Темнело. Лениво, крупными хлопьями пошел снег, и это уничтожило надежду пересидеть ночь на гребне — замерзнешь. Во время короткой остановки Фермер достал остатки печенья и разделил его. Они были голодны, но ели без удовольствия. Снег падал на голые ноги и таял. В телах, еще сохранявших тепло, разливалась усталость. Напрасно они садились…

Было очень тихо в тумане. Роззи столкнула камень. Прокатившись немного, он исчез. Все прислушивались. Звук будто растаял. Через несколько секунд томительного ожидания снизу донесся рокот. Камень упал в подгорную трещину.

Фермер покачал головой. Миллионер вздрогнул.

— Ну, довольно, — сказал Джон, поднимаясь. — Раскисли.

— Кто раскис, я?

— А ты, должно быть, можешь раскиснуть, — задумчиво проговорила Роззи. Миллионер пожал плечами.

Джон нашел спуск. Не тот безопасный, по которому они днем шли на вершину, — другой. Но выбора не было.

Сантиметр за сантиметром сползали они по узкой каменной щели. Снег валил не переставая. Скалы покрылись мокрой кашицей. Джон шел первым, собирал ее на себя и промок насквозь. Зато Роззи, наверное, было немного легче.

Ноги скользили. Шли наугад, — никто не гнал, есть ли внизу выход на ледник, не ждет ли их под скалами подгорная трещина, та, в которой исчез камень, спущенный Роззи.

На средине пути попался уступ. Здесь могла бы встать палатка, если бы она была; здесь можно было бы отсидеться до утра.

Им еще раз повезло. Щель соединялась с ледником снежным мостом. Где-то недалеко лежали их рюкзаки, одежда, спальные мешки. Джон и Роззи пошли искать вниз по склону, Фермер и Миллионер — вверх.

Через два часа бесполезных блужданий по глубокому вязкому снегу они сошлись. Может быть, рюкзаки лежат под снегом где-то рядом. Но где?.. Искать дальше они не могли. Устали. И в темноте так просто не заметить трещины, занесенной предательским снегом.

Развязались. Фермер собрал веревку в бухту и положил перед Роззи. Она села. Джон протоптал в снегу замкнутую тропу, подошел к Роззи и мягко сказал:

— Пойдем… Надо ходить.

Роззи поднялась.

— Конечно. Пошли…

Круг за кругом. Круг за кругом… Тропа становилась глубже, снег под ногами уплотнялся. Они знали секрет, как побеждать усталость. Надо идти механически: раз-два, раз-два… Не оступаться, не тратить лишних сил, не изменять темпа, не думать о том, что можно сесть и отдохнуть, и не ждать того, что скоро наступит утро. Не так просто было их сломить.

Сейчас у этих жалких, измученных и замерзающих людей, совсем не похожих на тех самоуверенных «джонов», которые утром «бежали» на вершину, можно было учиться упорству и мужеству. Не тому, показному, которое они искали в своих кличках.

«Геннадий? Что такое Геннадий? — говорила когда-то Роззи. — Это длинно и невыразительно. Федя?.. Это коротко, но сентиментально. Джон — вот это энергично и мужественно. Как удар: Джон! Слышите?»

«Смелые ребята», — говорили о них, когда они прислали в факультетскую стенгазету фотографию, где обросшие бородами, грязные «бродяги», потрясая ледорубами, на вершине кричали «ура» в честь начала учебного года.

Какая же это смелость? Скорее фанфаронство или просто наглость. Но кому удалось доказать им, что между мужеством и бравадой проходит граница? Разве они кого-нибудь слушали? «Это зола», — говорил Миллионер. «Пропаганда и агитация, — вторил ему Джон. — Надо быть хорошим. Это мы знаем». А Роззи просто улыбалась.

Поднялся ветер. Снегопад прекратился. Из белесого мрака выступили темными пятнами скалы. В очистившемся небе появились контуры Опоясанной. Справа и слева возникали в свете Млечного Пути другие вершины.

Маленькие черные фигурки упрямо брели по огромному леднику. Туман рассеялся. Начало подмораживать.

Далеко внизу, в черной ночной долине рядами засветились огни. Но на глазах они гасли. Был двенадцатый час — в лагере ложились спать.

Они остановились и молча смотрели на лагерь. Не насмешливо, а как-то по-другому.

— Миллионер, — сказал Фермер, — достань фонарик. Дадим сигнал. Скорее!

