А ее действительно было за что пожалеть. Она сделалась предметом служебных пересудов, и виноват в этом был Шатобриан. Неуклюж, смешон… Только теперь Жюли поняла, в какую яму она угодила. Ни в чем не повинная и кругом виноватая. Шарль стал внушать ей неприязнь. Она злилась на себя за то, что не может дать отпор, а на него за то, что он не понимает, не хочет видеть полного равнодушия объекта ухаживания.

А накануне… Накануне Шарль набрался наглости и предложил проводить Жюли до дому. Отвезти на такси. Как ей будет угодно. Естественно, она отказалась. И что еще более естественно, сегодня об этом судачили все вовлеченные в интригу этажи. До Жюли дошли даже слухи, что Шарля кто-то подговорил. Само собой, кто-то из мужчин. Этот простак повелся, а на деле была составлена целая турнирная таблица, где принимались ставки: согласится — не согласится. Партия «согласится» потерпела поражение, зато соперники ликовали. Все это, разумеется, не принимало форм какой-то травли и злобствования, нет. Просто надо же людям о чем-то говорить на работе, кроме работы. А тут такая замечательная тема да еще с наглядными иллюстрациями и по крайней мере двумя вариантами развития событий. Чего лучше! Народ оживился. Тем более весна на дворе.

Страдала же одна Жюли. Шарль не замечал насмешек и глупых шуток, но зато она получала за двоих. Вот и теперь впереди показался вход в «Мен-Монпарнас». Сейчас там внутри наверняка уже идет обсуждение события вчерашнего вечера. И как пить дать принимаются ставки на сегодняшний день. Что еще учудит Шарль? Боже?! Ну что еще?

Жюли уже начала даже подумывать о том, не завести ли роман с кем-нибудь другим, чтобы отвадить навязчивого ухажера. К тому же это позволило бы с честью выйти из положения.

Шарля знали на работе как чудака. Никто никогда особенно не присматривался к этому человеку. Знали, что за ним водятся странности, но какие именно? Вот вопрос. Одни утверждали — и надо сказать небезосновательно, — будто он страдает графоманией. Жюли и вправду довольно часто замечала, как Шатобриан, оставив срочные дела, хватается за ручку и начинает быстро-быстро что-то строчить на первом попавшемся листке. Однажды Шарль испортил таким образом важный документ и получил выговор. Так вышло, что Жюли присутствовала при этом событии. Шеф орал, почти топал ногами и, наверное, провалился бы сквозь пол на нижний этаж. Гнев его не знал границ. А Шарль? Вопли шефа, столь хорошо отточенные годами службы на руководящих должностях, казалось, вовсе не достигали слуха Шарля. Он смотрел на взбешенного человека с таким недоумением, словно не понимал своей вины. При этом — никакой растерянности, подавленности, скорее настойчивое желание понять. Что понять? Жюли не знала. Шарль глядел на начальника тем взглядом, каким ученый во время эксперимента с интересом наблюдает за крысой или кроликом, которым минуту назад вкололи порцию препарата. Но потом Шарль удивил Жюли еще больше. Минут через пять он стал зевать самым откровенным образом. Взгляд его устремился куда-то далеко в небо, которое хорошо было видно за окном, а потом застыл. Глаза его говорили лишь о глубокой внутренней работе, сосредоточенности, словно он решал в уме непосильную задачу со множеством неизвестных. В любом случае шефа Шарль уже не слышал. Тот, случайно бросив взгляд на подчиненного, изумился не менее, чем Жюли, и, больше не сказав ни слова, вышел, поняв, что сотрясать воздух не имеет никакого смысла.

Но утро чудес на этом не завершилось. Жюли еще довольно долго наблюдала за Шарлем. Около трех минут он стоял неподвижно, а потом, словно очнувшись после длительного сна, окинул свою кабинку взглядом и, заметив Жюли, как ни в чем не бывало спросил:

— А этот уже ушел?

— Да, — кивнула та растерянно. Ей казалось, что Шарль, несмотря на задумчивость, все-таки краем глаза следит за происходящим. Нет. Он не следил.

— А что сказал? — спросил Шарль.

Жюли не могла не улыбнуться. Либо этот парень великолепный актер, либо только что пережил перемещение в другой мир, по причине чего пропустил все самое интересное в этом.

