Пролог

Ник Сентябрь 2013

Я прихожу в себя, протягиваю руку и чувствую шероховатую рану на лбу.

«Шок» — первое слово, которое приходит на ум.

«Изабелла» — второе слово, которое мимолетно появляется в моем подсознании. Как по команде поворачиваю голову в поиске моей жены.

«Жена» — третье слово, которое отдается в моих костях. Я оцепенел, как будто бы знал, что она была отделена от меня, словно артерия, которую случайно удалили на операционном столе.

Случайно.

Все это произошло случайно.

Позже этой же ночью

Угрюмо я иду к грязному кофейному автомату и в четвертый раз наполняю маленький бумажный стаканчик. Я не знаю, зачем пью так много кофе. Мне это не нравится, но я должен бодрствовать. Могу гарантировать, что не буду спать в ближайшее время. Независимо от результата. Поэтому сажусь и потягиваю неприятную на вкус жидкость, Бриа шевелится рядом со мной. Я ужасный отец, потому что позволил ей спать здесь. Но разве у меня есть выбор?

Я наблюдаю за общением семьи возле меня — жены, мужа и их двоих маленьких сыновей.

Они выглядят счастливыми. Как может кто-то быть счастливым в больнице?

Не могу сидеть, не двигаясь. Я слишком нетерпелив: чувствую, как неприятное пугающее бульканье обжигает и прокладывает себе путь вверх пищевода. И все же я не могу сидеть, не двигаясь. Нервная система моего тела разрушена кофеином, а мой разум парализован паникой и страхом. Как я с этим смирился? Разве это возможно?

Итак, я волнуюсь. Я встал. Снова сел, потому что нечем заняться.

Где Сесилия и Фрэнк? Они должны были появиться здесь тридцать минут назад. Я слышу, как открываются входные двери в больницу, будто мой разум вызвал их. Сесилия вбежала с Фрэнком, медленно плетущимся позади нее.

Она выглядит встревоженной и самоуверенной.

Он похож на дерьмо.

— О, мой бог, Ник, что произошло? — Из-за ее испуганного голоса у меня поднимается давление, и чувствую, как горло сжимается, и кровь шумит в ушах. Я не могу даже позволить себе думать о последствиях, и не собираюсь говорить об этом с Сесилией.

— Я не знаю, — честно отвечаю я. — Я так сожалею. Я был за рулем и... — я замолкаю.

Мне ненавистно то, как безразлично я говорю. Знаю, что это шок, который прокладывает себе путь в мои бессердечно звучащие голосовые связки. Доктор сказал, что я могу находиться в состоянии шока в течение нескольких дней.

Но я переживаю. Я чувствую. Я чувствую все это каждой клеточкой своего тела. Все это не видно, это глубоко внутри меня, ниже поверхности шока.

— А Бриа?

Я жестом указываю на маленькую фигурку, лежащую на кресле зала ожидания. Сесилия направляется к Бриа, а я остаюсь стоять с Фрэнком. Он просто смотрит на меня. Обычно, когда он смотрит этим пристальным взглядом, я хочу скрыться где угодно, как можно дальше от его взгляда.

Но не сейчас.

Потому что на этот раз я онемел. Слишком много всего произошло. И меня не волнует, что он никогда не любил меня. Это не имеет больше никакого значения.

— Доктор выходил? — спрашивает он своим грубым голосом.

— Еще нет, — мой взгляд инстинктивно падает на дверь.

Я засовываю руки в карманы джинсов. Хочу уйти отсюда, от этого выноса мозга. Я хочу проснуться и забыть об этом ужасном кошмаре.

Мы с Фрэнком подходим к Сесилии, которая качает Бриа, засыпающую у нее на руках, хотя она слишком большой ребенок, чтобы так засыпать. Я заметил, что Сесилия плачет. Фрэнк садится рядом с Сесилией и предлагает мне сесть рядом с ним. Я сажусь. И мы ждем. Никто из нас ничего не говорит.

Я обхватываю голову руками. Они все еще пахнут мылом из ресторана. Как так может быть, что в последний раз, когда я мыл руки, моя жена и сын были живы и здоровы? А сейчас...

Дверь снова открывается, и на этот раз это дверь, отделяющая приемную от остальной части больницы. Это дверь, за которой я наблюдал всю ночь. Я смотрю на врача, который идет к нам. Его лоб стал влажным от пота, мне становится трудно глотать.

Нет. Вдруг я чувствую панический ужас, подкатывающий к горлу, который угрожает задушить меня. Я задыхаюсь от страха. Прежде я слышал это выражение, но это первый раз, когда я испытываю его.

Доктор проходит мимо нас и идет к семье, сидящей рядом с нами. Я выдыхаю и слушаю их разговор.

— Ваш отец в порядке, — говорит он семье. — Мы обнаружили тромб вовремя, и теперь нет никакой опасности для его сердца. Он очнулся, и вы можете подняться к нему на пару минут.

Они обмениваются любезностями, и страх уступает место панике. Я стараюсь не быть пессимистом, но иногда ничего не могу с этим поделать, и сейчас, то самое время. Могут ли быть две хорошие новости в отделении неотложной помощи? Или это 50/50? Если это 50/50, то это может означать только одно. Я молю Бога, чтобы это было больше похоже на 60/40 или даже 70/30.

Боже, пожалуйста, пусть у них все будет хорошо.

Я прохаживаюсь по комнате. Ожидание убивает меня. Я тру лоб и вздрагиваю, когда провожу пальцами по ране. У меня только царапина.

Одна чертова царапина.

