Это снова был молодой вождь! Только на сей раз он дружелюбно улыбался, и его движения были мягкими.

Он сказал несколько слов нашему другу, а уходя, вновь посмотрел на Сабину. Я содрогнулся, увидев выражение его глаз, — жадных, двусмысленных.

Они вернулись к озеру. Тогда наш друг указал в их сторону, как бы давая понять, что от них можно ждать беды. Он знаком велел мне сторожить Сабину и дал понять, что сам тоже будет начеку.

Ночь оказалась беспокойной. На озере и на островах сквозь листву деревьев виднелись огни. Слышалась странная музыка, в воде видны были люди.

Лунный месяц был на исходе. Часам к одиннадцати на небе взошла ущербная луна, за ней вереницей плыли облака, их светлая процессия растянулась по всему небу.

Временами луна появлялась в просветах между облаками, и тогда было видно, как в воде быстро движутся темные тела.

Около часу ночи толпа синекожих подплыла и остановилась в каких-нибудь ста метрах от нашего острова. Луна побледнела, она покоилась теперь на гряде облаков, и от нее по воде стелилась светлая дорожка. Тополя нежно серебрились. Туман вдали рассеялся, сквозь жемчужно-белые полосы просачивался изменчивый свет, делая их похожими на горы со срезанными вершинами.

Люди Вод продолжали свой танец. От воды начало исходить тихое хрустальное пение. Призывно зазвучали голоса, и юноши с нашего острова присоединились к ночному празднеству. Я наслаждался бы этим очаровательным и волнующим зрелищем, если бы не тревога за Сабину. Какая радость — изучать нравы существ, ведущих свой род от древней подводной цивилизации, которая некогда, возможно, господствовала над целыми континентами.

Иногда я забывался, упиваясь красотой происходящего.

Но затем меня снова начинала мучить неясная тревога.

Безусловно, между этими двумя племенами существовало какое-то недоверие, возникшее, вероятно, в результате давней вражды. Их союз был заключен скорее из тактических соображений.

Внезапно луна скрылась за плотными облаками. Стало совсем темно. Я забеспокоился, подошел к хижине Сабины и лег у самого входа. Там, вдали, праздник уже завершился. Вернулись юноши нашего племени. Над водой нависла глубокая тишина.

Я не спал. Раза два-три мне послышались как будто шаги по траве. Заснул я только под утро.

До конца недели все шло без происшествий. Ежедневно синекожие Люди Вод посылали группу своих соплеменников на наш остров, а наши друзья наносили ответные визиты на ближайший большой остров, где синекожие раскинули свой лагерь. Молодежь обоих племен устраивала праздники. Воодушевление все нарастало; ночи проходили в чудных танцах, пышных балетах при свете месяца. Погода стояла теплая. Эти редкие ощущения примешивались к чувству тревоги, которое неотступно меня мучило. Я плохо спал, часто просыпался от кошмаров, на лбу выступал пот, меня лихорадило.

Казалось бы, можно успокоиться. Во-первых, мы находились под надежной защитой, во-вторых, пришельцы словно вообще забыли о нашем существовании. Вполне возможно, что молодой вождь, даже если у него и были поначалу какие-то нехорошие намерения, забыл о них с непостоянством, присущим людям его племени.

Безуспешно я убеждал себя в этом, спокойнее мне не становилось. Меня преследовало предчувствие, более сильное, чем любые доводы. К тому же наши друзья по-прежнему выказывали недоверие к синекожим, и это немало способствовало тому, что мое беспокойство не утихало: у них-то наверняка есть веские причины не доверять пришельцам! Однажды вечером, когда взошла луна, синекожие явились целой толпой, в сопровождении своих старейшин.

Вновь совершили торжественную церемонию, обменялись еще более многочисленными подарками. Я догадывался, что речь шла об отъезде: незаметно для самого себя, я стал разбираться в их обычаях.

Небо было на три четверти чистым, особенно на востоке. Желтый свет скользил по воде. Водяные твари издавали какие-то звуки, сидя на листьях лилий, на длинных стеблях ириса. Все водное пространство излучало волнующую поэзию. Во всем угадывалась безмерная плодовитость, мягкие радостные порывы пробегали по верхушкам тростника, касались крыльев ночных бабочек и летучих мышей, листвы задумчивых ив. То был один из дней, когда природа-созидательница поет гимн вечному обновлению жизни.