— Сказал, что ты болван и что у тебя отнимут чуть ли не половину зарплаты.

Шарль равнодушно пожал плечами, словно все сказанное относилось не к нему, а к кому-то третьему, которого он к тому же в глаза никогда не видел и знает лишь понаслышке.

Однако дальнейшие действия незадачливого коллеги еще более поразили Жюли. Только мгновение назад его лицо выражало чуть ли не презрение к произошедшему, а тут он вдруг бросился к корзине с бумагами и, судорожно разворачивая скомканные листы, принялся искать что-то. Он сидел на корточках, словно маленький ребенок, и без малейшего стеснения рылся в собственном мусоре. Волосы на голове были взъерошены. Брюки задрались кверху, и Жюли заметила, что один носок у него синий, а другой черный. Ей стало даже немного жалко Шарля. Казалось, она поняла. Поняла его поведение. Шеф своими криками, которые слышал весь отдел, ввел бедного малого в ступор. Тот и слова не нашелся сказать в ответ, где уж там оправдываться. Но вот гроза пролетела, Шарль оттаял и, спохватившись, подумал: а нельзя ли исправить? Теперь он разворачивал бумаги, стараясь найти злополучный документ. Лицо его, не лишенное, впрочем, привлекательности, выражало досаду.

Ну наконец-то сообразил! — подумала Жюли. Дошло!

Каково же было ее удивление, когда Шарль, извлекший наконец необходимую бумагу, даже не посмотрел на заполненную печатным шрифтом и подписями сторону! Нет. Разгладив документ, он перевернул его и принялся, едва пробежав глазами уже написанное им, писать дальше. Час, другой… Жюли ушла с работы последней, а он все кропал какие-то письмена. Безотрывно, сосредоточенно, словно от этого зависела вся его жизнь. Он не ответил на вежливое «до свидания». Не заметил, наверное, и как погас свет в отделе. Когда Жюли вернулась утром, ей незамедлительно сообщили новость дня: чудак Шарль всю ночь был здесь, заснул прямо на рабочем месте над кипой исписанных бумаг. Естественно, работать после этого он был не в состоянии, а его как раз вызвал к себе шеф, рассчитывая, наверное, на запоздалое раскаяние. Произошла очередная сцена. И Шарлю даже пригрозили увольнением.

С тех пор Жюли окончательно уверилась в ненормальности Шатобриана. Чудак? Да нет, чудаки только чудят, а этот явно сумасшедший. И еще какой!

Встретив Шарля на улице, вы бы ни за что не догадались о месте его работы. Амели дала очень точную характеристику его внешнему виду. Худой, почти тощий, на его теле с трудом можно было отыскать жалкое подобие мышц. Он почему-то неизменно выбирал одежду на несколько размеров больше и, само собой, буквально тонул в ней.

— Что это мы все молчим? — прервала размышления подруг Амели. — А как вам преобразования в компании?

— Очень многих уволят, — грустно вздохнула Натали. Я думаю, мы не должны попасть в категорию ненужных. Но я бы не возражала против увольнения некоторых. Например, Эммы. Вот чем она занимается, скажите на милость?

— Эмма сейчас встречается с Луи, — напомнила Амели. — Скорее нас всех уволят, чем ее. Он же наш непосредственный начальник.

— Ну тогда этого недотепу Теофиля. Шарль хоть делом занимается, а этот только болтает с соседями по кабинкам.

— Согласна, — кивнула Амели. — Жюли, а ты как считаешь?

Девушка грустно улыбнулась. Мысли ее были далеко, и разговора она не слышала.

— Так, — засмеялась Натали. — Я же говорила, что они с Шарлем идеальная пара.

— Ага, — подтвердила Амели. — Будут ходить рядом, есть за одним столом, спать в одной кровати, но при этом каждый на своей волне.

Жюли улыбнулась шутке подруги.

— Просто немного задумалась. У меня такое ощущение, что, о чем бы вы ни говорили, все в итоге заканчивается Шарлем и его отношениями со мной. Так вот знайте: никогда, никогда мы не будем вместе. Я заявляю вам это совершенно точно. Ни-ког-да! И вообще, я уже устала от всего этого…

— Погоди, «все это» только начинается. Самое веселое впереди, — хихикнула Амели, жеманно прикрыв губы ладонью. — Мы еще потанцуем на вашей свадьбе.