19 сентября «К-2» возвращалась в базу. Я на катере вышел навстречу ей. С первого дня войны выработалась у меня привычка встречать все возвращающиеся с боевых позиций лодки еще на подступах к главной базе. Поначалу это вызывалось необходимостью: иногда требовалось помочь молодым командирам правильно войти в бухту, ошвартоваться. Ну а после все это стало просто одним из атрибутов сложившегося у нас ритуала встречи. Экипажи, входящие в базу, уже ждали — встретит их комбриг или нет. Да и для меня стало потребностью как можно раньше увидеть лица своих подчиненных, возвращавшихся после трудного многодневного похода.
Так вот, встретил я «К-2» у входа в Екатерининскую гавань. На борт ее перебираться не стал, просто поприветствовал Гаджиева и Уткина, стоящих на мостике. Они помахали в ответ.
Катер обогнал лодку и, следуя немного впереди ее, двинулся к причальной стенке, где уже находился командующий. Вдруг слышу — за спиной выстрел. Что такое? Почему «К-2» стреляет? Налет противника? Нет, вроде бы самолетов не видно. Так в чем же дело? Знаками на расстоянии пытаюсь выяснить это у Гаджиева. Тот широко улыбается и, сложив ладони рупором, стараясь перекричать шум ветра, торжественно произносит:
— Залп в ознаменование победы произведен из орудия, потопившего транспорт врага!
С легкой руки Гаджиева стало традицией отмечать при входе в Полярный холостыми залпами орудий потопление вражеских судов и кораблей. Несколько позже появился в бригаде подплава и еще один своеобразный обычай. Экипажу, потопившему вражеский корабль или транспорт, по возвращении в базу стали вручать… жареного поросенка. Поросят специально выращивали в подсобном хозяйстве нашей береговой базы. И надо сказать, что если поначалу мощности небольшой свинофермы хватало, то со временем, когда число успешных атак значительно возросло, командиру береговой базы капитану 3 ранга Г. П. Морденко пришлось принимать срочные меры, чтобы расширить подсобное хозяйство. Григорий Павлович, бывало, в шутку сетовал, когда иные лодки стали «привозить» с моря по две, а то и по три победы:
— Ну разве тут напасешься поросят!
Так или иначе, а вручение необычного приза тоже прочно вошло в традицию, которой придерживались подводники в течение всей войны.
Сырой и гулкий туннель подземного склада, где в первые дни войны разместился ФКП, был, конечно, мало приспособлен для управления бригадой. Поэтому вскоре после начала боевых действий мы приступили к строительству такого укрытия, которое бы находилось неподалеку от причалов, было обеспечено надежной связью и всем необходимым.
Делать это приходилось, как говорится, на чистом энтузиазме: не хватало рабочих рук, материалов. И тем не менее подземное помещение для ФКП строилось, и довольно быстрыми темпами. Старшины и краснофлотцы береговой базы быстро научились бурить скальный гранит, при содействии специалистов строительного отряда флота освоили подрывное дело, и работа закипела. День за днем тарахтели вагонетки, на которых моряки выкатывали из-под скалы на поверхность подорванную породу. И вот помещение флагманского командного пункта построено.
Оборудован ФКП был продуманно, надежно. Вход в подземелье был сделан буквой «Т» — никакая ударная волна не страшна. Даже если вдруг она вышибет двойную дверь, пройдет по входному коридору, упрется в стенку. В последующем не одну бомбежку нам довелось пережить. Но как бы ни неистовствовал враг, никаких повреждений нашему ФКП нанести он не сумел.
Внутри подскального помещения деревянные перегородки, обитые крашеным картоном, образовывали несколько комнаток. В самой большой, центральной, находились оперативный дежурный и узел связи. Среди многочисленных телефонов, стоявших на столике перед вахтенным телефонистом, был и телефон прямой связи с командующим.
Рядом с комнатой оперативного дежурного помещалась небольшая столовая для командования бригады и дежурной службы, куда вестовой приносил пищу с общего котла. А с другой стороны — еще две двери, два помещения.
В моей «каюте» обстановка, что называется, спартанская: стол, стулья, сейф с бумагами, графин с водой, настенные часы да за ширмой из грубого сукна обычная матросская койка.
