— Почему вы сказали мне об этом сегодня? — спросила она спокойным голосом. — Вы могли бы так продолжать и дальше. Я ни о чем не догадывалась. Вернее, не желала догадываться.

— Мне слишком плохо, что бы еще и лгать, — ответил Антуан.

И действительно, с огромным удивлением подумал Антуан, он мог бы лгать Диане всю ночь, утешать ее, если бы знал, что завтра он встретится с Люсиль, что она любит его. Ради счастья ты готов на все. И тут он понял Люсиль, ее жизненную простоту, то, как она легко обманывала Шарля и себя, все то, что он ставил ей в вину последние недели. Но теперь было поздно, все было поздно: он смертельно обидел ее, и она не захочет о нем больше слышать. Но что делает эта женщина в его квартире? Он взглянул на Диану. Она поняла этот взгляд и ударила в слепой ярости:

— А как же ваша дорогая Сара? — спросила она вкрадчиво. — Какое ее место во всей этой истории? Неужели она, наконец, окончательно умерла?

Он не ответил. Он смотрел на нее с ненавистью, и эта ненависть была ей по душе. Уж лучше того жалобно-дружеского взгляда, которым он смотрел на нее до этого. Диана шла напролом: пусть будет грубость, жестокость, пусть потом они никогда не простят друг друга. Так было проще, так было легче.

— Я думаю, будет лучше, если вы уйдете, — сказал он наконец. — Мне бы не хотелось, чтобы наше расставание превратилось в склоку. Вы всегда были очень добры ко мне.

— Я никогда и ни к кому не была добра, — сказала Диана, поднимаясь с кровати. — Просто вы меня удовлетворяли, в определенном смысле. Вот и все.

Она стояла перед ним, гордо подняв голову, глядя ему в глаза. Он и не знал, что будь у него иное выражение лица, или мелькни на нем хотя бы тень раскаяния или сожаления, она упала бы ему на грудь, заливаясь слезами. Но он не сожалел, и ей ничего не оставалось, как протянуть ему руку. Он машинально склонился и поцеловал ее. В последний раз она смотрела на его склоненную голову, на этот светловолосый затылок. Выражение муки мелькнуло у нее на лице, но лишь Антуан поднял голову, оно тут же исчезло. Она сказала: «До свидания», — и выходя, задела косяк двери. Он жил на четвертом этаже, и она молча спустилась на второй. Она знала, что он не видит ее, и, прижавшись своим прекрасным, известным всему Парижу лицом к влажной и грязной стене, тихо заплакала.

Две недели Антуан провел в одиночестве. Он много ходил пешком, ни с кем не разговаривал и даже не удивлялся, когда при встрече друзья Дианы делали вид, что не знакомы с ним. Он знал правила игры: Диана ввела его в чужой круг и, расставшись с нею, он автоматически выбывал из круга. Таков был закон, и Антуан даже удивился, когда однажды вечером повстречал Клер, и та соизволила поговорить с ним. Она сообщила, что Люсиль и Шарль уехали отдыхать в Сен-Тропез и нисколько не удивилась тому, что Антуан ничего не знал об этом. Должно быть, ей казалось очевидным, что расставшись с одной женщиной, он должен был потерять навсегда и другую. Эта мысль развеселила его, хотя тогда у него редко возникало желание смеяться. Ему не давали покоя строчки из Аполлинера: «По моему прекрасному Парижу брожу, где нету смысла умирать. Рычащие автобусов стада…» Он не помнил, что было дальше, но даже не стал искать цитату. А Париж: был действительно прекрасен, той разрывающей сердце красотой, светлый, синий, томный… Да, действительно не было смысла умирать… и жить тоже. Если задуматься, все складывалось к лучшему. Люсиль отдыхала на берегу Средиземного моря, которое так обожала. Должно быть, она счастлива и может быть, даже обманывает Шарля с каким-нибудь местным красавцем. Диана повсюду ходила с молодым кубинским дипломатом. Антуан видел в газете их снимок на премьере балета. А что до него самого, то он много читал, почти не пил и лишь по ночам, вспоминая Люсиль, в бешенстве ворочался на постели. Дело было сделано, и ничего нельзя вернуть. Он почти смирился с этой мыслю. Память не могла найти ни единой зацепки, чтобы исправить положение. Но та же память возвращала ему лицо Люсиль в минуты страсти, воспоминания о собственном счастье. А было ли и Люсиль так же хорошо с ним, как ему с ней? Разве можно сказать с уверенностью об ощущениях другого. А может быть, с кем-то ей было еще лучше? Он не мог поверить в то, что стал для нее так же необходим, как она для него. Иногда он вспоминал тот день, когда опоздал на свидание, ее полные отчаяния глаза и голос: «Знаешь, я, кажется, действительно люблю тебя». Какой же он был дурак: упустил свое счастье. Он думал лишь о ее теле, а следовало бы подумать о ней самой. Да, телом она принадлежала ему, но в остальном — ускользала. Конечно, они смеялись вместе, но что такое смех? Беспечный спутник любви. Но его одного мало. Нужно еще научиться вместе страдать. И он вспоминал тот вечер в Пре-Кателан, слезы на ее лице. Но что теперь было говорить об этом: Люсиль ушла. И тогда он заставлял себя больше не думать о ней, но все равно вновь и вновь в своем воображении затевал с ней разговор, спорил… Казалось, этому не будет конца.

