Шарлотту это не развеселило.

— Мадам Тесье — эмигрантка, уважаемая благородная леди, которая занимала высокое положение при дворе Марии Антуанетты. Ей подражают во всей Англии…

Августа мысленно застонала, зная, какие за этим последуют наставления. Едва шевеля губами, она повторяла за Шарлоттой, которая продолжала:

— Молодая леди должна быть известна своими манерами и умением держать себя. Она должна быть леди во всём, что делает. Если она это делает, то её, возможно, и не похвалят, но её непременно осудят, если она этого делать не будет.

— К сожалению, мой отец слишком поздно на тебе женился, и я не получила всей выгоды от твоей опеки.

Её сарказм полностью миновал Шарлотту.

— Да, это правда, но у твоего отца была же где-то семья, которая могла бы заняться твоим воспитанием. За неимением кого-то ещё, он положительно мог бы поручить это Гортензии.

Августу мгновенно пробрала дрожь, как только перед её мысленным взором промелькнул образ эксцентричной старшей сестры отца. Даже пансион для благородных девиц мадам Тесье был бы предпочтительней тётушки Гортензии. Мимолётом Августа задалась вопросом, до сих пор ли её тётя верила в целительные свойства ванны из болотной воды.

— Твой отец потакал каждому твоему капризу с самого раннего возраста. Нужно ли мне напоминать, что на тебе были штаны во время нашей первой встречи? Штаны! Ты едва знала, как выгладят юбки, и упала ничком вниз, когда первый раз попыталась пройти в них. Он даже позволил тебе выбрать этот дом, про который можно определенно сказать, что он скрыт из виду, будто специально спрятан ото всех.

Площадь Брайанстоун с трудом можно было назвать спрятанной, так как она находилась в северной части района Мэйфер1. Всё же он располагался за пределами более фешенебельных районов Гросвенор и Беркли, что послужило для Августы решающим доводом. Это обстоятельство, и вдобавок великолепный бельведер, украшающий крышу и открывающий обзор во все стороны через высокие арочные окна. Здесь было идеальное место для продолжения её работы.

— Но, видишь ли, — продолжала маркиза, прерывая мысли Августы, — твоё поведение — это только второе по важности препятствие на пути к успешному замужеству.

Шарлотта помедлила, громко вздохнув и покачав, конечно же, головой со скорбным видом, прошептала те самые два ненавистных слова:

— Твой возраст.

Шарлотта произносила эти слова так, как будто от них у неё во рту ощущался привкус кислого молока и, вне сомнений, в свои двадцать восемь Августа довольно прочно обосновалась на полке уценённых товаров в магазине для холостяков. И всё же последние десять месяцев Шарлотта сделала целью своей жизни выдать падчерицу замуж любыми доступными ей средствами — льстя, устраивая встречи и пользуясь любой ситуацией, которая могла привести её к намеченной цели. То, что Августа давала отпор всем её попыткам, казалось, только вселяло в Шарлотту больше решимости, причём в последнее время они стали настолько очевидными, что стали мешать Августе работать.

Просто невозможно было допустить, чтобы так всё и продолжалось.

Августа надеялась только на одно: скоро маркиза перекинется на незамужнее состояние своей собственной дочери от первого брака, шестнадцатилетней сводной сестры Августы, Летти. Но до первого выхода Летти в свет оставался ещё сезон, из-за чего Августе приходилось терпеть вмешательство Шарлотты, по крайней мере, до конца нынешнего сезона, — вмешательство, которое теперь, когда Летти уехала в деревню, совершенно точно станет гораздо ощутимее.

— Подумай, Августа. Когда я была в твоём возрасте, Летти уже исполнилось десять. И всё же я не перестаю надеяться. Я продолжу радеть о твоём будущем, несмотря на твой отказ признавать, что я забочусь только о тебе. В конце концов, я ведь организовала вашу встречу с тем милым виконтом в «Хатчардсе».

Наконец, Августа села.

