Ничего странного — в столице Египта живут от четырнадцати до шестнадцати миллионов человек. Большинство из них нищие. У многих нет семьи. Только в авариях гибнут каждый день сотни человек.

Третья лестница. Последний круг ада. Второй зал направо. Над входом выведена буква «D». Он глубоко вдохнул и ринулся в зал.

Ряды каменных столов. Он заставлял себя смотреть на номера. Большие ступни, маленькие ступни. Стертые, ухоженные, раздавленные, попорченные грибком. Ступни с запекшейся кровью. Торчащие раздробленные кости.

Фредрик содрогнулся и схватился за живот. Ему показалось, что одна из простыней зашевелилась. Он стиснул зубы и продолжил поиски.

42, 44, 48. Скоро.

Цель близка.

«Беги, Фредрик! Беги, пока не поздно!»

Тишина, лишь тихонько гудят морозильные установки. От холода его потная рубашка заледенела.

52, 54.

Он остановился. Здесь. Смотри же.

Синеватая ступня. С потолка капало, и одна из капель упала Фредрику на лоб. Он вздрогнул.

«Спокойно, Фредрик, спокойно. Не раскисай». Он собрался с силами и постарался отстраниться от всего происходящего. Он просто взглянет на тело и все. Какому-то бедняге не повезло, но какое он имеет отношение к Фредрику? Никакого. Скоро кошмар окончиться, он выйдет на улицу, на волю, под лучи жаркого солнца.

Ступня. Левая ступня. Он вплотную подошел к столу и принялся изучать ногу. Пальцы. Ногти красивой формы, как и у него… Это могла бы быть и его ступня, во всяком случае очень похожа…

Сердце бешено заколотилось.

Правая нога прикрыта простыней. Ноготь на мизинце правой ноги у Фредрика почти не был виден, зарос.

Он взялся за край зеленой простыни. Осторожно приподнял и посмотрел на правую ногу. Тут же отпрянул и поторопился прикрыть тело.

Его собственный мизинец.

Нет! Ему хотелось завыть. Его обманули, загипнотизировали, заколдовали, обвели вокруг пальца! Неправда!

В отчаянии он одним движением сдернул простыню на пол, отшатнулся и повалился на стол в соседнем ряду, оперся локтем обо что-то мягкое, восстановил равновесие и услышал шипение трупа, на который он только что облокотился.

Сдернул парик, чужие волосы мешали ему. Они так наэлектризовались, что у Фредрика из глаз сыпались синие искры.

Лицо, кошмарная желеобразная масса, пустые глазницы, ни губ, ни носа, одни кости, и зубы. Лицо. Он согнулся, сломался пополам, ужасный привкус во рту, он застонал, на глаза навернулись слезы.

Прошла целая вечность. Ни в коем случае не смотри в лицо этого трупа. Смотри на цементный пол.

«Sin cara, sin cara! Asseinato!» Он слышал истерические вопли испанки, тяжелый, затхлый воздух в Большой галерее.

Он комкал парик. Затем медленно выпрямился, взял себя в руки, и стараясь как-нибудь случайно не увидеть лица трупа, поднял простыню.

Руки тряслись. Сам он дрожал, как в лихорадке, но собрав остатки воли, осмотрел синеватое тело. Шрам над правым коленом, оставшийся после укуса собаки в детстве. След ожога на бедре. Три родимых пятнышка у пупка. Шрам от аппендицита. Волосы на груди. Родимое пятно рядом с левым соском.

Все на месте.

Плюс свежий разрез на груди. Аутопсия. Судебно-медицинская экспертиза.

Руки неожиданно перестали дрожать, и он спокойно расправил простыню. Аккуратно загнул ее край, чтобы был виден прикрученный к ступне номер. Как было до его прихода. Он разгладил все складки, поглаживая застывшее тело: зато его руки были теплыми! Он жив! Он провел пальцем по ступне, пощекотал ее, подержался за пальцы, когда-то они были такими мягкими и послушными, он не мог оторваться, не мог повернуться и уйти, он должен попытаться передать чуточку своего тепла холодной ступне, несчастная его нога, ледяная, застывшая. Может, она опять оживет? Он ничего не видел сквозь какую-то влагу, вдруг набежавшую на глаза, он сглотнул, но слезы все текли и текли по щекам, он никак не мог остановить их, и все крепче и крепче сжимал ступню, пока, наконец, не оторвался от холодного тела и не бросился вон из зала.

