(Восемь лет спустя, в 1962-м, Визбор напишет песню «Спокойно, дружище, спокойно…», которая в нашем повествовании в своё время ещё появится. В ней будут такие строки: «Качали мы звёзды лесные / На чёрных глазищах озёр». Может быть, этот образ возникнет как раз под влиянием «Карелии» Рыжова? Если и так, Визбор всё равно оригинален и здесь: его озёра — не «глаза», а «глазища». Это поэтически смелее и точнее «нейтрального» образа из чужой песни: ведь озёра — большие. Впрочем, в лирике Визбора «глазища» могут быть и у человека: «У дороги корчма, / Над дорогой метель, / На поленьях зима, / А в глазищах апрель…» — из песни «Корчма», 1970.)
Во-вторых, «Карельский вальс» Визбора выигрывает за счёт того, что он — о конкретном возрасте, о впечатлительной юности, а песня Рыжова — о людях вообще: «В разных краях оставляем мы сердца частицу…» Мы — значит все подряд? Наверное, оставляем, да только оставляем по-разному: увиденное в юности, в необычной обстановке, в тесной дружеской компании, в самом деле входит в душу и запоминается на всю оставшуюся жизнь, а с возрастом впечатлительность наша притупляется, это естественно. Так Визбор на собственном опыте лишний раз ощутил то, о чём в 1960-е годы барды много размышляли и говорили, — о принципиальном несходстве роли стихов в авторской песне и в песне эстрадной. Первая обращалась обычно к жизненной конкретике и оттого выигрывала в убедительности; тексты же второй зачастую строились на общих местах, ибо в песенной эстраде стихи — не главное: там важнее мелодия, вокал, аранжировка.
Впрочем, Визбор замечал и другое: в его позднейших высказываниях нет-нет да и промелькнёт мысль о том, что песню эстрадную и песню авторскую (он обычно называл её самодеятельной даже в ту пору, когда определение «авторская» утвердилось — в основном благодаря часто произносившему его на своих выступлениях Высоцкому) не нужно резко противопоставлять. И сам поэт будет довольно много (для барда) сотрудничать с профессиональными эстрадными композиторами, чаще всего с Павлом Аедоницким. Совместно написанная ими в начале 1970-х песня «Я вас люблю, столица» в исполнении Льва Лещенко будет очень популярна, станет лауреатом телевизионного фестиваля «Песня-74» (а Визбор и Аедоницкий «мелькнут» на телеэкране в зрительном зале останкинской студии, пока песня будет звучать; справедливости ради нужно сказать, что несколько лет спустя поэт отзовётся об этой своей песне критически). Наверное, он должен был почувствовать, что и исполнение чужой «Карелии» почти «по-бардовски» лирично и задушевно. И жаль будет талантливую Лидию Клемент, которая уйдёт из жизни всего-навсего в неполных 27 лет…
В «Карельском вальсе» заметно ещё одно поэтическое пристрастие юного Визбора. В студенческие годы ему нравились стихи Николая Тихонова, в которых говорилось как раз о походах, о дальних странах, о мужественных путниках и воинах; этим они напоминали стихи Киплинга, а ещё — стихи запрещённого в ту пору Гумилёва (которые ребята, однако, всё равно читали по спискам или по старым сборникам). Институтским друзьям казалось даже, что известные тихоновские строчки «Праздничный, весёлый, бесноватый, / С марсианской жаждою творить, / Вижу я, что небо небогато, / Но про землю стоит говорить» — относятся не только к лирическому герою Тихонова, но и к самому его почитателю Юрию Визбору. Некоторые из стихотворений поэта Юрий запомнил наизусть. Особенно нравилось ему вот это, написанное Тихоновым ещё до войны: «В ночь лунную, крылатую, / Пустынную до слёз / Взгляни на узловатые / Побеги серых лоз. / И в меловой покорности, / В нежданной простоте / О северной упорности / Напомнят лозы те» («Уедешь ты к оливковым…»). И когда Визбор пишет: «…Верности без слов / Нас научат чащи / Северных лесов», — то само сочетание необычного пейзажа (у обоих поэтов обыгран, хотя и по-разному, «север») и связанного с ним мотива «верности» идёт, кажется, именно от тихоновских стихов. Кстати, у Тихонова есть и пейзажные стихи о Карелии («На дне корзины, выстеленной мохом, / Не так яснеет щучья чешуя, / Как озеро, серебряным горохом / Вскипающее рьяно по краям»). Вообще поколение Визбора почти не знало русской поэзии Серебряного века — погибшего за колючей проволокой Мандельштама, уехавшего на Запад Бунина, на долгие годы выпавшей из литературного процесса Ахматовой, объявленной в 1946 году тогдашним советским идеологом Ждановым «полумонахиней-полублудницей». Их в литературе как бы и не было. Так что поэтический вкус Визбора и многих его сверстников формировался на стихах других поэтов — тоже, впрочем, хороших: Михаила Светлова («Гренада» которого прозвучит со временем в нескольких песенных версиях, самую популярную из которых сочинит будущий друг Визбора Виктор Берковский), Эдуарда Багрицкого, Николая Тихонова…
