— Будем ждать вас до вечера четырнадцатого дня, — покорно ответил Алкуэн, — и поверьте, нам жаль…

Деврез перебил его, высокомерно махнув рукой. Мы долго сидели в тягостном молчании.

Я проснулся на рассвете. Все еще крепко спали. Я нервничал, тревожась за хрупкую Сабину, которую ждали новые испытания, и упрекал себя за свое решение: прими я сторону остальных, быть может, капитан не стал бы так упорствовать. Эта мысль не давала мне покоя. Однако, зная его характер, скорее можно было предположить обратное. А вдруг он ушел бы один, забрав с собой Сабину?

Но разлука с ней была бы для меня страшнее смерти!

Так я размышлял, стоя у входа в пещеру. За стеной нескончаемого дождя поднимался новый унылый день.

Вокруг — сплошная вода: и на земле, и на небе.

Внезапно за спиной я услышал шорох, легкие осторожные шаги. Я повернулся — это была она, Сабина. Закутанная в накидку, она приближалась с таинственным видом.

С ее приходом всякие сомнения и грусть рассеялись. Даже дождик казался приятным, он словно скрывал нас ото всех.

Застыв на месте, как загипнотизированный, я едва смог что-то вежливо пробормотать.

— Я хочу с вами поговорить, — сказала Сабина.

Эти простые слова в ее устах прозвучали загадочно и волнующе.

— Я очень тронута вашей преданностью, — продолжала она. — Мой отец будет вечно признателен вам, но он не умеет это выразить. Вы не возражаете, если вместо него это сделаю я?

Я глядел на выбившиеся пряди волос на ее прелестной шее, на скромную серую накидку, более прекрасную, чем одеяние феи. Прекрасен был и вход в пещеру, и нежный дождик, вторивший словам любимой… Меня переполняло чувство восторга, все во мне трепетало… Но в сердце закралась тревога. Уж слишком прекрасной была эта минута — как вспышка молнии, возвещающая грозу. Моя любовь словно прорвалась наружу. Конечно, все было к этому готово, уже давно в моей душе расцвело глубокое и нежное чувство. Но как часто даже сильная любовь угасает, если ее долго таят, и может совсем погаснуть, если о ней так и не решатся заговорить. Иногда какое-то слово или поступок — вроде этой милой выходки Сабины — вынуждают нас сделать выбор, и не знаешь, к чему он приведет: к счастью или к поражению, вознаградит или обречет на безответную любовь. Сегодня утром я знал, что буду с ней говорить, я знал, что испытаю судьбу. Какими муками мне придется заплатить за эту минуту? Не буду ли я проклинать Сабину за то, что она пришла? Я пробормотал:

— Если сказанные мной тогда слова пришлись вам по душе, одно это для меня — высшая награда.

Сабина не сводила с меня своих ясных глаз, я же стоял, словно околдованный.

— Высшая награда? — переспросила она.

И тут она покраснела. Я задыхался и долго не мог ничего ей ответить. Юная дева, как я осмелюсь сказать тебе об этом! Если я произнесу эти слова, а они упадут в пустоту? А если я получу отказ? Неужели наши руки, наши губы никогда не встретятся?.. Все во мне сжалось от тягостного сомнения. Наконец, я смог вымолвить:

— Да, высшая… ваша признательность будет мне лучшей наградой за все превратности пути, за мою верность вам.

Сабина отвела от меня взгляд, боязливо поджала губы.

Эта девушка была самой судьбой, весь вопрос жизни и смерти теперь таился для меня под ее опущенными густыми ресницами. Я сказал прерывающимся от волнения голосом:

— Вы сомневаетесь в моей преданности?

— Возможно, мне и следовало бы быть менее доверчивой, — ответила она с легкой иронией, но такой ласковой, доброжелательной!

Я все еще сомневался, меня мучил страх потерять ее: что мне выпадет — да или нет? Я рискнул и выпалил:

— А если я всегда буду рядом с вами?

— Всегда?

— Да, всю жизнь?

Ее лицо стало серьезным: я почувствовал, что силы покидают меня. Но незачем было прибегать к уловкам, жребий был брошен! Я продолжал:

— Вы не возражаете, если я поговорю с вашим отцом, согласен ли он назвать меня своим сыном?

