Молодой человек закашлялся, и вовсе не от табачного дыма, просто как-то непривычно было чувствовать себя в роли героя, едва не погибшего за какого-то там короля, без разницы — доброго или злого. Ну за Каталонию — еще куда ни шло — приятно.

— Меня зовут Ансельмо, Ансельмо Блянеш, можно просто — дядюшка Ансельмо.

— Очень приятно…

— Ваш друг уже заказал обед наверх, в апартаменты.

— Мой друг? — изумился Громов.

Кабатчик выпустил из трубки клубы белого дыма:

— Да, да — сеньор Владос. Он сказал, что вы с ним долго не виделись. Ах, как приятно наблюдать за встречей двух старых друзей! Ваш друг не велел вас беспокоить — так что, если вдруг закончится вино — спуститесь за ним сами или крикнете.

Владос! Влада? Так это и в самом деле она? Отчего же во время встречи на балу девчонка вела себя так странно? Может быть, имелись какие-то особые обстоятельства? Ладно, узнаем!

— Вам вот по этой лестнице, сеньор лейтенант. Прямо наверх и подымайтесь, и передайте вашему другу — вам здесь никто не будет мешать.

Заскрипели под ногами ступеньки, Громов поднялся на второй этаж и, остановившись перед единственной дверью, осторожно постучал.

— Входите, не заперто, — отозвался женский голос по-французски. — Рада вас видеть, сеньор Андреас.

Она сидела на кровати, Влада — красивая, изящная, синеглазая и такая желанная! Каштановые волосы ее раскинулись волнами по плечам, губы изогнулись в усмешке — как видно, для конспирации девушка явилась сюда в мужском платье, под мужским именем. Кафтан и камзол с обшитыми желтой шелковой тесьмою обшлагами небрежно валялись на стуле, стоявшем у распахнутого окна, сама же Влада… Влада?.. расположилась на ложе в белой мужской сорочке, коротких штанах — кюлотах и босиком — точнее, в светло-голубых чулках. Изящные башмаки, украшенные бантами, стояли рядом, под стулом.

— Послушай, все ж я хочу спросить тебя… — по-русски начал Андрей.

— Молчи! — встав, девушка отозвалась по-французски и, подойдя ближе, положила гостю руки на плечи, заглядывая в глаза… а вот дотронулась рукой до мочки уха — такой знакомый жест!

— Влада!!!

Ахнув, Громов схватил девчонку в объятия, поцеловал и, подняв на руки, закружил:

— Господи! Как же я рад!

— Вот сразу так? — тихо засмеялась девушка. — Что ж, я не против…

— Да брось ты французский…

А больше Андрей не говорил ничего. Просто посадил Владу на ложе, погладил под тонкой тканью грудь… снова поцеловал в губы. Стянутая сорочка полетела в угол, за ней — и чулки, и штаны… И вся одежка — не только девушки, но и ее гостя…

— Какая ты красивая, Влада… — шептал Громов, лаская девушке грудь. — Милая моя… родная…

Поцелуй в пупок… и ниже… и снова — в грудь… и в шейку… И — в объятия, притянуть к себе, наслаждаясь, дыша, поднимаясь душой в синее каталонское небо, высоко-высоко!

Какая она красивая… все! И эта упругая грудь с торчащими коричневыми сосочками — аккуратными, нежными, которые так хотелось ласкать — и молодой человек себе в этом удовольствии отнюдь не отказывал: а как изгибалась Влада! Ах, как она дышала, как вскрикивала, стонала, а в глазах стояла такая синь, в которой можно было купаться… Да что там купаться — тонуть, и Громов тонул, и хриплое дыхание его сливалось с дыханием девушки, такой изящной, стройной, желанной!

Они выдохнули одновременно, достигнув такого блаженства, которого, кажется, не достигал никто. Повернувшись на бок, Влада расслабленно прижалась к Андрею и, заглянув ему в глаза, тихо спросила:

— А теперь признавайся — за кого ты все-таки меня принял? Что эта за Влада такая? Мне интересно, да.

И снова дотронулась пальцами до мочки левого уха. Пощипала… Ах, этот жест…

Но как же тогда…

— Так ты не Влада?

— Меня зовут Бьянка, Андреас, — вздохнув, девушка чуть отодвинулась. — Извини, что, наверное, невольно обманула тебя.

— Да нет, что ты!

Внезапно устыдившись, Громов погладил Бьянку по плечу, а затем поцеловал в шею… ласково, нежно… до дрожи!

