Гром по-прежнему злобно рокотал. Лингард крикнул вахтсн ным матросам и стал внимательно смотреть на воду; наконец он различил на волнах около борта повернутое вверх лицо чело века. Глаза пловца устремились на него, сверкнули и при вспышке молнии мигнули и закрылись. Все бывшие на пал у 6‹ матросы засуетились и сразу бросили за борт несколько концов Секунду спустя человек перелез через поручень и шлепнулся на палубу, точно занесенный порывом ветра. Не успели его под нять, как он уже вспрыгнул на ноги с такой быстротой, что матросы поспешно отпрянули назад. В зловеще-синем свете молнии показались встревоженные лица и окаменевшие фигуры людей. Раздался оглушительный раскат грома. Немного спустя м наступившем молчании, казавшемся бесконечно долгим, раз дался незнакомый слабый голос, доносившийся точно издалека:

— Я ищу белого человека.

— Здесь, — крикнул Лингард.

Он подвел незнакомца, не имевшего на себе ничего, кроме пропитанной водой передней повязки, к лампе каюты, посмот рел на него и сказал:

— Я не знаю тебя.

— Мое имя — Джафир, и я послан к тебе от Пата Хассима, моего вождя и твоего друга. Ты узнаешь это?

Пришелец протянул толстое золотое кольцо с большим изумрудом посредине.

— Да, я видел его на пальце раджи, — сказал Лингард, обеспокоенный.

— Это знак того, что я говорю тебе правду. Хассим велел тебе сказать: «Уезжай и забудь».

— Я не привык забывать, — медленно проговорил Лингард, — Не таковский я человек. Но что это за блажь?

История, переданная Джафиром, была в коротких словах следующая. По возвращении домой после своей встречи с Лингардом Хассим нашел своего родственника умирающим, причем образовалась сильная партия, желающая свергнуть его законного наследника. Старый раджа Тулла умер поздно ночью, и, как выразился Джафир, прежде чем успело взойти солнце, в даламе раджи люди уже обменивались ударами. Это были предварительные стычки гражданской войны, подстрекаемой иностранными интригами, — войны, ведшейся в джунглях и на реках, в огороженных крепостях и в лесных засадах. По словам Джафира, обе партии обнаружили большое мужество, а одна из них, кроме того, и непоколебимую преданность делу, заранее обреченному на неудачу. Не прошло и месяца, как Хассим, все еще оставаясь вождем вооруженной шайки, стал беглецом. Тем не менее он продолжал вести войну, смутно надеясь, что приезд Лингарда повернет счастье.

— Неделями мы жили на одном диком рисе и сражались целыми днями, не имея в желудке ничего, кроме воды, — докладывал Джафир с пылом истинного вояки.

Затем он рассказал, как Хассим, постепенно оттесняемый к морю, очутился со своими соратниками на самом берегу, где они оборонялись уже несколько дней за палисадом деревушки.

— Но каждый день несколько человек исчезало, — признался Джафир. — Они были усталые и голодные, и они уходили есть к врагам. Теперь нас осталось только десять — десять мужчин и одна женщина с сердцем мужчины. Сегодня ночью мы голодаем, а завтра утром умрем. Мы видели издали твой корабль, но ты пришел слишком поздно. Чтобы ты не попал в ловушку и чтобы с тобой не приключилось чего-нибудь плохого, раджа, твой друг, дал мне это кольцо, и я полз на брюхе по песку, и плыл ночью. И теперь я, Джафир, лучший пловец в Ваджо и слуга Хассима, говорю тебе — уезжай и забудь. Так он велел тебе передать. А вот его прощальный дар — возьми его.

Он порывисто схватил Лингарда за руку, сунул в нее кольцо и в первый раз окинул каюту изумленным, но бесстрастным взором. Глаза его устремились на полукружие штыков и затем любовно замерли на подвешенных мушкетах. Он крякнул от восторга.

— Я-ва! Вот это — сила! — прошептал он как бы про себя. — Но она пришла слишком поздно.

— Может быть, и не поздно! — воскликнул Лингард.

— Слишком поздно, — повторил Джафир, — нас всего десять человек, и на рассвете мы пойдем на вылазку и умрем. — Он направился к двери каюты и замешкался там, так как он не привык к замкам и дверным ручкам.

