Это был Горячий ключ. Где-то в его верховьях стояла избушка. Идти по распадку на лыжах нельзя — склоны круто опускались к воде. В высоких резиновых сапогах Витька зашел в воду и, лыжей щупая дно, побрел по ручью. В мокрой телогрейке было холодно. Брюки тоже промокли, вода хлюпала в сапогах, но ноги не мерзли — вода теплая.

Ноги подкашивались. Витька хотел упасть в снег, полежать, отдохнуть. Но подумал: «Почему же на снег?» — и стал раздеваться. Снял всю одежду, горкой сложил на снегу, а сам лег в теплую воду ручья. Она была даже горячей! Среди снегов такая вода казалась чудом. Лежал, как в ванне. Пододвинул под голову плоский камень, и, если бы не плечо, которое выступало из воды и мерзло, о лучшем отдыхе нельзя было и мечтать. А так приходилось то и дело переворачиваться с боку на бок, греть то одно, то другое плечо.

Усталость брала свое. Витька задремал. Над распадком сверкали колючие звезды. Ворочаться уже не хотелось. Чтобы не мерзло плечо, в полусне рукой плескал на него воду…

По берегу что-то быстро двигалось. Витька приподнял голову и с облегчением увидел, что это лисица. Опустив к снегу нос и так же низко держа хвост, она бежала по берегу. Витька потихоньку шлепнул по воде рукой, и лисица тут же пропала.

В ручье Витька хотел только немного отдохнуть, потом напялить полумокрую одежду и идти дальше. Но подумал, что лучше и не надо ночлега. Совсем не хотелось вставать с отполированного водой ровного каменного ложа… Витька дремал, открывал глаза, всматривался в темноту и опять дремал. Проснувшись среди ночи, он видел, как луна разбрызгала по речке серебро, потом убрала его, скрывшись за тучку…

Когда Витька окончательно проснулся, ему показалось, что он попал в сказку. Было уже совсем светло, он лежал в теплом ручье, а к голубому небу вздымались ослепительные от снега сопки. Между ними по зеркальной воде маленького озера грациозно плавали лебеди. Неспешно, один за другим, они плыли вдоль берега. Первый задевал ветки прибрежных кустов, с них сыпался иней, и над белыми птицами вспыхивала маленькая снежная радуга. Лебеди зимовали на крохотном озерце среди снегов, на котором в незамерзающей теплой воде и полоске травы сохранился кусочек лета. Сочная, яркая зелень подсвечивала изумрудным светом сугробы берега…

Такая же полоска травы тянулась и вдоль теплого ручья. На зеленых листочках, как летом, сверкали росинки. Витька привстал. Лебеди шумно захлопали крыльями и улетели.

Вверх по ручью он увидел избушку. Ночью не дошел до нее совсем немного. Из избушки вышел дед, случайно взглянул вдоль ручья и опешил, приоткрыв беззубый рот: по ручью, время от времени окунаясь в воду, шел голый человек.

Витька вышел из ручья и до избушки пробежал босиком по снегу.

— Здрасть, — сказал он деду.

В избушке Витька облачился в дедову одежку и сходил за своей.

— Где бы посушить? — спросил он, не видя в доме печки.

— Печки нету, — подтвердил дед. — Ключом отапливаемся. От самого Горячего вода самотеком по батареям идет и с другого конца сливается. Не больно жарко, не больно холодно.

Отогревшись, Витька поведал деду, что с ним приключилось, как заночевал в теплом ручье.

А дед с охотой принялся рассказывать, от каких болезней лечат эти ключи:

— Охотник есть в Туманове. Простыл, парализовало и руки и ноги. На нарте привезли. А обратно сам ушел, на лыжах. У того вон ключа лет сорок назад проказу лечили. Я там ревматизм выгнал… Другому мужику медведь кожу с головы спустил. Трое суток изодранный лежал. Помирал совсем, пока нашли. А потом только полоска на затылке заметной осталась. Все приросло.

Деду показалось, что Витька слушает с сомнением.

— Вот и врач у нас новый все сомневался. А как сам с какой болезнью не сладит, стал на ключи посылать, для пробы. Теперь в газетах за эти ключи пишет.

