Торнфильд не показывался и я воспрял духом. Особенно, когда Марта нашла среди багажа подарок Дерека и спрятала его под моими подушками.

Я стал выходить из спальни, опираясь на руку австрийки, она сначала показывала мне расположение комнат в небольшом доме, и мне было не столько интересно, сколько хотелось сменить обстановку. Потом это стало нашим ритуалом: спальня, коридор, столовая, холл, кухня, отдых, снова холл, снова столовая, коридор, комната для гостей (спальня Торнфильда игнорировалась как токовая) и моя комната, где я валился от усталости.

Вик крутился вокруг меня беспрестанно, норовя сбить с ног, ведь всё это время его не пускали ко мне, и бедный пес выл то под дверью, то под окном.

Через месяц я чувствовал себя человеком. Более или менее. Общество Эрика мне стало привычным, я с удовольствием выслушивал его рассказы о местном племени и попытках Торнфильда Младшего обратить аборигенов в веру Христову. От Эрика я узнал, что дальше отсюда, выше в горах, есть рабочий поселок, где трудятся рудокопы и золотоискатели. Поселок этот растет на глазах и уже намного больше этой части Йоханнесбурга – части знати. Оказывается, Торнфильд пропадал именно там, дома почти не бывал, появлялся только принять ванну и переодеться.

Меня сей факт не задевал.

- Вы не хотите исповедоваться Джей? – неожиданно спросил Эрик за ужином. Это уже стало традицией, он всегда старался составить мне компанию за столом, если его только не отвлекали прямые обязанности.

Я пожал плечами и продолжил есть.

- Это значит «да»?

- Это значит, что мне все равно, – ответил я, продолжая поглощать ужин.

- И все же? Облегчите свою душу, – это было сказано очень осторожно, глаза смотрели в самое мое нутро. Но я не хочу, чтобы меня выворачивали наизнанку.

Я выдержал испытывающий взгляд, а потом встал из-за стола.

- Не вижу в этом смысла, – я оправил свою черную юбку и направился вон из столовой.

- Вы на грани, Джей, Вам необходимо выговориться! – бросил он мне вслед.

Я не стал отвечать, нет никакой «грани».

Моё везение и спокойная жизнь закончилась через два месяца. Два прекрасных месяца я не видел ублюдка Торнфильда и общался исключительно с Эриком. Я даже с соседями не поддерживал отношения за ненадобностью.

Тем вечером я уже устроился в кровати и намеривался уснуть, когда ко мне вломился «мой муж».

- Я надеюсь, ты будешь сегодня сговорчивым? – он похудел и выглядел изможденным.

Но я не собираюсь обманываться на этот счет, он, все равно, сильнее меня. Я скользнул рукой под подушку и сжал рукоять кинжала ладонью. Торнфильд был пьян, алкоголем несло от двери до кровати.

- Я никогда не буду «сговорчивым»», – ответил я, спокойно отвечая на взгляд покрасневших опухших глаз. Пусть только ближе подойдет.

Он мысли, что ли, мои читает? Подошел.

– Ты ничему не учишься, да? – эта скотина забралась на кровать с ногами, но я успел вскочить и был уже с другой стороны, стоя на полу и пряча в складках рубашки нож. Я позволил ему подойти ближе и даже разрешил намотать косу на кулак. А потом удивил его до чертиков, сунув острое лезвие под подбородок. Очумелые глаза расширились, выдавая своими лопнувшими сосудами нездоровый образ жизни, который вел их обладатель. Мне пришлось удивить его еще сильнее, познакомив свой кулак с его благородным лицом.

Ударом ноги под дых я опрокинул его на пол, а потом, безумно улыбаясь, оседлал барона.

- Страшно? – спросил я, надрезая лезвием кожу на бычьей шее.

Он смотрел на меня, не узнавая и не веря собственным глазам. Я видел, как быстро бьется пульс под кожей выше ключицы.

- Страаашно, – выдохнул я, – а если я вырежу твое поганое сердце, тебе будет страшно, м?

- Кишка тонка, подстилка ирландская! – это к Генри вернулся дар речи.

- А давай посмотрим? – я распорол на нем рубашку, совершенно не заботясь, что умудрился поранить его тело.