— Что ты хочешь делать? — спросил его Лингард.

— Я поплыву назад, — отвечал Джафир. — Я передал поручение, а ночи уже немного осталось.

— Ты можешь остаться со мной, — сказал Лингард, испытующе глядя на него.

— Хассим ждет, — послышался короткий ответ.

— Он велел тебе воротиться? — спросил Лингард.

— Нет. К чему бы он стал говорить лишнее? — изумленно проговорил Джафир.

Лингард порывисто схватил его за руку.

— Если бы у меня было десять человек таких, как ты! — воскликнул он.

— Нас десять, а их двадцать на одного, — просто сказал Джи фир.

Лингард отворил дверь.

— Нужно тебе что-нибудь, что я мог бы тебе дать? — спросил он.

Малаец замялся, и Лингард заметил, что глаза его впали, рс бра выдались, лицо совершенно истощено.

— Говори прямо, — настаивал он с улыбкой. — Тот, кто при носит дар, должен получить и вознаграждение…

— Дай мне воды и горсть рису, чтобы у меня хватило сил до браться до берега, — бодро сказал Джафир. — Там, — он кивнул головой на берег, — мы сегодня ничего не ели.

— Ты это получишь. Я подам тебе рис и воду своими собст венными руками, — произнес Лингард.

Лингард подал просимое и этим на некоторое время унизил себя во мнении Джафира. Пока посланец, поместившись на по лу, неспешно, но деловито ел, Лингард разрабатывал план дей ствий. Он не знал действительного положения вещей в стране, и потому единственное, что он мог попытаться сделать, было спасти Хассима от непосредственной гибели. С этой целью Лингард хотел спустить большую шлюпку и послать ее к берегу за Хассимом и его людьми. Он достаточно хорошо знал харак тер малайцев и потому был убежден, что в такую ночь осажда ющие, уверенные в успехе и, по словам Джафира, в изобилии снабженные лодками, не будут особенно бдительно сторожить ту часть частокола, которая выходила к морю.

Это доказывал уже один тот факт, что Джафиру удалось уплыть незамеченным. Как только затихнут молнии, шлюпка может незаметно подплыть к берегу, и осажденные либо прокрадутся к ней поодиночке, либо сделают вылазку, сядут в лодку и доберутся до брига.

План этот Лингард изложил Джафиру, который, однако, был в эту минуту слишком занят едой и слушал без малейшего интереса. Проглотив последнее зерно риса, он встал, выпил воды и пробормотал: «Я слышу. Хорошо, я скажу Хассиму», — и, обвязав покрепче передник, приготовился идти.

— Подожди, пока я доплыву до берега, — сказал он, — и когда шлюпка тронется, зажги еще другой фонарь рядом с тем, который сейчас горит, как звезда, над твоим судном. Мы тогда будем знать. Но пошли лодку только тогда, когда молнии станут реже: лодку виднее в воде, чем человека. Скажи матросам, чтобы они держали к пальмовой роще и перестали грести тогда, когда весло, погруженное сильной рукой, коснется дна. Они услышат наш окрик; но если никто из нас не придет, пусть уезжают до рассвета. Вождь может предпочесть смерть, а мы, оставшиеся с ним, все верны ему. Понимаешь, сильный человек?

— Этот малый совсем не глуп, — пробормотал про себя Лингард и затем, когда они остались на палубе одни, добавил: — Но на берегу могут быть враги, Джафир, и они тоже, пожалуй, станут кричать, чтобы обмануть моих людей. Ты крикни: «Лайтнинг».[5] Запомнишь?

Сначала Джафир подавился этим словом.

— Лай-тинг, — выговорил он наконец, — Верно я сказал, о сильный человек? — Миг спустя, он стоял, прямой и темный.

— Верно. Теперь отправляйся, — сказал Лингард, и Джафир прыгнул вниз, став невидимым еще раньше, чем он достиг воды.

Послышался всплеск, и через минуту слабый голос тихо крикнул: «Лай-тинг. Запомнил». На берег опять налетел шквал. Во вспышках молнии перед Лингардом опять замелькали белая бухта, гнущиеся деревья пальмовой рощи, частокол у моря, далекий лес, родная страна Хассима, загадочная и беззвучная, равнодушно спящая под яростными потоками небесного пламени.