Здесь, в глухом подземелье, где воздух тяжел, как ртуть, было теперь и мое рабочее место, и мой дом. Здесь я проводил немалую часть своего времени — хлопотливые дни и тревожные ночи.
Каждый день на ФКП начинается обычно с так называемого утреннего доклада. Собираются флагманские специалисты. Первым докладывает оперативный дежурный. Прежде всего о сообщениях, поступивших с подводных лодок, находящихся в море. Затем о том, что делается в базе: в какой стадии подготовка к выходу в море на очередных лодках, как идут работы на тех, что находятся в ремонте…
После оперативного коротко докладывает по своим проблемам каждый из флагманских. Затем я делаю резюме. Уточняем план работ на текущий день, координируем действия… И — за работу. Флагманские расходятся по кораблям.
Иногда вслед за ними отправляюсь и я. Доклады докладами, но комбригу очень важно и самому побывать на лодках, вникнуть в то, чем живут экипажи, проверить, веем ли обеспечены для нормальной подготовки к новому походу, поговорить с людьми, подбодрить их, настроить на боевой лад…
Но, конечно, на долгое время покидать ФКП возможности у меня нет: слишком много вопросов ждут здесь своего быстрого решения — одной лодке не подвезли снаряды, другой надо сменить место дислокации, третья получила повреждения при очередном налете фашистских самолетов… Звонки, доклады, по которым необходимо принимать решения, следуют практически беспрерывно.
В назначенное время проводятся разборы боевых походов, инструктажи командиров и военкомов подводных лодок, которым предстоит отправиться на боевые позиции. Затем, глядишь, подходит время торжественно встречать тех, кто возвращается с моря. Потом — провожать тех, кто уходит…
Так, в бесконечном круговороте дел и забот, проходит день за днем. А ведь есть еще вопросы, так сказать, долговременного действия. В массивном железном сейфе, что громоздится на ФКП, растут кипы командирских донесений об атаках вражеских кораблей и транспортов, различные документы. Все это не должно быть мертвым грузом. Все это надо не просто оценить, а осмыслить, проанализировать, чтобы сделать выводы на будущее.
Конечно, размышляю над этими материалами не в одиночку. Работники штаба — деятельные мои помощники в обобщении боевого опыта. Мне, вообще, повезло со штабом. Бывают, знаете ли, штабники, умеющие создать впечатление своим лощеным внешним видом, напускной солидностью, а копнешь поглубже — оригинальных мыслей, подлинной инициативности ни на грош, только бездумное щелканье каблуками, да бодренькое «есть». Такой и на кораблях-то держится, словно проверяющий со стороны, и от других требует не столько сути дела, сколько внешнего, показного блеска.
Штаб бригады, к счастью, составляли люди совсем иного склада. Не бездумные механические исполнители, а люди большей частью творческие, ищущие. Безусловно, разные по характеру, но зато все, как один, влюбленные в свою специальность, в лодки, в нашу бригаду.
Особая заслуга тут принадлежала капитану 3 ранга М. П. Августиновичу, который был начальником штаба в предвоенную пору. Именно он сумел сколотить хороший, дееспособный штабной коллектив, настроил его работу на камертон деловитости и добросовестности. Энергичный, живой, подвижный, деятельный, Августинович, отличаясь превосходным знанием северного морского театра, корабельного состава, был толковым распорядителем и организатором, моей надежной опорой во всех делах. Служить бы нам с ним да служить. Но так случилось, что с Михаилом Петровичем мне пришлось расстаться буквально в первые же дни войны.
Произошло так, что одна из больших подводных лодок — «К-1» — осталась без командира. Капитан 3 ранга К. А. Чекин, возглавлявший ее, внезапно заболел. На смену ему назначили было опытного подводника капитана 3 ранга И. А. Смирнова, служившего до того в отделе боевой подготовки штаба флота. Он принял командование. Но при первом же серьезном испытании — внезапном налете вражеской авиации на одну из бухт, где стояла «К-1», — у Смирнова сдали нервы, и стало ясно, что вынести тяжелой боевой нагрузки он не сможет.