— Волнуешься? — шепчет Вассаго, стараясь не повышать голоса. Ведь во тьме арочного коридора разбуженное эхо легко может вырваться наружу и выдать его присутствие. — Готов стать архонтом[1]? Ну! Хватит трястись, ты уже не мальчик! Возьми себя в руки, встряхни крылья! — Его пальцы бережно поправляют старшему брату воротник камзола.

— А вдруг я не долечу? — неуверенно вопрошает Лераиш. — Так высоко. За облака… Одни только церемониальные доспехи весят… Да и к чему, вообще, этот спектакль?

— Замолчи! — нетерпеливо перебивает Вассаго. — И успокойся. Ты следующий правитель мира Эрриал-Тея! И этот мир теперь принадлежит тебе; весь народ хегальдин переходит под сень твоих крыльев! Не ты должен бояться их, а они должны трепетать перед тобой. Сегодня ты взлетишь из тени крыльев нашего отца, а по возвращении, погрузишь этот мир в тень крыльев своих. Мир Эрриал-Тея принадлежит тебе по праву!

— Отец не говорил, как высоко лететь, и как долго… Но некоторые говорят, что лететь ни один день, и даже не одну ночь!

— Прекрати! — повышает голос Вассаго, с силой сжимая плечо старшего брата. — Или ты взлетишь и возвратишься с триумфом; или же от страха и горя твои крылья иссохнут еще больше, чем у «серых»[2]. Ну же, тебя ждут. Слышишь? Ступай. — Он подталкивает Лераиша к выходу, что лучится в конце коридора золотистым светом.

Сквозь стук каблуков, слышится ритмичная музыка барабанов и шум возбужденной толпы хегальдин: хлопанье крыльев; гвалт эмоциональных голосов.

— Соберись, мы выходим, — произносит Вассаго, смотря перед собой.

Лераиш шумно выдыхает, вытирая испарину со лба.

— Выходим, — вторит он младшему брату, после чего делает шаг к свету.

Яркая вспышка ослепляет его. Лераиш щурится, чувствуя себя едва проснувшимся сонным ребенком, которого когда-то поднимали на заре для занятий по полетам. Как давно это было? И воспоминание это, кажется, призвано для успокоения, но оно только усиливает волнение.

Оставив Вассаго за спиной, Лераиш выходит на авансцену, в центре которой отец, архонт Вираго, принимает овации собравшихся хегальдин. Тяжелая его ладонь опускается на плечо подошедшего сына, а во взгляде видна неподдельная гордость. Улыбаясь, он одобрительно кивает сыну. Кажется, что только сейчас Лераиш замечает многотысячную толпу, замечает их взгляды, улыбки, ворох белых перьев, парящих в воздухе.

Лераиш ступает к краю авансцены и приветственно вскидывает руки ладонями кверху.

Барабаны замолкают, а вместе с ними и овации собравшихся.

— Дорогие, хегальдины! Те, кто уже наслаждается небом. — Лераиш отводит одну руку в сторону. — И те, кому только предстоит почувствовать свое счастье в полете, — добавляет он, отводя вторую. — Я безмерно счастлив видеть вас, счастлив ощущать тепло от каждой пары крыльев. Сегодня тот день, которого я так сильно ждал, и также сильно боялся! День, который испытает меня, покажет, достоин ли я стать вашим архонтом! День, когда я покорю крону Колосса и вкушу его плоды. — Лераиш переводит взгляд на исполинское древо, чей ствол не смогли бы обхватить даже несколько сотен хегальдин, чьи ветви вонзаются в облака и теряются в голубизне неба. Ведь там, за пределами видимости, в кроне, должны расти плоды, вкусив мякоть которых можно обрести долгую, едва ли не вечную жизнь; обрести крылья настолько огромные, что гонимый ими ветер может сравняется с силой штормового порыва. Как гласят писания Геннории[3].

Толпа вспыхивает овациями, когда Лераиш раскрывает свои крылья с тем звуком, который подобен шуму расправляемых ветром парусов на корабле. В разы больше, чем у кого бы то ни было, но все же меньше, чем у своего отца. Лераиш улыбается, вспоминая наставления о том, что взлет должен быть, как по учебнику. Пример для подражания молодым, заметка пожилым, как наставлял отец. В следующий момент подбегают несколько хегальдин в серых одеждах, чьи крылья своим размером напоминают крылья новорожденных — в их руках церемониальные латы из платины и серебра.