— Не смей! — вскрикнула Роззи. — Ты струсил, да? Струсил! У тебя не хватает сил продержаться до утра? У меня хватит, а у тебя нет?

— Роззи, — попросил ее Джон. — Он прав.

— Молчите! Какие вы мужчины? Вы — тряпки!

— Тряпки?! — вдруг заорал Миллионер. — Пускай тряпки! Ты хочешь умирать? Я не хочу!

Роззи повернулась к нему.

— Я всегда думала, Миллионер, что ты самый трусливый из нас, самый ничтожный. Заткни ему рот, Фермер. Я прошу…

Она зашагала по тропинке. Джон двинулся вслед за ней.

Фермер смотрел вниз. Лишь один огонек горел на краю лагеря. «Это у Прохорова, — понял Фермер. — Он не спит».

Некоторое время шли молча. Погас огонь и в домике начспаса.

Роззи дрожала. Джон с Фермером сняли свои куртки и уговорили ее надеть их. Это помогало плохо. Все было мокрое и не грело. Миллионер остановил Фермера и достал из кармана его рюкзака то, что он положил туда утром. Это были его легкие тренировочные брюки. Фермер их увидел.

— Ты молодец, — сказал он тихо. — Давай. Видишь, она замерзает.

— Убирайся, дубина! — дико заорал Миллионер. — Это мое. Видишь, метка? Я должен из-за нее издыхать?! Ты скажи, — должен?

Фермер удивленно посмотрел на него и молча отвернулся. Роззи сказала Джону:

— А ты думаешь, что я это надену?

Миллионер давно мучился. Пока он верил, что им удастся выбраться из этого переплета, как всегда целыми и невредимыми, он не хотел выдавать себя. Теперь — другое дело. Теперь настало такое время, когда рассчитывать можно только на себя. На свою предусмотрительность, на свой ум.

Он вдруг сорвался с места и побежал. Ноги плохо слушались его. Остановившись у трещины, он вытащил фонарь. Зажигая и гася его, шептал:

— Раз… два… Три… Четыре… Пять… Шесть…

Шесть сигналов в минуту — это сигнал бедствия. Но лагерь спал. Никто не видел сигналов. Миллионер притащился обратно, шел и, плача, выкрикивал:

— Сволочи… Коллектив… Помощь! «У нас не оставят человека в беде!» — кого-то передразнивал он. — Каждый думает о своей шкуре! Все врут, всё врут… А-а-а!..

Фермер вырвал из его рук фонарь. Тяжело шагая, он пошел на то же место, куда бегал Миллионер. Он стоял там долго. Закончив передачу сигнала, повторял его снова и снова. За его спиной шагали по кругу Джон и Роззи. Миллионер, скорчившись в снегу, надевал свои штаны.

Фермер обрадовался, но не удивился, когда в домике начспаса загорелся огонь. Он просигналил еще раз. Ему ответили тремя вспышками. Сигнал был принят. В лагере зажглось еще несколько огней. Там люди выскакивали из спальных мешков, бежали к спасательному фонду, укладывали рюкзаки… Нет, они не думали о своей шкуре! Хорошие ребята, прекрасный народ!..

Фермер вернулся, подождал, пока Миллионер подойдет, и ударил его в лицо.

— За что?! — злобно рыдал Миллионер, валяясь в снегу. — Джон, за что он меня ударил?!

Джон затрясся от гнева.

— Пошел к черту! Какой я тебе Джон!

— Он хорек, — прошептала Роззи. — Просто вонючий хорек.

От лагеря отделилась цепочка красных огней — спасательный отряд вышел с факелами. Люди шли очень быстро, но время тянулось медленно. Роззи давно не чувствовала пальцев на ногах. Пробовала шевелить ими и не понимала, шевелятся ли они. Она не могла справиться с дрожью, сотрясавшей ее как-то вдруг одеревеневшее тело. Она кусала губы и злилась. Ей казалось, что у нее есть силы для куда более тяжелых испытаний. «Не надо было сдаваться, не надо было сдаваться! — убеждала она себя. — Поэтому так трудно теперь идти. Конечно поэтому… Я знаю».

Как это бывает с теряющими сознание людьми, ей показалось, что падают и куда-то исчезают горы, звезды, издалека слышатся чьи-то голоса… Она еще копошилась в снегу, стараясь встать на четвереньки, и не могла.

— Федя! — тихо позвала она Фермера. — Федя же! Гена!..

Она не видела, что они оба склонились над ней, не чувствовала, что ее растирают, тормошат.