Между тем новая семейная жизнь складывалась непросто. Даже самые первые — самые счастливые — месяцы её были омрачены неожиданной для Жени новостью: у Юрия есть… девушка в Ленинграде (опять ленинградка — как и обе его жены!), и не просто девушка, а чуть ли не невеста, даже помогшая ему деньгами на обустройство в новой квартире. Похоже, на эту квартиру и на её хозяина она имела серьёзные виды. Во всяком случае, однажды появилась в Черёмушках, и Юре о-очень больших усилий стоило её выдворить и избавиться от неё (сумел убедить уехать обратно в Ленинград). Потом выплатил и денежный долг. Всё та же поэтическая влюбчивость Визбора Евгению, конечно, не очень радует, но она прощает его. Отношения сразу строились так, что он был главным: если говорит, что нужно пойти или поехать туда-то, — значит, нужно и обсуждать это не будем. Так что «лишних» вопросов Женя не задавала. Не любил Визбор обсуждать и свои песни. В общем, установилось некое неравенство, для семейной жизни довольно рискованное…

Опыт уже первой семьи Визбора показал, что он — не тот человек, который может посвятить всё своё свободное время близким людям — при всей любви к ним. Да и что называть «свободным временем» поэта, питательной почвой творчества которого являются дальние поездки, горы, походы и общение с друзьями? Если бы он, подобно многим «правильным» мужьям, возвращался с работы в шесть часов вечера домой и проводил вечера исключительно в кругу семьи (хотя у него были, конечно, и такие вечера), — он, наверное, перестал бы быть Визбором и не написал бы то, что́ написал.

30 января 1967 года у Юрия и Евгении родилась дочь Анна, «Нюрочка». Как раз в эти дни отмечал свой день рождения один из друзей поэта. Пропустить такое событие было невозможно, и Визбор приехал в ресторан «Варшава», где собралась «вся горнолыжная рать». Слегка опоздав, он с порога объявил о рождении дочери и добавил: «Сегодня не пью ни капли!» Но где там… Не прошло и часа, как он отплясывал «барыню», поражая этим друзей не меньше, чем пляшущая под балалайку Наташа Ростова — читателей «Войны и мира»…

В том же 1967 году они с Женей официально оформили свои супружеские отношения. К этому времени Визбор, конечно, уже познакомил её со своим лучшим другом Аркадием и его женой Юлей. Это произошло ещё в 1966-м, пока шли съёмки «Июльского дождя»: Юрий тогда устроил ужин на четверых в только что открывшемся ресторане аэровокзала на Ленинградском проспекте. Хорошо посидели и друг другу вроде понравились. Но неспроста Аркадий Леонидович любит повторять: жёны — первые враги друзей. Это говорится без обиды, а просто констатируется как данность. Конечно, Евгении было не по душе оттого, что муж постоянно проводит время в компании друзей, вечно исчезает — то в горы, то в байдарочные походы (о них мы скоро поговорим отдельно). Одно время он всё звал её с собой в Приэльбрусье, а когда она вдруг и впрямь настроилась ехать — почему-то перестал об этом говорить, и идея сама собой сошла на нет… Кстати, сам Визбор уже через несколько дней после рождения дочери и в самом деле отправился на Чегет. Ведь скоро закончится горный сезон, а он этой зимой туда ещё не ездил… Так что вернувшись из роддома им. Грауэрмана и порадовавшись тому, как аккуратно и любовно приготовил Юра кроватку, коляску и пелёнки, Женя тут же с грустью поняла, что почти всю новую для их семьи нагрузку ей придётся взвалить на свои женские плечи. Сама она — человек домашний, ей больше по душе уютно устроиться на диване с книгой, хотелось, чтобы и Юрий был рядом. Тем более что и помощь в домашних делах теперь особенно нужна.

Но Визбор-то не может изменить привычного для него образа жизни. Как же без друзей и без гор?