Со звоном замки кирасы сходятся на плечах; слышится скрип шарниров на перчатках и наколенниках.

— Тяжелые, — вздыхает Лераиш.

— Не такие уж и тяжелые, — произносит отец, подходя к сыну. — Расслабься. Все не так сложно, как тебе кажется. Высоко в небе, в древе есть глубокая расселина — в ней можно перевести дух. А дальше… дальше все станет ясно. — Последние слова он произносит мрачным голосом. — Ну все, сын, пора. Будь сильным.

— Отец?..

— Что-то еще?

— Ну… да. А если, там, в небе, приспичит?..

В ответ архонт Вираго лишь звонко смеется, а затем добавляет:

— На такой высоте мышцы сожмутся так, что не до того будет. Хватит вопросов. Время пришло!

Лераиш уверенно кивает и переводит взгляд на толпу.

Музыка барабанов возобновляется, она шепчет, она нагнетает.

Взгляд в крону Колосса, и Лераиш широко раскрывает глаза, опуская мигательные перепонки[4]. Как по учебнику, говорит он себе, вытягивая крылья к небу, отводя руки за спину и сгибая ноги в коленях, а затем следует прыжок вместе с сильнейшим взмахом крыльев.

— Получилось даже лучше, чем хотел.

Барабаны взрываются праздничным ритмом вместе с криками ликующей толпы.

Новый архонт. Перемены. Все ждут и надеются на лучшее. А в толпе раздается детский голос, что тянется к матери:

— Мам! Мама! — Мальчик дергает за рукав.

— Что такое?

— А долго еще?

— Пока гиос[5] архонта не исчезнет в небе, за облаками. Так велит этикет, дорогой, — вздыхает мать, — но праздник будет длиться всю ночь.

— Мам?

— Ну что еще, Гремори? — Айла раздраженно вырывает рукав из руки сына.

— Мам, а я смогу, вот также полететь на крону Колосса? — Гремори улыбается, смотря в небо и хлопая маленькими крылышками за спиной.

Ответом служит скупая улыбка:

— Сможешь. Конечно, сможешь. Но нужно стараться. Нужно хорошо потрудиться для этого также, как трудился Лифантия.

— А кто это такой?

— Хм. Вот придем домой, и я расскажу тебе на ночь историю Лифантии, хорошо?

— Хорошо. — Довольно кивает Гремори.

Праздничный ритм барабанов продолжает возбуждать сердца хегальдин. Зажигаются первые факелы, хотя солнце еще не исчезло за вершинами гор. Винный аромат наполняет воздух среди присутствующих. «Серые» ликуют на земле, а «летуны»[6] осыпают их перьями, летая в небе. Внимание многих приковано к авансцене, где начинается танец молодых прекрасных девушек, чьи тела покрыты полупрозрачными одеждами.

Кажется, что воздух сгущается, а время лениво плывет по нему, подобно медузе.

Гремори сидит на скамье вместе с другими детьми и молча смотрит, как его мать танцует с незнакомым мужчиной. Скрестив руки, он старается прожечь пространство взглядом так, как огонь пожирает бумагу. Ему противно находится здесь, среди пьяных взрослых, которые постоянно говорят об ответственности, а сами от двух бокалов вина теряют не только всю ответственность, но разум и стыд, и все идеалы, о которых говорит пастырь Корд.

Раздражение едва начинает угасать в груди Гремори перед предвкушением новой истории перед сном, как устоявшуюся атмосферу разбивает истеричный визг.

— Смотрите! Там!

— Он падает!

Тысячи взглядов устремляются к небу, где из-за облаков видна фигура, что лихорадочно машает крыльями, подобно раненной птице. Мгновение, еще, и слышатся испуганные вдохи.

— Это принц Лераиш!

— Он падает!

— Не долетел?!

— Он не смог!

Возбужденный шепот охватывает хегальдин. Все, мгновенно, трезвеют и никто не шевелится в ожидании падения гиоса архонта. На авансцене возникает Вассаго, который тут же бросается к брату, но слишком поздно.