Подписание мира было большой победой для Екатерины, получившей возможность подавить внутреннюю смуту, и для Потемкина, одержавшего верх над группировкой Орловых. Но в дальнейшем логика развития событий должна была привести к его столкновению с теперешним покровителем — Паниным.

Сразу же после заключения мира правительство приняло меры по переброске войск с одного театра военных действий на другой, против Пугачева^[958]. Победоносная, но тяжелая война истощила ресурсы страны, население нищало. Недовольство крестьян давало себя знать в многочисленных локальных выступлениях. В 1773 году вспыхнуло казацкое восстание, вскоре переросшее в страшную по своей жестокости крестьянскую войну. Екатерина хорошо понимала тяжесть положения населения на окраинах империи и называла поддержавших Пугачева горнозаводских рабочих «роптунами по справедливости». Поэтому на первом этапе войны столь часты были издаваемые правительством «увещевательные» манифесты, предлагавшие рядовым участникам восстания отправиться по домам и гарантировавшие им полное прощение. Екатерина надеялась, что поимка «злодея» поможет «утушить» возмущение, предписывала командующим карательными армиями не применять при допросах пленных пытки, напоминая, что дознания «с пристрастием» законодательно отменены ею. Однако реалии крестьянской войны вступали в явное противоречие с «философским» образом правления. 12 июля Пугачев взял Казань, в которой был небольшой гарнизон из 400 человек, жители и солдаты укрылись в крепости, окруженной горящими посадами. Сожжение Казани потрясло императрицу. Теперь повстанцам открывался путь на Москву. 26 июля Екатерина отбыла в Ораниенбаум, где состоялось заседание Государственного совета^[959]. Никита Панин обвинил главнокомандующего войсками против Пугачева князя Ф. Ф. Щербатова в нерешительности и потребовал назначить на его место своего брата — генерал-аншефа П. И. Панина^[960]. Вот когда встал вопрос о возможности «послужить Отечеству», о которой Потемкин и Панин говорили в Москве.

Вице-канцлер прямо объяснился с фаворитом, и тот настойчиво повторил Екатерине предложение Панина. В тот же вечер императрица вернулась в Петергоф. Она была подавлена. Шаг, на который ее толкали, грозил потерей короны: государыня должна была своими руками вверить войска человеку, поставившему целью возвести на престол Павла. Никита Иванович сообщал брату, что его назначение дело почти решенное^[961].

Московский затворник выставил свои условия. Он желал получить полную власть над всеми воинскими командами, действующими против армии самозванца, а также над жителями и судебными инстанциями четырех губерний, включая Московскую. Особо оговаривалось право командующего задерживать любого человека и вершить смертную казнь на вверенной ему территории^[962]. Никита Иванович вручил императрице подготовленный им черновой проект рескрипта о назначении брата главнокомандующим и целый ряд других необходимых для этого документов, которые предоставляли неограниченные полномочия новому главнокомандующему. 29 июля все поданные Никитой Ивановичем бумаги были утверждены императрицей, но с некоторыми поправками, ограничивавшими предоставляемую Панину власть^[963].

В течение суток с 28 по 29 июля 1774 года могла появиться отчаянная записка Екатерины к Потемкину по поводу предоставления графу Панину «диктаторских» полномочий. «Увидишь, голубчик, — писала императрица, — из приложенных при сем штук, что господин граф Панин из братца своего изволит делать властителя с беспредельной властью в лучшей части империи, то есть в Московской, Нижегородской, Казанской и Оренбургской губерниях… Что если сие я подпишу, то не токмо князь Волконский будет огорчен и смешон, но я сама ни малейше не сбережена»^[964]. Переслав Потемкину требования Петра Панина, императрица просила у него совета: «Вот Вам книга в руки: изволь читать и признавай, что гордыня сих людей всех прочих выше». Волнение и крайнее раздражение Екатерины прорвались в последних строках: «Есть ли же тебе угодно, то всех в одни сутки так приберу к рукам, что любо будет. Дай по-царски поступать — хвост отшибу!»

Однако Григорий Александрович сдерживал гнев императрицы, понимая, что резкие меры не позволят достичь желаемого. По его совету Екатерина внесла ряд поправок в подготовленные вице-канцлером документы: главнокомандующему против «внутреннего возмущения» было отказано в начальстве над Московской губернией^[965], а обе следственные комиссии, которые Петр Панин хотел подчинить себе, оставались в непосредственном ведении императрицы^[966]. Таким образом, Петр Иванович и получал, и не получал желаемое. Он не отказался от командования, хотя не все его условия были выполнены, ведь и такая, урезанная власть предоставляла ему в руки большие шансы для политической борьбы. Но теперь у императрицы имелась реальная возможность противостоять возможному «диктатору», тем более что самая важная Казанская следственная комиссия оставалась в управлении троюродного брата Потемкина — Павла Сергеевича. Основываясь на его донесениях, Григорий Александрович регулярно делал доклады в Совете по вопросам суда и следствия, подчеркивая, что данные полномочия не отошли к новому командующему^[967].

Но для Петра Ивановича настоящая борьба только начиналась. Получив назначение, он не поехал сразу в Казань, поскольку военные действия захватывали уже и Московскую губернию. Панин намеревался превратить старую столицу в свою штаб-квартиру и сосредоточить власть над Москвой в своих руках. В этом случае исполнить его далекоидущие политические замыслы было бы куда легче. Однако Петр Иванович промедлил, выгадывая наиболее удачный момент. Когда волны мятежников под ударами регулярной армии стали откатываться, угроза Первопрестольной миновала, и у главнокомандующего не оказалось никакого предлога для задержки в Москве. Сначала он руководил операциями из ближнего к старой столице города Шацка, а затем вынужден был последовать за карательными отрядами в Симбирск^[968]. 25 августа Пугачев потерпел сокрушительное поражение от отряда подполковника И. И. Михельсона в 105 верстах ниже Царицына. Из 14–15 тысяч повстанцев спаслось около тысячи человек. Настигнутые при переправе через Волгу у Черного Яра остатки пугачевцев были рассеяны, за Волгу ушли полторы сотни казаков во главе с самозванцем. Прибыв в Царицын, генерал-поручик А. В. Суворов забрал у Михельсона его авангард — кавалеристов графа Б. П. Меллина — и бросил его в погоню за Пугачевым^[969]. Как раз в это время Потемкин «отправлял на почтовых противу злодея полки и команды… Он отправил против него с Дону войска 10 полков, чем и лишил его надежды на подкрепление с той стороны»^[970]. Как и следовало ожидать, повстанцы не выдержали удара регулярных войск и побежали.

На охваченных мятежом землях Петр Панин действительно повел себя как настоящий диктатор. Ни при одном из прежних командующих — А. И. Бибикове или Ф. Ф. Щербатове — край не видел ничего подобного от представителя правительственной власти. Террор охватил очищенные от повстанцев земли, для устрашения крестьян Панин приказал казнить мятежников прямо на месте поимки, без суда и следствия. Именно тогда вниз по рекам поплыли плоты с колесованными и подвешенными за ребра пугачевцами. Число подвергшихся разного рода наказаниям по приговорам Панина составило около двадцати тысяч человек^[971]. Пугачев был арестован 9 сентября своими сообщниками, которые передали «злодея» А. В. Суворову. 18 сентября Суворов выступил из Яицкого городка во главе отряда, конвоировавшего Самозванца. Петр Панин заставил его свернуть в Симбирск и там 2 октября сдать ему пленника.