Габоардо. Мы спустимся и выйдем, никем не замеченные, монсиньор.

Анджело. Это хорошо. (Приотворяет дверь в молельню. К дозорным.) Здесь одна женщина умерла. Вы тайком снесете эту женщину в подвал. В подвале вы увидите сдвинутую плиту и вырытую могилу. Вы опустите женщину в могилу, а плиту положите на место. Поняли?

Габоардо. Да, монсиньор.

Анджело. Вам иначе не пройти, как через мои комнаты. Я оттуда всех удалю. (К Тизбе.) Позаботьтесь о том, чтобы все совершилось в полной тайне. (Уходит.)

Тизбе (доставая из своей сумки кошелек, к дозорным). В этом кошельке — двести золотых цехинов. Для вас. А завтра утром — вдвое больше, если вы в точности исполните все, что я вам скажу.

Габоардо (беря кошелек). По рукам, синьора. Куда идти?

Тизбе. Прежде всего — в подвал.

Спальня. В глубине — альков с занавесками и кровать. По обе стороны алькова — двери; та, что справа, скрыта под обоями. Столы, кресла, разная мебель, и повсюду в беспорядке — маски, веера, полуоткрытые шкатулки, театральные костюмы.

Тизбе (берет зеркало и откидывает саван с бледного лица Катарины; черному пажу). Поднеси свечу. (Подносит зеркало к губам Катарины.) Я спокойна! (Задергивает занавески алькова. Дозорным.) Вы уверены, что вас никто не видел на пути из дворца сюда?

Габоардо. Ночь сегодня очень темная. Город в этот час безлюден. Вы же знаете, что мы никого не повстречали, синьора. Вы сами видели, как мы опустили гроб в могилу и накрыли его плитой. Не бойтесь ничего. Мы не знаем, мертва эта женщина или нет. Но достоверно одно: это что для всех на свете она замурована в своей могиле. Можете с ней делать все, что вам угодно.

Тизбе. Хорошо. (Черному пажу.) Где мужское платье, которое я тебе велела приготовить?

Черный паж (указывая на сверток в темном углу). Вот оно, синьора.

Тизбе. А две лошади, что я заказала, во дворе?

Черный паж. Оседланы и взнузданы.

Тизбе. Хорошие кони?

Черный паж. Ручаюсь, синьора.

Тизбе. Отлично. (Дозорным.) Скажите, сколько нужно времени, чтобы на хороших конях выехать из венецианских владений?

Габоардо. Это смотря как. Всего короче — ехать прямо на Монтебакко, который уже на папской земле. Три часа пути. Дорога прекрасная.

Тизбе. Понимаю. Теперь ступайте. Ни о чем — ни слова! Завтра утром приходите за обещанной наградой.

(Черному пажу.) А ты пойди закрой входную дверь. Ни под каким видом никого не впускай.

Черный паж. Для синьора Родольфо имеется отдельный вход. Его тоже закрыть, синьора?

Тизбе. Нет, ту дверь оставь открытой. Если Родольфо придет, впусти его. Но только его, никого другого. Смотри, чтобы ни один человек на свете не мог сюда проникнуть, особенно если здесь будет Родольфо. А сам не смей входить без моего зова. Теперь оставь меня одну.

Тизбе. Я думаю, ждать уже недолго. — Ей не хотелось умирать. Еще бы! Когда знаешь, что тебя любят! А если бы не его любовь (оборачиваясь в сторону кровати), о, ты умерла бы с истинной радостью, правда? — У меня голова горит! А ведь я уже три ночи не сплю. Позавчера — этот праздник; вчера — это их свидание, когда я их застала; сегодня… — О, завтра ночью — я буду спать! (Окидывает взглядом театральные костюмы, разбросанные вокруг.) О, конечно, мы счастливицы, такие, как я! В театре нам аплодируют. Как хорошо вы сыграли Розмонду, синьора! Глупцы! Да, нами восхищаются, нами любуются, нас осыпают цветами; а сердце под ними истекает кровью. О Родольфо! Родольфо! Для того, чтобы я могла жить, мне нужна была вера в его любовь! Когда я верила в нее, я часто думала о том, что, если бы мне пришлось умереть, мне хотелось бы умереть возле него, умереть так, чтобы он потом уже никогда не мог вырвать из души воспоминание обо мне, чтобы моя тень вечно оставалась рядом с ним, между ним и всеми другими женщинами! О, смерть — ничто. Забвение — все. Я не хочу, чтобы он меня забыл. Увы! Вот к чему я пришла! Вот до чего я упала! Вот что люди сделали для меня! Вот что любовь сделала из меня! (Подходит к кровати, отстраняет занавески, смотрит некоторое время на недвижимую Катарину и берет распятие.) О, если это распятие принесло кому-нибудь счастье на этом свете, так не вашей дочери, моя мать! (Кладет распятие на стол.)

