— Ну-ну, дружище, встряхнитесь, — потребовал Джонни. — Вы же на коктейле, а не на фильме ужасов.

Он сунул ему в руки стакан, и Антуан машинально улыбнулся. Глаза его по-прежнему были устремлены на дверь. Вот уже битый час он находился здесь, стрелки часов неумолимо подходили к девяти, а Люсиль все не было. Что же случилось? Ведь она обещала придти. Он вспомнил, как она сказала, стоя на пороге его квартиры: «Завтра, завтра». С тех пор он не видел ее. А может, она посмеялась над ним? В конце концов она жила на деньги Блассан-Линьера, была содержанкой, и таких молодых самцов, как он, могла найти себе сколько угодно. А может, ему все приснилось, красный закат, ночные сумерки? А может, для нее это привычное приключение? А он — самодовольный болван? К нему подошла Диана в сопровождении хозяина дома, американца, который был «без ума от литературы».

— Уильям, вы знакомы с Антуаном, — сказала она таким утвердительным тоном, словно не существовало человека, не знавшего, что он ее любовник.

— А как же, конечно, — ответил Уильям с понимающей улыбкой.

Он так оценивающе посмотрел на Антуана, что тому пришло в голову: «А вот сейчас он поднимет мне губу и осмотрит зубы». Этот взгляд очень разозлил молодого человека.

— Уильям рассказал мне потрясающие вещи о Скотте Фицджеральде, — продолжала Диана. — Он был другом его отца. А Антуан обожает Фицджеральда. Вильям, вы должны рассказать ему все, что знаете, все…

Конец фразы Антуан даже не расслышал: вошла Люсиль. Она обвела салон взглядом, и тут Антуан отдал должное шутке Джонни: вне всякого сомнения, у нее был точно такой же потерянный вид, как и у него пять минут назад. Но вот она увидела его, остановилась, и он автоматически сделал шаг ей навстречу. У него закружилась голова. «Сейчас я подойду к ней, обниму и поцелую в губы. Прямо при всех. Плевать мне на них». Люсиль прочла эту решимость в его глазах и чуть было тоже не поддалась искушению. Какими длинными были эти ночь и день. Да еще Шарль опоздал. Два часа она ждала его: ее охватывал ужас, что он вернется уже слишком поздно. Так они и стояли друг против друга, пока Люсиль не отвернулась. В этом резком повороте-порыве было столько безысходной тоски… Нет, она не должна этого делать. Она попыталась думать о Шарле, что отказывается от романа ради него, но прекрасно понимала, что просто боится.

Неожиданно рядом с ней оказался Джонни. Он разглядывал ее со странным выражением понимания и участия.

— Вы напугали меня, — заметил он.

— Это чем же?

Она посмотрела ему в глаза. Неужели уже началось, так быстро? Друзья, союзники, усмешки, сплетни? Нет, не может быть. Джонни пожал плечами.

— Вы мне очень нравитесь, — сказал он тихо. — Можете смеяться надо мной, но я люблю вас.

Что-то в его голосе тронуло ее. Она взглянула на него. Как, должно быть, он одинок!

— Почему же я должна смеяться?

— Вы же интересуетесь только теми, кто вам нравится. А все остальные вас раздражают. Разве не так? Поначалу это совсем неплохо для нашей маленькой компании. Сможете таким образом сохранить себя… немного дольше.

Она слушала его и не слышала. На другом конце салона Антуан исчез за лесом голов. Да где же он? «Где ты, мой дурашка, мой любовник, Антуан? Куда ты запрятал свое большое костлявое тело? Зачем тебе такие желтые глаза, если ты даже не видишь меня? А я ведь тут, совсем рядом, в десяти метрах от тебя, а может, и ближе. Эх ты, мой милый дуралей». Волна нежности захлестнула ее. О чем это говорит Джонни? Естественно, она любит то, что ей нравится. А ей нравится Антуан. Казалось, впервые за долгие годы хоть в чем-то была уверена до конца. И Джонни прочел эту уверенность у нее на лице. Он чувствовал легкую зависть, и ему стало грустно. А ведь он действительно любил Люсиль. Ему нравилось, как она молчит, скучает, смеется. Но теперь он видел перед собой другое лицо: помолодевшее, уверенное лицо школьницы, которое так преобразила страсть. И он вспомнил как когда-то, много лет назад, он так же желал другого человека, желал больше всего на свете. Этим человеком был Роже. Когда Роже входил в комнату, ему казалось, что жизнь покидает его, или наоборот, что он возрождается. Так где же реальность, а где мечта, во всех этих историях любви? Но как бы то ни было, Антуан не терял понапрасну времени. Ведь только вчера он спрашивал у него телефон Люсиль. Спокойно, как само собой разумеющееся, как мужчина мужчину. Странно, но Джонни ощущал нечто вроде мужской солидарности, появившейся в его отношениях с Антуаном, поэтому ему даже в голову не пришло рассказать Клер об этом звонке, хотя обычно он делился с ней всеми новостями. Было еще много разных вещей, которые Джонни не делал, хотя, видит Бог, жизнь трудная штука.