В 1967 году Аркадий и Юлия Мартыновские получили квартиру на Пулковской улице, в районе станции метро «Водный стадион». В межсезонье (это когда горы уже закончились, а байдарки ещё не начались, и наоборот) она превращалась в настоящий клуб, где за одним столом могло оказаться два десятка человек. У Аркадия на эти случаи всегда имеются «дежурные блюда»: пятикилограммовая банка селёдки, мешок картошки и целая бочка квашеной капусты на балконе (времена были даже для ракетчиков и серьёзных учёных пока ещё бедноватые). Ну а спиртное гости всегда приносили с собой. Визбор появлялся здесь обычно с гитарой.

Эпоха Пулковской длилась шесть лет, а затем Мартыновские опять сменили адрес: перебрались сначала на Халтуринскую улицу, возле Преображенской площади, а впоследствии — в центр, в район Смоленской площади. И дружеские встречи большой компанией станут уже менее частыми: молодость уходила… Но память о Пулковской останется в одной из ностальгических песен позднего Визбора, написанной им, кстати, в Мурманске, но уже в 1979 году, — «В Аркашиной квартире…»:

«Абстрактная картина» — деталь вовсе даже не абстрактная, а вполне конкретная. История была такая. Визбор однажды привёз Аркадия и Юлию в мастерскую молодого художника Александра Махова, чьё творчество — это было видно сразу — в общепринятые тогда каноны «социалистического реализма» не укладывалось, тяготело к условной образности, а не к изображению ставящих трудовые рекорды рабочих и розовощёких, довольных жизнью колхозниц. Художники такого склада были у советского официоза не в почёте: после того как Хрущёв устроил им в 1962 году разнос на выставке в Манеже за «абстракционизм», они оказались на полулегальном положении, не могли выставлять свои работы, оставались порой без средств к существованию. Именно «за абстракцию» пострадал художник — герой песни Галича «Вальс-баллада про тёщу из Иванова» 1966 года: «праведные суки», то есть товарищи из правления Союза художников, «брызжа пеною», решают отобрать у него мастерскую и аннулируют договор. Что касается скандала в Манеже, то с одним из его героев — Борисом Жутовским — Визбор был знаком лично, даже приятельствовал, и Жутовский уже в более позднюю пору, в конце 1970-х, набросает шариковой ручкой целую серию полушутливых графических импровизаций по мотивам песен барда.

Так вот, Визбору хотелось, чтобы Аркадий купил какую-нибудь картину Махова и тем самым помог художнику, находившемуся в трудном положении. Сам-то Аркадий в живописи, по его собственному признанию, разбирался слабо, зато жена Юля заинтересовалась тогда очень. Заметив это, Визбор уговорил Аркадия (чего хочет женщина, того хочет Бог…), они купили пару картин по 20 рублей каждая. Для Мартыновских сумма посильная, а для сидевшего совсем без денег художника неплохая поддержка. Так появились в квартире на Пулковской «неясные логарифмы» маховских картин, воспетые Визбором. Со временем Аркадий узнал, что работы этого художника есть и в зарубежных музеях. Значит, поддержали в самом деле талантливого человека.

Конкретная ассоциация встаёт за мотивом «грошевого уюта» в четвёртой строфе: здесь Визбор цитирует очень популярную среди романтиков поколения оттепели песню на стихи поэта Павла Когана, в 1942 году ушедшего добровольцем на фронт и погибшего под Новороссийском. Ему было 24 года. До войны, в 1937-м, он написал стихотворение «Бригантина»; друг Когана Георгий Лепский тут же подобрал к ней мелодию, и получилась, можно сказать, одна из первых авторских песен — задолго до Визбора и Окуджавы. Есть в авторской песне особый «довоенный фонд» — несколько произведений, сочинённых в конце 1930-х: «Не шуми, океан, не пугай…» Анчарова по стихам Александра Грина, шуточная «Одесса-мама» Евгения Аграновича и Бориса Смоленского (тоже погибшего на фронте), «Бригантина»… Молодые поэты предвоенных лет были романтиками, верившими в победу коммунизма на всей планете и в мечту о дальних морских странствиях; неспроста возникало в их литературных интересах имя автора уже упоминавшейся нами повести-феерии «Алые паруса», культовое для поколения их детей-шестидесятников. В «Бригантине» же упомянуты капитан Флинт из знаменитого романа Стивенсона «Остров сокровищ» и пиратский флаг «Весёлый Роджер».