"Выходящим" - сказано чересчур мягко. Скорее эта человеческая рухлядь с трудом извлекла своё хилое тело из дома. Словесному портрету тип соответствовал, но было видно, что в последнее время с ним творилось что-то очень скверное. Хороший когда-то костюм был заляпан, безнадёжно потерял форму и мешком свисал с отощавшей фигуры, немытые патлы торчали в разные стороны, борода не придавала солидности, поскольку было очевидно, что эта перепутанная поросль выросла не блезиру ради - просто хозяин забыл о бритье. На лице его были написаны все муки ада, а передвигался он как-то скособочась, словно страдающий радикулитом краб. Как и сказали бабки, направлялся он к ближайшему гастроному, по выходе из которого и был встречен красными корочками Логинова.

Уяснив, что скрыться никуда не удастся, лесничий покорно пошёл вместе с чекистом в свою квартиру, когда-то хорошо обставленную, со "стенкой" и цветным телевизором, а теперь представлявшую собой хаос разбросанных вещей и пустых бутылок. Мебель была покрыта толстым слоем пыли, всюду витал мерзкий запашок, свойственный жилищам запойных алкоголиков. Хозяин берлоги первым делом попытался открыть добытую в гастрономе поллитру, но Логинов мягко её изъял. Лесничий принялся ныть. Он бормотал, что его ищут и, если найдут, убьют, что отправил жену с дочкой к родственникам на Украину, а сам сидит в этой квартире и вылезает только за едой и водкой, так, может, о нём забудут и всё как-нибудь рассосётся... По делу не говорил ничего, несмотря на все приёмы, пущенные в ход комитетчиком.

Вздохнув, Логинов налил ему четверть стакана, которые тот выхлебал, словно сотню лет страдал от жажды. Схватив со стола заплесневелую корку хлеба, занюхал и закурил "Приму". Едкий дым, похоже, слегка продрал затуманенные мозги, и лесничий понял, что его уже нашли и упираться рогом нет никакого смысла. Но и после этого информацию из него приходилось вытягивать клещами.

Непонятно было, кого он больше боится - своих предполагаемых убийц, или семейство, за которым он следил по заданию КГБ.

- Черти они, нечисть, - невнятно бормотал он, дрожащими пальцами прикуривая очередную сигарету. - Нечего было их на службу брать. Товарищи поняли, да поздно - сколько людей они положили, пока их... Сам видел: заимка горит, крыша рушится, а оттуда всё стреляют и эти железяки острые вылетают. Жуть! Косточек от них немного только осталось, а сами в ад ушли.

- Так почему же они черти, ты что, видел что-нибудь? - допытывался Логинов.

- Видел - не видел... Исчезал дед на глазах - вот он есть, а вот нет его. А едешь к ним, всегда они знали про это. Один раз ехал, а сынок его неведомо как у меня на заднем сиденье появился, я из "уазика" вылез, а он за мной, смеётся... И по двору летал.

- Как летал?

- Я как-то вечером был на дворе у них, а сынок - ещё пацан совсем - со страшным таким криком прыгает с забора. Забор высоченный, я думал - разобьётся. А он до земли не долетел - взмыл в воздух и опять на ограде оказался! Сидит там и смеётся. Зуб даю, сам видел, и трезвый был, как стекло. Я вообще пью редко, это сейчас, со страха...

"Ещё один трюк, - подумал Логинов. - Господи, сколько же их у этих синоби?!"

Каждый раз, когда доходило до сверхспособностей ниндзя, Илью Даниловича словно бы кололи ледяным остриём в сердце. Он не верил ни в какую чертовщину, но после того, как видел ту жуткую женщину в маске и растворившегося в воздухе собеседника на Патриарших, оставаться скептиком ему было очень трудно.

Почувствовав волну тошнотворной слабости - сказывалась ещё и вчерашняя пельменная - он налил и себе, и лесничему.

- А сейчас-то чего боишься? - спросил Логинов, запив водку водой из чайника. Лесничий опять занюхал хлебом.

- Да всего - безнадёжно ответил тот. - И ваших, и ниндзей, и сам не знаю кого...

- Ниндзи-то умерли все.

- Дед с сынком да, и то я на сто процентов не уверен - они черти, могут и из ада вернуться. Так ещё же и дитё было с матерью.

- Мёртвое же дитя родилось.