Он ничего не видел и с трудом пробирался между столами, между зелеными свертками, мимо ужасных чужих ступней, прочь из зала, в коридор и вверх по лестницам, наталкиваясь на стены. Парик где-то потерялся. Наконец Фредрик в очередной раз стукнулся лбом о стену, застонал, забился и осел на пол.

Кругом темнота и вода; он тонул. Все глубже и глубже. Прохладно. Хорошо. Он будет лежать и ничего не почувствует. Потом остынет. Навсегда. Закостенеет и заледенеет. Никогда больше не сможет двигаться. Прекрасно.

Тут он почувствовал, как его встряхнули, приподняли и прислонили к стене. Он сморгнул и постарался рассмотреть, что происходит. Какой-то мужчина. В белом халате и резиновых перчатках. В свободной руке держит парик Фредрика.

— Самое ужасное позади. Я знаю, вам нелегко. Но все идет, как надо. Постарайтесь высвободиться из пут безразличия и апатии. Все будет хорошо, мистер Дрюм. К сожалению, я больше ничем не могу помочь вам. Но тем не менее вы можете мне поверить. Все будет хорошо. Только не поклоняйтесь богине печали.

Человек в белом халате нахлобучил ему голову парик и тут же нырнул в соседний зал. Фредрик открыл рот и попытался кричать, но напрасно — он не мог издать ни звука.

Голос. Он узнал его. Голос старого египтянина, который принес ему газету, которого он встретил у отеля!

От холода у него зуб на зуб не попадал. Медленно он приходил в себя: слова старого египтянина успокаивали. Уверенный голос.

Все будет хорошо.

Угу.

Он слышал это. Если бы еще этот таинственный друг потрудился рассказать хоть что-нибудь, объяснить или намекнуть, почему Дрюм вдруг очутился на холодной лестнице в подвале морга, в полной растерянности после того, как увидел собственный труп. А этот старикашка просто говорит, что не может больше ничем помочь ему, и исчезает. Мило.

Кто он?

Пора отсюда выбираться, если только он не хочет получить воспаление легких. Высвободиться из пут безразличия и апатии. Неужели это говорилось о нем? О Фредрике Дрюме? Чтобы он поклонялся богине печали? Да ни за что!

Он, кажется, свихнулся.

Фредрик поправил парик, выпрямился и заорал во весь голос.

— Я жив, я самый живой из вас всех. И я всем и каждому торжественно клянусь, что не только сам не буду поклоняться проклятой богине печали, но и выгоню ее из этого чертова города. Я устрою веселую жизнь, я разгадаю все тайны этих старых дворцов, музеев, пирамид и храмов, даже если придется для этого стереть их в порошок! Никто из вас не умер напрасно, ни одна ступня! Клянусь!

Эхо торжественной клятвы все еще гуляло по пустынным залам, когда он решительно затопал вверх по лестнице. Заработать воспаление легких не хотелось.

Его шляпа по-прежнему лежала на столе. Фредрик плюхнулся в кресло и почувствовал, как потихоньку согревается. Зеленый нильский шмель с гудением кружил по комнате, а потом на несколько секунд завис у Фредрика под носом. Кажется, он приходит в себя и даже в состоянии выдавить нечто похожее на улыбку.

— Так вы убедились? — констатировал служитель морга, усаживаясь за письменный стол.

— Да, убедился. — Он внимательно посмотрел на руки. Все в порядке — не дрожат.

Зеленая анкета. Ручка.

По крайней мере добрая сотня вопросов.

— Shai?

Фредрик благодарно кивнул, и вскоре перед ним на столе появился стакан обжигающего чая.

Он заполнил анкету. Подписал согласие на кремацию. Скромные похороны, без всякой помпы. Простота абсурда: тело кремируют. Урну с прахом покойного и все необходимые документы пришлют в отель, оплата через банк.

— У вас то же имя, что и у вашего родственника? — осторожно улыбнулся служитель.