«Дружбе настоящей, верности без слов…» Дружба (просто дружба, без всяких романов!) снарядила ребят и в другой большой поход — на сей раз в совсем другую сторону. В январе 1954 года весёлая студенческая компания в составе Визбора, Красновского, Кусургашева и Людмилы Фроловой (жены Ряшенцева, студентки географического факультета) отправилась в Удмуртию проведать двух уехавших туда по распределению знакомых выпускниц, Нину Налимову и Лидию Афанасьеву. В самом начале января, в дни школьных каникул, Нина приехала в Москву, зашла в институт, но у студентов шла сессия, все были озабочены сдачей экзаменов, и тёплой встречи не получилось. Ребята потом всё переживали из-за этого, но Нина уже уехала опять в свою Удмуртию. И вот решили: поедем, тем более что и день рождения Нины приходился на студенческие каникулы. Выйдя из поезда на станции Сарапул, ребята 60 километров, как с явными гиперболами рассказывал потом Визбор, «бежали бегом за санями, потому что было очень холодно», а москвичи были «не в шубах, а в байковых костюмах». Добравшись до села Каракулино и погостив у Нины (был устроен даже небольшой концерт для местного населения!), отправились «с разными приключениями» (с ночлегом в лесных сторожках; однажды даже пришлось уходить от волчьей стаи) дальше, к Лиде, на север Удмуртии, в село Сюмси. Пока ехали от Москвы, сочинили сообща песню в подарок:
Можно представить, насколько неожиданной для девушек и радостной для всех оказалась встреча. Впечатления от этого экстремального (хотя тогда так не говорили) путешествия дали Визбору материал для повести «Удмуртия», которую он, правда, несмотря на неоднократные попытки, не доведёт до конца. Зато будут написаны о том же рассказы «Москвичка» и «Подарок» (муза прозы ему уже в студенчестве тоже не чужда); первый из них появится через год после поездки в многотиражке «Ленинец», второй — попозже, в 1959-м, в журнале «Музыкальная жизнь». К тому времени Визбор уже будет работать журналистом.
В студенческие годы появлялись у Визбора и песни экзотического содержания, прямо или косвенно тоже связанные с атмосферой походов. 10 декабря 1952 года датирована в автографе песня «Мадагаскар». Уже после ухода поэта из жизни его однокурсник Оскар Гинзбург подтвердит в беседе с Анатолием Азаровым и Ролланом Шиповым, что она написана действительно на втором курсе, прямо на лекции. Сам Визбор, правда, называл «Мадагаскар» (а не «Теберду») своей первой песней, но ему могло запомниться так благодаря необычной тематике песни, выделявшей её среди репертуара начинающего барда. «Суперр-р-романтическая» (так иронически отзывался о ней много лет спустя сам автор) песня про далёкий экзотический остров, написанная в послевоенной Москве, в которой ровным счётом ничего общего с этим самым островом нет.
Может, в этом и заключается главная причина её появления? Когда внешне скудновато живёшь, не можешь сесть на поезд или самолёт и отправиться в какие-нибудь далёкие края, когда твоя страна отгорожена от окружающего её мира сталинским «железным занавесом» (об этом тогда, впрочем, не думалось, это предполагалось само собой и не обсуждалось — во всяком случае, студентами-первокурсниками), — так вот, тогда на помощь приходит фантазия, позволяющая перенестись за тысячи километров. Тем более что Визбор как-то услышал от Друзей песню на стихи Киплинга: «День, ночь, день, ночь, мы идём по Африке…», и она понравилась и запомнилась ему. Это была баллада «Пыль». Чья музыка и чей перевод — он не знал, не знали и ребята. На деле перевела стихи Ада Оношкович-Яцына, а мелодию сочинил и стихов в песню добавил в начале Великой Отечественной войны Евгений Агранович — один из первопроходцев авторской песни. Большой популярности он не получил, но и не затерялся в плеяде своих знаменитых последователей. Именно им написана песня «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок…», в конце 1960-х годов ставшая широко известной благодаря фильму «Ошибка резидента», где её напевал Михаил Ножкин — кстати, начинавший тоже как бард, но с годами как-то постепенно перешедший в мир кинематографа.