По лицу Сабины промелькнула тень замешательства.

Потом она сказала с милой решимостью:

— Да, поговорите с ним.

— Сабина, — вскричал я, испытывая радость и боль одновременно, — значит, я могу верить в то, что вы меня любите?

— А что же вам еще остается делать? — сказала она, и снова в ее голосе прозвучала ласковая и доброжелательная ирония.

В то раннее дождливое утро в болотном раю передо мною возник образ счастья. Я осторожно взял ее прелестную руку и поднес к губам.

Я чувствовал себя властелином мира.

Вот уже два дня как капитан, Сабина и я шли дальше одни. Мы продвигались по равнине, которая становилась все мрачнее, хотя в ней была и своя величавая красота.

Не знаю, может быть и существовал где-нибудь проход, но с каждым часом идти становилось все труднее.

К счастью, мы взяли только маленькую лошадь Сабины: в этих условиях наши лошади стали бы скорее обузой.

К концу второго дня снова зарядил дождь. Со всех сторон нас окружала вода. Мы медленно пробирались вперед по узкому гребню.

— Скоро стемнеет, — сказал капитан, — пройдем еще немного.

Действительно, приближалась ночь. Солнце гасло в горниле заката. Мы направились туда, где, как нам показалось, возвышался небольшой холмик. Не могу понять, что вдруг стряслось с лошадью Сабины, — она неожиданно понесла и молнией проскочила левее холма. Сабина испуганно закричала: ее лошадь провалилась в трясину. Не раздумывая ни минуты, я бросился к девушке на помощь и тоже увяз в трясине. Несколько минут мы пытались выбраться.

— Лучше не двигаться, а то нас засосет еще больше, — заметила Сабина.

Именно так оно и было. Запутавшись среди растений, мы не могли ни двинуться вперед или назад, ни выбраться из трясины. То была одна из ловушек, в которые равнодушная природа словно заманивает человека с медленной и неумолимой жестокостью.

Однако хладнокровие не изменило капитану. Он пробирался к нам окольным путем, по узкой косе, которая проходила чуть в стороне от нас. Размотав несколько метров веревки, которую Деврез всегда носил при себе, он хотел ее бросить нам. Вся надежда была только на него, и мы с волнением следили за его действиями. Внезапно он поскользнулся, оступился и подался назад. Наверное, почва там, где он находился, состояла из каких-то затвердевших растительных остатков, и она осела у него под ногами.

Капитан попытался сохранить равновесие, протянул руку, пытаясь за что-то уцепиться, но, увы, не встретил опоры.

Его положение стало не лучше нашего.

И вот наступила ночь. Теперь можно было различить смутные очертания предметов. В сумерках бескрайнего одиночества выли и скулили звери. Повсюду вспыхивали болотные огоньки… А мы были пленниками трясины!

С каждым движением нас засасывало еще больше, каждая минута казалась вечностью в объятиях всепоглощающего болота. Огромная луна, подернутая дымкой, выплыла из-за густого слоя облаков и опустилась на далекую гряду тополей. Лошадь Сабины увязла уже по брюхо; во взгляде девушки появилось отчаяние:

— Робер, мы погибли!

Я пытался нащупать около себя хоть что-нибудь, за что можно было бы ухватиться, но все напрасно, всякая попытка только приближала наш конец.

— Ну, что же, — воскликнул капитан, — если никто не придет к нам на помощь, а помощи, судя по всему, ждать неоткуда, значит, мы и впрямь погибли, дети мои!

В его твердом голосе я уловил нотки нежности, и от этого мне стало еще хуже. Глаза Сабины расширились от ужаса. Она поочередно смотрела то на меня, то на отца, и все втроем мы понимали, что проиграли сражение и должны смириться с ужасной стихией, цепко державшей нас в своих объятиях и отнимавшей последние силы.

— Боже мой! — чуть слышно прошептала Сабина.

Луна, выйдя из-за облаков, засияла еще ярче. В южной части неба зажглись звезды, одинокие, как островки в океане. Ветер разносил над болотами тяжелый дурманящий запах.