У него мелькнула мысль, что у его преследователей, пожалуй, нет оружия, иначе они бы его применили. Он хорошо знал этот район, здесь родился и вырос, поэтому в нужный момент резко свернул в темную подворотню, промчался через два двора и выбежал на другую сторону: отсюда было даже ближе до отделения милиции. Сердце его бешено колотилось, пот заливал глаза, голова раскалывалась от удара, но ему нужно было добежать туда как можно быстрее, ведь в сквере остался сержант. Требовалась помощь, по крайней мере три или четыре милицейские машины.

А если уже слишком поздно?..

— Юзек, я не мог поступить иначе! — шептал он себе, едва шевеля пересохшими губами. — Я вынужден был оставить тебя, бежать за нашими. Ведь они забили бы нас до смерти…

Приближалась полночь. В отделении милиции кроме дежурного офицера сидели еще несколько милиционеров и двое из службы безопасности. Капрал на последнем дыхании вбежал в дежурное помещение, что-то пробормотал и бессильно опустился на пол. Офицер вскочил со стула, милиционеры подняли лежавшего. Однако прошло некоторое время, прежде чем тот смог сообщить, что случилось. Через несколько минут две милицейские машины и «Ниса», завывая сиренами, понеслись в сторону сквера.

Сержант держался из последних сил. Избитый, с окровавленным лицом и поломанными ребрами, он временами закрывал глаза, видя прямо перед собой блеск бандитского ножа. Рядом лежала перевернутая «Ниса».

— Сжечь эту жестянку! — раздались крики. И двое парней, вопя от радости, стали обливать машину бензином. Вдруг к сержанту пробрался седовласый худощавый мужчина, на его коричневом пиджаке виднелись две орденские ленточки.

— Оставьте его! — крикнул он. — Люди, опомнитесь! Вы с ума сошли!

Он был уже рядом с подофицером, пытаясь защитить его от ударов и к чему-то еще призывая, когда большой камень ударил его прямо в висок. Человек с орденскими ленточками вздрогнул, попытался дотронуться руками до лица, но тут же бессильно опустился на землю.

Сержант почувствовал отчаяние, увидев это, но ничем не мог помочь — с него давно сорвали ремень с кобурой и пистолетом. Из подожженной «Нисы» вырвалось пламя, близко стоявшие отступили. Толпа загомонила, восхищаясь зрелищем.

Пожилой мужчина, бросившийся на помощь сержанту, лежал теперь в подворотне. Его перенесли туда двое молодых людей — девушка с длинными светлыми волосами и парень в джинсах, с кожаной сумкой через плечо.

— Нужно вызвать «скорую помощь», — сказал кто-то, смотря на кровь, медленно стекавшую по лбу лежавшего. — Он еще жив.

— Да, но допустят ли они? — ответил другой голос. — Сожгут «скорую помощь», как и милицейскую машину.

Девушка со светлыми волосами и бледным лицом, залитым слезами, склонилась над лежавшим в подворотне человеком. Потом сняла с себя свитер и подложила ему под голову.

— Испачкаешь в крови, — сказала одна из женщин, — шерсть плохо стирается.

Девушка безучастно пожала плечами. Ее спутник неподвижно стоял рядом. Он впервые так близко видел умирающего человека.

— Нужно что-то делать, — пробормотал он. Оглядевшись вокруг, наткнулся на злые, любопытные или равнодушные глаза. Вдруг его охватил гнев. На них всех. И на свое бессилие.

Девушка протянула руку, погладила лежащего по лицу.

Кто-то сбежал по лестнице, замедлил шаги в подворотне и подошел ближе.

— Прошу пропустить, — буркнул он, отстраняя девушку. — Я врач.

Какое-то время он пытался нащупать пульс, приподнял у лежавшего веки, приложил ухо к груди, потом встал, покачал головой.

— Мертв? — спросил парень.

— Мертв, — повторил врач. — Как это произошло?

Он обвел взглядом стоящих рядом людей. Никто не отвечал. Врач удивленно посмотрел на сквер, на толпу, на догоравшую невдалеке «Нису». Издалека донесся вой сирен и шум приближавшихся автомашин.

— Ребята, удираем! — крикнул кто-то в толпе. — Несется ZOMO[17].