Люди Вод чувствовали это — их прощание вылилось в неповторимый праздник. Никогда еще я не видел в этом озерном краю более прекрасного балета, гармонии мечты и движений. Темные и светлые тела бесконечно сплетались в плавных арабесках, в божественной симфонии линий.

Игра лунного света на их телах, то появляющихся на поверхности, то исчезающих в прозрачной глубине, сине-зеленые, отливающие перламутром волны, — все это было так прекрасно, что я забыл о своих тревогах. Около часу ночи все стихло. Сцена расставания была величественной: словно плыла целая живая эскадра.

— Неужели они уходят? — сказал я Сабине, стоявшей рядом.

— Надеюсь, что да! — ответила она.

Она подняла на меня испуганные глаза, в которых отражался лунный свет. Я обнял ее со смешанным чувством волнения и нежности:

— Я так за тебя боюсь!

— Только бы мой отец поскорей вернулся, — со вздохом сказала она, — я очень беспокоюсь.

— Он обязательно вернется!

Но я не был до конца спокоен. Смутный, безотчетный страх по-прежнему терзал меня, и даже приход нашего друга, знаками показавшего, что те, другие, ушли, полностью не рассеял его.

Все-таки около двух часов ночи, усталый от волнения, я наконец уснул. Сначала погрузился в очень глубокий сон — в отличие от прошлых ночей, когда меня терзала бессонница. Под утро приснился кошмар, от которого я внезапно проснулся. Сердце учащенно билось. Давящий ужас овладел мною:

— Сабина!

Я вскочил на ноги. Ко мне возвращалось обычное хладнокровие. Выглянул из хижины. Уже рассвело, на утреннем ветерке шелестели ясени. Луна была еще видна в зените. Все дышало покоем. Последние отголоски кошмарного сна развеялись, несколько минут я постоял, созерцая мягкие неопределенные краски неба.

— Как прекрасно было бы жить здесь!

Подошел к хижине Сабины и оцепенел от изумления и ужаса: хижина была пуста!

От моего яростного крика проснулось все племя, и раньше всех — наш друг. Я бросился к нему и в отчаянии стал умолять о помощи, жестикулируя, как безумный, и показывая на пустую постель Сабины. При бледном свете зари мужчины и женщины окружили меня, их глаза, блестящие, как карбункулы, с большими неподвижными зрачками, смотрели на меня с явным состраданием.

С восходом солнца туман рассеялся, на севере и юге горизонт прояснился, и я увидел далеко на севере едва заметно движущуюся точку. Указал на нее другу. Тот определил направление, подбежал к озеру и нырнул…

Я смотрел, как он плывет под водой, легкая рябь искажала очертания его тела. Я догадался, что его большие зрачки улавливают под водой медленно идущие лучи света, и к моему нетерпению примешивалось ощущение чуда. Наконец, он вынырнул, гортанным криком что-то возвестил собратьям и с молниеносной быстротой исчез под водой, держа направление на север. Около сотни его товарищей, вооруженных гарпунами, устремились вслед за ним.

Плот, на котором совсем недавно мы с Сабиной катались по озеру, был спущен на воду. Взяв с собой нож и карабин, я сел на плот и поплыл с поразительной быстротой, но — увы! — не настолько быстро, чтобы догнать другой плот, который двигался там, вдали, унося мою невесту навстречу ужасной опасности.

Тем временем быстрое движение, безмятежная гладь вод, ясное небо немного рассеяли мою тревогу. Я более хладнокровно оценил происходящее. Я уже немного знал Людей Вод, и потому мог с некоторой уверенностью предположить, что молодой похититель не сразу воспользуется своей силой. Разве сам я не был свидетелем их терпеливых ухаживаний, долгих любовных игр, грациозных уловок и нежной мольбы, обращенной к избраннице, чтобы добиться ее расположения? Вряд ли смуглый вождь станет вести себя иначе с Сабиной. И разве необычайность самого приключения не должна пробудить в нем лучшие качества, свойственные людям его племени: стремление скорее очаровать, нежели учинить насилие? К тому же первобытные люди не так-то легко нарушают законы племени.