Тизбе. Это вы, Родольфо! Вот хорошо. Мне как раз нужно с вами поговорить. Слушайте меня.

Родольфо. И мне также нужно с вами поговорить, и слушать меня будете вы, синьора!

Тизбе. Родольфо!..

Родольфо. Вы здесь одна, синьора?

Тизбе. Одна.

Родольфо. Отдайте распоряжение, чтобы никто сюда не входил.

Тизбе. Оно уже отдано.

Родольфо. Разрешите мне запереть обе эти двери. (Запирает обе двери на засов.)

Тизбе. Я жду, что вы мне скажете.

Родольфо. Где вы были? Почему вы бледны? Что вы делали сегодня? Скажите! Что делали эти руки? Скажите! Нет, не говорите, я сам скажу. Не отвечайте, не отрицайте, не выдумывайте, не лгите. Я знаю все, я знаю все, слышите! Вы же видите, я знаю все, синьора! Там была Дафне, в двух шагах от вас, в молельне, отделенная от вас только дверью, там была Дафне, и она все видела, и она все слышала, она была рядом, совсем близко, и она слышала, и она видела! — Вот слова, произнесенные вами. Подеста сказал: «У меня нет яда». Вы ответили: «Зато есть у меня». — Зато есть у меня! Зато есть у меня! Сказали вы это или нет? Ну-ка, попробуйте солгать! А, у вас яд! Зато у меня нож! (Обнажает спрятанный на груди кинжал.)

Тизбе. Родольфо!

Родольфо. Я вам даю четверть часа, чтобы приготовиться к смерти, синьора!

Тизбе. Так вы меня убиваете! И это — первое, что вам приходит в голову! Вы хотите меня убить, вот так, своей рукой, сейчас же, не подождав, не удостоверясь ни в чем? Вы способны принять подобное решение с такой легкостью? Вы дорожите мной ровно настолько? Вы меня убиваете ради любви к другой! О, Родольфо, так это правда, — я хочу услышать это из ваших уст, — вы меня никогда не любили?

Родольфо. Никогда!

Тизбе. Этим вот словом ты меня убил, несчастный! Твой кинжал меня только прикончит.

Родольфо. Чтобы я вас любил? Нет, я вас не люблю! Я вас не любил никогда! Этим я могу похвалиться! Слава богу! Разве что — жалел.

Тизбе. Неблагодарный! И еще одно слово. Ответь: а ее ты очень любил?

Родольфо. Ее! Любил ли я Катарину! О, так слушай же, несчастная, потому что для тебя это пытка! Любил ли я Катарину! Чистую, святую, безгрешную, священную; женщину, которая для меня алтарь, ее, мою жизнь, мою кровь, мое сокровище, мое утешение, свет моих глаз, — вот как я любил ее!

Тизбе. Значит, я хорошо сделала.

Родольфо. Вы хорошо сделали?

Тизбе. Да, я хорошо сделала. Но только уверен ли ты в том, что именно я сделала?

Родольфо. Вы говорите — я не уверен? Вот уже второй раз вы это говорите. Но ведь там была Дафне; я вам повторяю, там была Дафне, и слова ее до сих пор стоят у меня в ушах: «Синьор, синьор, они были втроем в этой комнате, она, подеста и еще одна женщина, страшная женщина, которую подеста называл Тизбе. Два часа, синьор, целых два часа муки и ужаса, синьор, они продержали ее там, несчастную, а она плакала, просила, умоляла, взывала о пощаде, взывала о жизни», — ты взывала о жизни, Катарина моя возлюбленная! — «на коленях, сложа руки, валяясь у них в ногах, а они отвечали: нет! И эта женщина Тизбе сама сходила за ядом! Это она заставила синьору выпить яд! И бедное мертвое тело, синьор, она сама унесла, синьор, эта женщина, это чудовище, эта Тизбе!» — Куда вы дели его, синьора? — Вот что она сделала, эта Тизбе! Уверен ли я! (Доставая платок с груди.) Чей платок я нашел у Катарины? Ваш! (Показывая на распятие.) Чье распятие я нахожу у вас? Катарины! Уверен ли я! Довольно! Молитесь, плачьте, кричите, просите пощады, делайте скорее все, что полагается, и покончим с этим!