Слава богу, Бриа не пострадала. Она спала, лишь ненадолго проснулась, когда нас забирала скорая в больницу. Она тут же опять уснула, слишком маленькая, чтобы понять ужасающие обстоятельства. Мы были свободны через час, и у меня даже нет сотрясения, нет ни черта, кроме этого пореза на лбу, на который даже не нужно накладывать швы.

Нам сказали ждать новости об Изабелле и Маттиасе. Они оба были без сознания, и я был слишком потрясен, осознавая, что что-то могло быть не так. Дверь снова открылась, и вышел еще один доктор. Мы — единственные оставшиеся ожидающие, и я понимаю, что он идет к нам. На нем нет окровавленного хирургического костюма как в прошлый раз. Он одет в свежий белый халат, и его лицо совершенно непроницаемо.

Мы все подходим к нему.

— Николас Уайлдер? — спрашивает он, смотря на меня. Я киваю. — Ваши жена и сын получили множественные рваные раны головы, шеи и рук. Поскольку их выбросило из автомобиля, у обоих также открылось значительное внутреннее кровотечение, — он замолкает и смотрит на меня. Я чувствую, как кровь отливает от моего лица.

— Изабелла отстегнула свой ремень безопасности, чтобы покормить грудью Маттиаса, — шепчу я, пытаясь объяснить.

— Я знаю, — говорит он мрачно, опустив взгляд вниз.

Нет. — Как они? — спрашивает Сесилия, ее лицо мокрое от слез. Бриа находится у нее на руках и по-прежнему крепко спит. Какой-то родительский инстинкт просачивается в меня, и я благодарен той одной секунде, за которую дочка пропустила все это. Нет, в настоящем времени: она пропускает все это. Разве это не то, что хотят большинство родителей? Пытаются скрыть ужасы мира от своих детей?

— Мы вынуждены были провести экстренную операцию. У Изабеллы был оттек мозга, мы сделали, что могли. Маттиас... — качает он головой. — Он был слишком мал… Я чувствую, как пол уходит из-под ног. Мое сердце разрывается. Слезы застилают глаза.

— И Изабелла? — шепчу я, едва слышно.

Доктор кивает головой.

— Николас, мы пытались. Она была слишком сильно травмирована… — Нет… — произношу я, хватая его за воротник халата. — Скажите мне, пожалуйста, что они в порядке, прошу, — хриплю я. — Пожалуйста! — он молчит, и я пытаюсь найти ответы на его лице.

— Мистер Уайлдер, они ушли. Мне так жаль. Это худшая часть моей работы. Мы сделали все что было в наших силах… Остальное я уже не слышу. Я вижу, как доктор протягивает руки к Бриа.

Сесилия падает в объятия Фрэнка. Руки доктора, руки Фрэнка. Сесилия теряет сознание.

Слова доктора становятся далекими и туманными. Кофеин заставляет мое сердце биться учащенно. Или может быть это не кофеин. Может это Изабелла. Изабелла. Мне надо к ней.

Я бегу.

— Мистер Уайлдер! — кричит доктор мне вслед, пока я бегу через двери в основную часть больницы.

За стойкой регистрации стоит женщина. Как безумный думаю, что эта женщина сидела здесь, вероятно, вслепую печатая в компьютере, в то время как моя жена умирала в нескольких метрах от нее. Она кричит на меня, пытаясь остановить.

В конце коридора я вижу операционную. Я знаю, что Изабелла все еще там. Она будет там до тех пор, пока они не получат разрешение из морга.

Услышав шаги за спиной, отталкиваю доктора, и вот она лежит на спине, покрытая с ног до головы тонкой голубой простыней. Я знаю, это она, потому что вижу ее длинные светлые волосы, свисающие с металлического стола.

Ее прекрасные золотистые волосы. — Изабелла! — кричу я, подходя к ней и потянув простыню с ее лица. Я даже не заметил, как начал плакать, пока не увидел, как мои слезы капают на ее идеальные черты. — Изабелла!

Я падаю возле стола и всхлипываю, чувствую, как мой желудок сжимается, и все содержимое подходит к горлу, следующее, что понимаю — меня едва не тошнит на пол.

Я знаю, что в операционной этого делать нельзя. Врачи должны будут повторно все сейчас стерилизовать.

Ко мне подходит доктор и кладет руку на мое плечо. Он обращается ко мне, но я его не слышу. Я падаю на четвереньки, и у меня начинается рвота. Кто-то поднимает меня с пола, и прежде чем меня успевают вывести из операционной, я кидаю последний взгляд на лицо моей прекрасной жены.

— Отпусти меня! — кричу я, вырываясь из рук доктора.

— Ник! — предупреждающе говорит Фрэнк, подходя ко мне. — Давай уйдем.

Ублюдок даже не плачет. Его собственная дочь лежит мертвая в пяти шагах, а он даже не плачет.

— Где Маттиас? — кричу я.

— Он уже в морге, — отвечает доктор.

Я падаю на пол, закрываю лицо руками и начинаю плакать. Сесилия, неся Бриа на руках, быстро идет к нам.

— Дайте мне минуту, — говорю я заплетающимся языком, встаю и иду в операционную, закрыв за собой дверь. На этот раз доктор меня не останавливает.

Изабелла выглядит такой умиротворенной. Так всегда говорят о мертвых. Я слышал ее крик, когда мы врезались в дерево. Я помню, как она громко кричала, как они вылетели через лобовое стекло. Я удивлен, что она не выглядит взволнованной. Она всегда волновалась по любому поводу.