Иные жалуются: «Не помогает». Искупается два раза и думает — все болезни вылечил. Профессор и тот, поди, сразу не вылечит. Только у ребятишек все царапины, все порезы за день, как живой водой, затягивает. А серьезную болезнь прогреть надо, пропарить с месячишко. До меня тут семья жила. Куры у них были. Зайдут, где помельче, и стоят. Медведица с медвежонком ходила. Скрюченная как горбыль. Значит, целебная вода: зверь зря сидеть не будет.

В полдень, когда высохла одежда, Витька пошел назад, в поселок. Оказалось, со стороны ключей на деревьях сохранились у тропы старые затески.

На высоком сугробе, как на троне, лежал большой пес, гордо держа голову. Он был похож на волка, только крупнее его. От дикого зверя его отличали и необычная стройность, и более рыжеватый, чем у волков, оттенок шерсти.

Витька давно приметил эту бездомную собаку и решил приручить ее. Неподалеку от места, на котором лежал пес, проходила тропинка. Но попасть на нее можно было только в конце поселка. Витька сунул в карман кусок колбасы, веревку и побежал между домов. По тропинке пошел неторопливо — вроде бы идет по своим делам мимо. Но собака поднялась и ушла с бугра. Она явно не хотела знакомиться.

Обидно было: бездомная собака — и не хотела к нему идти.

На улице Витька не забывал посматривать по сторонам — небольшая капроновая веревка теперь у него была всегда в кармане.

А на улице приходилось работать часто. Дом, отведенный под научную часть заповедника, стоял на таком месте, что любая пурга заметала его по самую крышу. Витька без конца рыл в снегу колодцы, чтобы пустить дневной свет в окна.

Неожиданно Витьку направили помогать рабочим рыбокомбината. Он пришел на берег лимана. Там уже собрался народ, и все смотрели на чаек, которые стайкой неторопливо летали над свободной ото льда приустьевой частью. Время от времени чайки выхватывали из воды небольших рыбешек. То здесь, то там на обычной ряби появлялись маленькие кружки. Когда они стали частыми, как от дождя, рыбаки оттолкнули лодку и объехали косяк, окружили его неводом. Полный невод не смогли даже вытащить — соединили его крылья, чтобы рыба не могла уйти, и принялись черпать ее сачками. По всему берегу пахло редкостными здесь, на Камчатке, свежими огурцами — это пахла корюшка. Рыбу таскали в большую яму, вырытую в сугробе. Одна уже была полна корюшки размером с мелкую селедку. Ее поймали ночью. Косяк, который зашел в темноте в лиман, весь светился, фосфоресцировал. Этот свет и помог рыбакам.

Витька черпал рыбу вместе со всеми, таскал на носилках в ямы. В поселок он возвращался вместе с пожилым рыбаком. На мосту через речку они увидели собаку. Ту самую, которую Витька хотел приручить. Шерсть на ее загривке встала дыбом.

— Чего это Букет сердится? — удивился рыбак.

Витька с сожалением подумал: «У такой сильной собаки и такое имя — Букет».

Из-за холма выскочила собачья упряжка. Не слушая каюра, кинулась к Букету. Ездовые собаки не выносят псов-бездельников: рвут их в клочья. Человек на нарте втыкал в снег остол — прочную палку с железным наконечником, изо всех сил жал на нее, чтобы затормозить. Из-под железного конца остола летело похожее на веер большое белое снежное крыло, а упряжка все не замедляла хода.

Букет свернул с дороги и потрусил вдоль снежного берега. Убегать от драки, даже смертельной, было, как видно, не в его привычках. Собаки настигли Букета. Он спрыгнул в речку. Каюр, видя, что дело плохо, кубарем свалился с нарты, а собаки кинулись с двухметрового берега на Букета.

Рыбак сказал Витьке: «Ну, все. Разорвут». Что было дальше, мешал видеть берег. Витька подбежал к реке. Собаки плотной шеренгой стояли в мелкой воде против Букета, оскалив зубы. Восемь крупных собак замялись в полуметре от одной, а не рвали ее в клочья, как бывает в таких случаях.

Букет припал боком к отвесному берегу и показывал им свои перламутровые ножи. Когда собака показывает клыки, другие отлично понимают их силу. Букету пришлось бы плохо, если бы они всей упряжкой кинулись на него. Но для этого одной из них нужно было броситься первой. И ни одна не решилась — она и погибла бы первой.