На пятнадцатый день у кафе «Флора» Антуан повстречал Джонни. Тот был в отпуске и слонялся без дела. Джонни был искренне рад встрече. Они сели за столик и заказали виски. Антуана очень забавляло то, с какой гордостью Джонни отвечал на приветствия своих друзей. Антуан знал, что красив, но относился к этому спокойно, примерно так же, как к тому, что был блондином.

— А как поживает Люсиль? — спросил как бы между прочим Джонни.

— Я ничего о ней не знаю.

Джонни засмеялся.

— Так и знал. Что ж, думаю вы правильно поступили, что порвали с ней. Она — прелестное существо, но очень опасное. Скорее всего она кончит алкоголизмом, а Шарль будет продолжать нянчиться с ней.

— Это почему же? — Антуан следил за своим голосом и старался казаться безразличным.

— Да она уже на верной дорожке. Один мой друг видел ее: она шла, качаясь, по пляжу. Впрочем, вас это, наверное, не удивляет.

Взглянув на Антуана, он снова засмеялся.

— Ну-ну, только не делайте вид, будто не знали, что она была по уши влюблена в вас. Это было видно за километр. Да что с вами?

Антуан хохотал. Он смеялся и смеялся, не в силах остановиться. Он был пьян от счастья, от стыда… Какой же он тупица! Он всегда был непроходимым тупицей. Конечно, она любила его, она думала о нем. И как только он мог вообразить, что после двух месяцев такого счастья, она оставалась безразличной к нему. Как он мог быть таким пессимистом, эгоистом, глупцом? Она любила его, ей было плохо без него, и она пила потихоньку от всех. Может быть, она даже решила, что он забыл о ней. Он, который все эти пятнадцать дней только о ней и думал. Может быть, она даже страдала, страдала из-за его глупости. Он сейчас же поедет к ней, все объяснит… Она поймет его, обязательно поймет, он попросит у нее прощенья, и они будут целоваться часами. Где, черт возьми, находится этот Сен-Тропез?

Антуан встал.

— Да что с вами? — Джонни ничего не мог понять. — Да успокойтесь же. Вы похожи на сумасшедшего.

— Простите, — проговорил Антуан. — Мне нужно срочно позвонить.

Он побежал домой, схватился за телефон, поругался с телефонисткой, которая никак не могла нормально объяснить, как набрать по автомату департамент Вар, затем стал обзванивать отели. В четвертом по счету ему ответили, что мадемуазель Сен-Леже сейчас на пляже, но скоро вернется. Он попросил соединить, когда она вернется, и лег на кровать. Рука ждала на трубке, как рука Ланцелота Озерного на рукоятке меча. Он был готов ждать два часа, шесть, десять, всю жизнь. Он был счастлив. Как никогда.

В четыре часа раздался звонок.

— Люсиль? Это Антуан.

— Антуан, — повторила она, словно во сне.

— Я хотел бы… я хотел бы встретиться с тобой. Я могу приехать?

— Да, — ответила она. — Когда?

Несмотря на то, что ее голос звучал спокойно, он понял по этим отрывочным фразам, что то страшное и жестокое, что мучило их обоих все пятнадцать дней, уходит. Он смотрел на свою руку, которая словно чужая лежала на кровати, и удивлялся, почему она не дрожит.