— Ах да, Шарлотта, ты и правда организовала эту встречу — с человеком, которого интересуют только мои деньги. Спасибо, но я предпочитаю, чтобы меня не оценивали по размеру моего приданого. Кроме того, этот тип даже не выговаривал правильно букву Р. Первый раз подойдя ко мне, он спросил, не я ли леди Августа Блайли.

Маркиза устремила на неё пристальный взгляд:

— Августа, право же! Он из очень известной семьи.

— Тогда пусть за него выходит Летти.

Шарлотта, казалось, побледнела от одного только предположения об этом. Рука в рефлексивном движении взлетела и прижалась к груди.

— Я буду благодарна, если ты не станешь вмешивать сюда мою дочь.

— А я буду благодарна, если ты больше не будешь использовать мои визиты в «Хатчардс» в качестве арены для своих сватовских игр. Когда мне хочется мужской компании, я вполне способна сама её себе найти.

— Да, но всегда ли это должен быть мужчина, который старше твоего собственного отца? Тот милый виконт хотя бы мог утверждать, что у него свои зубы. Сколько было последнему, с которым ты связалась? Помнишь, тот немощный, с повреждённым бедром?

Августа нахмурилась.

— Его зовут лорд Эвертон, и он никакой не немощный. Нам с ним есть о чём поговорить, нас объединяют общие интересы. Я думала, ты обрадуешься любому мужчине, с которым я буду общаться.

Поняв, что вряд ли Шарлотта позволит ей поспать ещё часок-другой, Августа поднялась с кровати, но так как путь к стоявшему в углу умывальнику преграждала её мачеха, она так и осталась стоять возле кровати и ничего не могла сделать, кроме как ещё какое-то время терпеть тираду Шарлотты.

— Действительно, Августа, из твоих занятий не может получиться ничего хорошего. Ты всю ночь проводишь где-то одна, появляясь лишь на рассвете. Ты спишь весь день, и тебе безразличны правила, принятые в обществе. Молодые женщины не заводят разговоры с мужчинами, сколько бы им ни было лет. Тебе следовало бы проводить дни, делая визиты или катаясь в парке, а ночи — танцуя, как каждая молодая светская леди. Вместо этого, ты занимаешься ночью неприличными делами, словно… словно призрак какой-то, запираясь в этой страшной маленькой каморке, которую никто изнутри даже не видел. А эти очки… — она презрительно скривила губы. — Леди не носят очки, по крайней мере, постоянно, Августа.

— И натыкаются на стены, и беседуют с растениями в кадках, — парировала Августа. — Я думала, ты предпочитаешь, чтобы я могла ясно видеть.

— Это неприлично. Я читала об этом в «Ла Белль Ассембле»[1] только на прошлой неделе, и там говорилось, что «нельзя носить очки в обществе, только в домашней обстановке и только время от времени». Ты и дальше хочешь портить своё слабое зрение, возможно, даже навсегда? Близорукость — признак учёности, а это, моя дорогая Августа, никогда и никому не шло на пользу. Мужчины не ищут женщин, которые, по их мнению, могут быть образованнее, чем они сами. Ты обязана, в конце концов, предоставить мужчине полагающееся ему чувство превосходства.

У Августы даже живот скрутило от такого совета.

— Ты знаешь, Августа, тебе было бы чрезвычайно полезно тратить немного времени на чтение «Ла Белль Ассембле» вместо всех этих древних томов, которые ты постоянно приносишь из «Хатчардса». Одна только эта книжная пыль погубит твой цвет лица, а он, моя дорогая, единственное твоё достояние, которое спасает, потому что ты очень редко видишь дневной свет. Ты могла бы даже узнать кое-что о нынешней моде от мистера Белла. Разгуливая в таких нарядах, ты определённо не делаешь чести своей портнихе.

Августа окинула взглядом платье, которое служанка предупредительно приготовила для неё. Оно висело, перекинутое через спинку стула у туалетного столика, — незамысловатое серое платье без каких-либо украшений, не считая ряда крохотных пуговиц от талии до шеи. Рукава, такие же строгие, доходили до запястий, юбки прямые и очень простые. Но этот наряд был удобен и великолепно подходил Августе, так как у него отсутствовали ненужные оборки и банты, которые только бы мешали её работе.