Сквер забурлил, большинство разбежались по подворотням и боковым улочкам, но часть осталась. Зрелище не окончилось, могло начаться снова. Милицейские машины остановились, им в хвост встала «скорая помощь». Вышел врач в белом халате, о чем-то спросил стоявших поблизости. Те пожимали плечами и равнодушно смотрели на него.

Трое милиционеров пробирались сквозь толпу, с неохотой уступавшую им дорогу. Четверо других пытались обойти сквер и прорваться с тыла, где людей было меньше. Врач и санитары с носилками локтями распихивали стоявших и продвигались вперед, к середине сквера. Водитель «скорой помощи» остался один. Заметив сожженную «Нису», он побледнел. Нагнулся, порылся внутри машины, достал французский ключ, достаточно тяжелый и крепкий, и положил его на колени, не спуская глаз с окружавших его людей.

— Психология толпы давно интересовала меня, — сказал мужчина, внешним видом напоминавший профессора. Его собеседник, низенький, коренастый, держал в руках телевизионную камеру с надписью на иностранном языке; время от времени он поднимал ее и водил по толпе, снимая. Видимо, человек с камерой знал польский язык, потому что поддакивал говорившему. Они стояли в стороне, никто им не мешал. Толпа проявляла явную благожелательность, даже симпатию по отношению к иностранному телевидению.

— Думаю, этих людей охватило сейчас какое-то поступление, — продолжал «профессор» крайне спокойно и бесстрастно. — Многие из них пьяны. Это тоже имеет значение. А всех вместе отличают черты, характерные для любой толпы: любопытство, жажда сенсации, бездумье и подверженность настроениям. Каждый по отдельности, вероятно, постыдился бы того, что делает.

— Ненавижу толпу, — буркнул телерепортер.

— Так почему же вы здесь? — удивился «профессор».

— Это моя работа. Но если вы хотите знать мою точку зрения… Людская масса способна на любую подлость, она невероятно фанатична, а нет ничего хуже, чем фанатизм. Человек может быть — и часто бывает — героем, святым, совершенным созданием природы. Но — в отдельности.

— Odi profanum vulgus[18], — шепнул «профессор». Думаю, нам пора удалиться.

Подъехали еще две милицейские машины из районного отделения. Толпа, вдруг потеряв интерес к происшедшему, стала быстро редеть. В центре сквера, где лежал убитый мотоциклистом прохожий, врач делал перевязку сержанту, который слабел с каждой минутой. Наконец его положили на носилки и понесли в машину «скорой помощи». Капрал шел рядом, рассказывал, как он отчаянно бежал в отделение милиции за помощью, но сержант, теряя сознание, уже многих слов не разбирал.

К врачу подбежал парень, находившийся на месте происшествия, и стал что-то объяснять, показывая на подворотню. Может, надеялся, что тот пожилой человек еще жив. Они отправились туда вдвоем, однако врач только посмотрел на лежавшего, дотронулся до его лица и покачал головой.

— Я напишу свидетельство о смерти, — сказал он. — Вы видели, кто его ударил?

— Нет, — ответил парень. — Здесь было около трехсот человек. Многие бросали камни… — Он замолчал, нервно кусая губы.

Вскоре приехала грузовая машина и забрала обоих убитых. Милиционеры напрасно пытались установить свидетелей происшедшего. Никто не хотел давать показания. Боялись…

Скупщик долго стоял в подворотне, присматриваясь ко всему происходящему. Время от времени на его губах появлялась еле заметная усмешка, особенно когда он находил в толпе своих поставщиков «стеклышек» и «тикалок». Он видел также то, что не попало в поле зрения других: как в магазине электротехнических приборов были выбиты стекла, а через некоторое время взломщики покинули помещение, нагруженные награбленным товаром. Поблизости не было ни одного ювелирного магазина — только салон одежды. Там тоже выбили стекла, а когда толпа схлынула, в магазине остались лишь пустые полки да несколько штук дешевых свитеров валялись на полу вместе с осколками.

Скупщик также знал, что с десяток, может быть, несколько десятков человек из числа собравшихся не разойдутся спокойно по домам и не лягут спать. Они слишком возбуждены, им нужна разрядка. Одни это сделают в притонах, другие опустошат магазины в соседнем районе или нападут на запоздалых, одиноких прохожих.