Диана не заметила порыва Антуана: как раз в тот момент, когда в комнату входила Люсиль, она зацепилось платьем за круглый столик, и лишь Уильям никак не мог понять, почему этот парень бросился бежать, как только услышал имя Фицджеральда. Но Антуан быстро отступил назад, повернулся и принялся помогать Диане освободить подол и тут же неловко оборвал несколько стразов, украшавших дорогой наряд.

— У тебя дрожат руки, — прошептала Диана.

При посторонних она обычно обращалась к нему на «вы» и лишь иногда, будто по ошибке, переходила на «ты». Но последнее время она ошибалась все чаще. Это обстоятельство очень раздражало Антуана. Впрочем, последние два дня все в Диане раздражало его. Его раздражало, как она спит, бесил ее голос, элегантность, жесты… Его раздражало то, что она вообще существует и благодаря ей ему позволено бывать в салонах, куда приходит Люсиль. Но он злился и на себя: вот уже два дня он не мог заставить себя притронуться в ней. Скоро Диана забеспокоится. Свои мужские обязанности он всегда исполнял регулярно. Ему удавалось это легко, благодаря смеси врожденной чувственности и благоприобретенного безразличия. Он не задумывался над тем, что подобное поведение давало Диане определенные надежды. Правда, иногда ее пугало, что опытный любовник столь молчалив и бесчувствен. Но страсть всеядна, любой знак она считает доказательством любви. Антуан оглянулся, ища Люсиль. Он знал, что она где-то рядом, но смотрел не только вокруг, а следил и за дверью. Он боялся, что она уйдет и он не заметит этого. Как и до ее прихода, он старался не отходить далеко. Неожиданно за спиной раздался голос Блассан-Линьера, и Антуан вздрогнул. Он обернулся, протянул руку Люсиль, тепло поздоровался с Шарлем. На какое-то мгновение он поймал взгляд Люсиль: она улыбалась ему, и чувство победы, полного, всепоглощающего счастья охватило его. Это чувство было столь сильным, что он принялся даже кашлять, чтобы никто не заметил выражение его лица.

— Диана, — позвал Блассан-Линьер. — Ведь Уильям приобрел картину Болдини, да? Вы еще рассказывали об этом недавно на ужине. Уильям, вы должны ее показать нам.

Но мгновение Антуан встретил взгляд Шарля. Затем, в сопровождении Уильяма и Дианы он удалился. Ясный, внимательный, абсолютно честный взгляд. Страдал ли он? Подозревал ли что-нибудь? Антуан еще не задавал себе этих вопросов. Пока его беспокоила лишь Диана, да и то слегка. После смерти Сары окружающие вообще мало интересовали его. И вот он остался один на один с Люсиль. Он молча спрашивал ее: «Кто ты? Кем я являюсь для тебя? Что ты делаешь здесь? Чего хочешь от меня?»

— Я уже думала, что никогда не доеду, — сказала Люсиль.

«Я ничего не знаю о нем. Только то, как он занимается любовью. Почему же такая страсть овладела нами? Во всем виноваты они, эти люди. Если бы мы были свободны, все произошло бы спокойнее и кровь не кипела бы так в жилах». Ей вдруг захотелось отвернуться от него, догнать маленькую группку гостей, теснившуюся у картины Болдини. Что их ждет впереди? Ложь, суета… Она взяла сигарету, предложенную Антуаном, и дотронулась до его ладони, когда он поднес спичку. Прикосновение бросило ее в жар, и она два раза опустила глаза, словно в чем-то соглашаясь сама с собой.