- Хрен вам! - неожиданно взъярился лесничий. - Ага, сказали они, что мёртвое. Только брехня это всё!

- Откуда знаешь?

- Слышал пару раз детский плач у них - откуда-то снизу. Дом-то знаешь какой был - весь в тайниках да ловушках, без хозяина или провалишься в яму с кольями, или на башку булыга упадёт, или что похуже, уж не знаю. Потому альфовцы и не штурмовали, а огнемётами пожгли. Иначе бы у них потерь ещё больше было.

- Почему не доложил о плаче Чижику?

Лесник потупился и несколько секунд тяжело молчал. Потом закурил и ответил:

- Боялся я. Деда этого боялся, как смерти. Глаза у него были... дьявольские. А чего удивляться - чёрт он и есть чёрт. Он мне так и сказал как-то, тихонько да вежливо, как у него всегда, с поклонами: "Вилен-сан, я знаю, что вас ко мне приставил Чижик-сама. Это для меня великая честь, но я вас очень прошу - много раз подумайте, прежде чем что-то ему докладывать". А сам зенками своими узкими на меня - зырк.

Судя по всему, слова японца навечно впечатались в память Вилена Александровича. Лицо его ещё больше побледнело, а глаза сделались совсем мёртвыми.

- Вот и не сказал я про дитё, мало ли что. Свернул бы мне дед шею, как цыплёнку...

- А что ты ещё Чижику не докладывал? - спросил Логинов, дозированно добавив в свой тон холодной стали.

- Дай водки ещё, - вместо ответа попросил лесничий.

Илья Данилович посмотрел на него с сомнением, но плеснул в стакан немного. Тот выпил, как лекарство, на сей раз даже не занюхав.

- Схрон у них был, - произнёс он, и Логинов внутренне сделал стойку. - Не знаю, что там лежит, но видел, как дед с сыном там ошивались перед отъездами.

- Каким отъездом?

- Да хрен их знает, всё время отлучались куда-то, то на пару дней, а то и на месяц. Мне вопросов велено было не задавать. Но каждый раз, перед тем, как исчезнуть, ходили на одну полянку в тайге.

- Ты видел, что они там что-то брали?

- Щас. Дураков нет высматривать. Я и сейчас туда близко не подойду. Незачем с дьявольским добром возиться.

- На карте покажешь?

Вилен Александрович несколько минут глядел на Илью Даниловича безумным взглядом, потом, кряхтя, поднялся и принялся шуровать в жутком хаосе, громоздящемся на столе. Разыскав там рулон скрученных потёртых карт, развернул его, долго перебирал, выбрал одну и ткнул в точку среди обширного зелёно-жёлтого поля, испещрённого змеистыми линиями речушек и ручейков.

- Вот тут.

Логинов тщательно пометил место, сложил карту и сунул в карман пиджака.

- Ладно тогда, Вилен Александрович, - сказал он поднимаясь, - бывай. Добивай свою бутылку и давай-ка выходи из запоя. Хватит прятаться. Думаю, никому ты больше не нужен.

Позже Илья Данилович очень раскаивался в этих словах.

За последний год приходить домой в поддатии стало привычным. Точнее, началось это с того дня, как жена уехала в Москву. Они не разошлись, нет - по крайней мере, он сам так себе говорил. Просто ей наскучил серый сибирский город, до смерти надоела величественная и мрачная природа, хотелось вернуться в Москву, к хорошим магазинам, Большому театру и концертам во Дворце съездов. Они же оба были потомственными москвичами и жили в столице до одного нехорошего дела, по итогам которого ему настоятельно порекомендовали перевестись в Сибирь и прослужить там хотя бы лет пять. Осталось ещё два года почётной ссылки, да и не очень-то он рвался в столицу - ему нравился Красноярск. Вдобавок он подозревал, что, не будь человек здесь нужен Артели, то поганое дело завершилось бы в его пользу. Но майор не имел за это зуб на артельных - игра есть игра. Если бы не Инесса...

Но тоска по жене неплохо лечилась ежевечерней выпивкой и редкими любовными похождениями, когда попадалась дама, с которой не надо было долго возиться. А работал он охотно - и на Контору, и на Артель. Однако дело Призрака пахло керосином, о чём еврейский тухес майора неоднократно сигнализировал его чекисткой чуйке.