— Ты искал другую?

— Искал, — честно признался Андрей. — Искал, но так и не нашел, увы… Впрочем, может, это и к лучшему, если она там… а не здесь.

— Говоришь загадками. — Дернулись темные густые ресницы.

— Но… я вовсе не хотел тебя обидеть, — приподнявшись, искренне воскликнул молодой человек. — Все же, если обидел — извини, ладно? Ты такая красивая, нежная… Нет, право же, лучше девушки нет!

— А ты льстец, Андреас, — Бьянка наконец улыбнулась. — Впрочем, я рада, что все вот так…

— Я тоже… Хочешь, я поглажу тебе спинку?

— Ну… погладь.

Улыбнувшись, Громов осторожно перевернул девушку на живот и дал работу рукам… Бьянка тихонько застонала от удовольствия:

— Я чувствуя себя кошкой… такой маленькой кошечкой… котенком…

И вновь нахлынула страсть, накрыла обоих, словно волны близкого моря вдруг ворвались в распахнутое окно, унося любовников далеко в бушующий океан грез и желания, возвращаться откуда не хотелось бы никому.

— Ах, Андреас… Ты… ты…

— Бьянка…

Да, на этот раз в постели с Андреем была никакая не Влада, а Бьянка, каталонка Бьянка, супруга какого-то плюгавого барона, от этого не менее желанная! Упругая грудь, гибкое тело, синие глаза — океаны! Красавица, фея из детских снов.

Они встретились через пару дней, уже в другом месте, а потом стали встречаться так часто, что Громов задавался вопросом — а как же он раньше-то жил? Без Бьянки. Какое-то восторженно-щемящее чувство охватило обоих непререкаемо властно, в обход разума — может быть, это даже была любовь. Ничего подобного по отношению к Владе Андрей не испытывал, а вот с Бьянкой… молодой человек чувствовал, как пропадает, тонет в океанской пучине синих очей, и почему-то знал — то же самое ощущает и Бьянка. Одно и то же чувство согревало обоих этой промозглой и хлюпающей зимою — как-то раз, почти наплевав на конспирацию, влюбленные встретились в апартаментах сеньора лейтенанта. Юная баронесса явилась сюда так же, как некогда в таверну «Золотой Якорь» — в мужском платье, плаще и широкополой шляпе, надвинутой на самый лоб. Верный Жоакин проводил гостью к хозяину, сам же уселся внизу, в людской, играть в карты со слугами домовладелицы, донны Эвальдии, не так давно отъехавшей вместе с доверенными лицами на реку Льобрегат — проверить принадлежащие ей мельницы. Пользуясь временным отсутствием хозяйки, слуги позволили себе немного расслабиться — играли посреди дня в карты, да еще при этом гнусно ругались, когда проигрывали.

— Ах, Жоакин, раздери тебя дьявол, правду говорят, что у вас в Матаро одни шулеры!

— Я вовсе не из Матаро, откуда вы взяли? Проиграли? Ставьте кувшинчик вина!

— А ты не сопьешься, парень?

— Ничего, еще пару кружечек выпью. Тем более, в такую-то непогодь — сам лекарь Негредо говорит, что для здоровья — надо, ага.

— А, ну раз сам лекарь…

Под общий смех собравшейся в людской прислуги привратник Хосе Масанес — коренастый увалень с серой нечесаной шевелюрой и вечной щетиной — плеснул всем из объемистого кувшина и, искоса поглядев на Жоакина, хмыкнул:

— А тебе вот две кружки, пьяница.

— Кто бы говорил… Ой! — взгляд Перепелки вдруг упал на висевший меж окнами портрет. — Это кто это у вас? Небось, думаете, что король Карлос?

— А кто же? — тасуя колоду, пожал плечами Хосе. — Это и есть наш добрый король.

— А вот и нет! — Жоакин хлопнул в ладоши. — Это Филипп Анжуйский, чтоб мне свою шляпу проглотить! Он ведь брюнет, знаете ли, а король Карлос — рыжеватый блондин. А здесь-то явно брюнет нарисован, вон шевелюра-то, что вороново крыло.

— Брюнет, блондин — разве в этом дело? — усмехнулся привратник. — Этот портрет тут уж лет с полсотни висит. Бог уж знает, кто это такой — но точно не Филипп! А ежели и Филипп, то не Анжуйский.

— А вы его перекрасьте, — поглядев в карты, предложил юноша. — Купите желтой краски и перекрасьте — не много и надо-то.

— Перекрасить — ишь ты, ха!