в самых различных областях — от медицины до географии и астрономии). — Конечно, я тоже слышала и читала, что пока только Аполлон Дельфийский видел народ, пребывающий в вечном блаженстве, у которого вообще не случается никаких несчастий…

— Нет, — сказала Сапфо. — Сандра рассказывала, что видела во сне, или не знаю точно, как называются ее странные видения, неведомых людей, которые живут в тех краях, где солнце только-только начинает свое ежедневное восхождение на небо. Она говорит, что там у женщин тоже есть роскошные одеяния, богатые украшения, повозки и многое другое, как и у нас.

— Ты слишком уж веришь тому, что говорит твоя Сандра, — неодобрительно заметила Дидамия. — Конечно, я не спорю, что она иногда умеет предсказывать будущее, а порой прочитывать прошлое, но вовсе не стоит все ее прорицания толковать буквально, ведь все же Сандра не настоящая пифия, и тем более — не ученый, не…

— Ах, иногда, когда Сандра начинает рассказывать свои очередные фантазии или вещие сны, у нее бывает такое лицо, что я просто ее боюсь, — вдруг перебила на полуслове подругу Филистина. — Ты только не обижайся на мои слова, Сапфо, я ведь тоже очень люблю Сандру, но это правда.

Сапфо с интересом на нее посмотрела — нет, Филистина сейчас нисколько не шутила и была совершенно серьезна и даже печальна.

— Правда, Сапфо, я никогда тебе раньше не говорила, но в такие минуты я обычно стараюсь просто незаметно уйти, чтобы не видеть глаз нашей Сандры. Они похожи на два факела, зажженных ночью, — продолжала Филистина. — Мне кажется, что в такие моменты глаза у Сандры даже становятся ярко-желтого цвета, хотя обычно они у нее темные и какие-то туманные. Ты не замечала?

— Замечала, — улыбнулась Сапфо. — Кстати, Сандра видела во сне, что у тех мужчин и женщин, про которых я сейчас говорю, тела и лица покрывает желтая кожа и очень большие веки, так что для взгляда остаются лишь совсем узкие щелки.

— Наверное, они сощуривают глаза оттого, что находятся слишком близко к солнцу и им трудно на него глядеть, — тут же выдвинула научное предположение Дидамия. — И цвет лица желтый по той же причине. Хорошо еще, что солнце не обугливает их кожу и не прожигает насквозь души, как, я слышала, уже приключилось с некоторыми варварами из далекой Ливии, где живут только лишь черные, как уголь, людоеды.

— Погоди, это как? Так, что ли? — вдруг засмеялась Филистина, оттягивая пальцами края век к вискам, и Дидамия тут же последовала ее примеру, воскликнув:

— Ну, конечно, я всегда знала, что Сандра просто любит иногда над нами пошутить! Ха, да ведь через такие узкие щелочки ничего толком и не видно, все сразу же расплывается.

— Я же говорю — бедные! Ведь даже если они и живут у подножия дома солнца, то все равно не могут ясно видеть вокруг себя всего, что на радость людям сотворили вечные боги. Ах, как же это грустно… — снова вздохнула Филистина, и Сапфо невольно улыбнулась, оглянувшись на подругу.

Она знала, что настроение у Филистины имело странное свойство меняться в течение дня и двигаться почти точь-в-точь по ходу движения солнца на небе.

Утром Филистина всегда просыпалась веселой, пела песни, аккомпанируя себе на лире, и щебетала, как птичка, после полудня она становилась спокойной и уравновешенной и высказывала самые свои мудрые замечания, вечером на женщину нападала неизменная печаль, а ночью она запросто могла и всплакнуть в подушку, в которую для более крепкого сна были зашиты ароматные листья лаванды.

Но зато новое утро Филистина всякий раз встречала в таком превосходном настроении, что нередко начинала тихо петь, еще лежа в постели, и чаще всего это были песни на стихи Сапфо.

А так как сейчас был уже вечер, то робкие вздохи Филистины не могли Сапфо слишком сильно удивить.

Причем природная скромность не позволяла этой загадочной голубоглазой женщине с очень светлой кожей, напоминающей паросский мрамор, навязывать свои печальные мысли окружающим, и она была готова подолгу терпеливо дожидаться, когда о причинах ее затаенной грусти кто-нибудь спросит сам.