Из раны на животе по ребрам потекла струйка крови, но мой взгляд приковала не кровь, а мелкие прыщи, покрывавшие торс Торнфильда. Я отупело рассматривал эту «россыпь», отчужденно сравнивая её со звездами на небе. Выглядела она рассыпанными по коже созвездиями. Мне смутно стали приходить на ум строки из медицинской энциклопедии болезней: «звездная россыпь», «звездная россыпь»…

Я приставил лезвие кинжала над кадыком барона и наклонился ближе, рассматривая прыщи. Я глазам своим не верил и провел ладонью, ощущая сухую шероховатость сыпи.

И тут меня ударило понимание! Меня бросило сначала в жар, потом в холод.

- Не двигайся, а то яйца тебе отсеку! – процедил я сквозь зубы, вспарывая его брюки, чтобы открыть пах.

Так и есть… член распух, кожа нездорово блестела и покраснела, на крайней плоти скопился гной…

Сифилис.

- Ублюдок, – зарычал я, вскакивая с него. – Мерзость! Гнусь!

- Это твоя вина! – рявкнул барон, тяжело поднимаясь на ноги. – Из-за тебя всё!

- Убирайся, пока я действительно не всадил кинжал в твое сердце!

Когда за этой мразью закрылась дверь, я заметался по комнате, судорожно соображая, мог ли он меня заразить в тот раз. После отчаянных подсчетов, я понял, что тогда он, вероятно, был здоров, иначе я бы уже гнил заживо.

А сейчас? Сейчас мог?! Я же прикасался к нему! Зачем-то трогал его гнойники…

Черт бы его побрал!

Меня захлестнуло омерзение такой силы, что содрать с себя кожу мне показалось недостаточной мерой. Кожу с себя содрать я не мог, но вот волосы…

Подойдя к зеркалу, я намотал на руку косу и отсек её под затылок.

Сжечь!

И постель сжечь!

Надо сказать Марте, пускай здесь все продезинфицирует.

Руки…Что с руками делать?!

Я открыл дверь и направился на кухню, держа перед собой руки, как две ядовитых змеи. Уши мои заложило странным образом, и я не слышал своих шагов.

Зайдя на кухню, я обнаружил там Марту и служанку, которая кипятила в чанах белье.

- Марта, пошли за отцом Эриком и пусть захватит с собой хлорамин, – распорядился я, пропустив мимо ушей её «о майн гот!», при моем появлении.

- Марта открой чан, – попросил я твердо. И нет её вины в том, что она послушалась.

Мои мысли были вязкими и медленными.

Я подошел и засунул руки в бурлящую воду.

И словно кто-то выдернул из моих ушей затычки: я слышал громкий крик Марты, слышал, как трещит в топке огонь и как кипит вода.

Меня оттащили в сторону, и я, оцепенело, смотрел на свои покрасневшие руки.

Я не чувствовал боли.

- Зачем ты это сделал? – Эрик с отчаянием в глазах перебинтовывал мои смазанные мазью кисти. – Не молчи.

От пощечины у меня дернулась голова и запылала щека. Я недоуменно посмотрел на него.

- Больно? – спросил он, напряженно глядя на меня.

Я отрицательно покачал головой. Тогда Эрик сжал обожженную ладонь так, что пара волдырей лопнула.

- А так?!

- Нет! – взорвался я. – Не больно! Разве это боль?!

Я рассказал ему все, просто взял и излил душу, как он и хотел. Я рассказывал о своем деде и брате отца, рассказывал, что приехав в Англию, не вспоминал Индию, потому что каждый день, прожитый на Туманном Альбионе, был для меня борьбой за собственное «Я». И я рассказал ему про Дерека. Все рассказал.

- Бог простит тебя Джером. Дети не должны нести ответственность за грехи своих отцов…за любовь не наказывают.

Я недоверчиво хмыкнул.

- Вы удивительный священник, Эрик. Разве я не достоин анафемы?

- Упаси Господь твою душу! – он схватил меня за плечи и встряхнул с силой. – Что ты несешь??!!

- Правду. Сам посуди: содомит, прелюбодей и лжец. Достаточно для адского костра.

- Ты еще очень молод, и в силу своей молодости воспринимаешь все буквально. А в мире все относительно, Джером.

Эрик тяжело и как-то сокрушенно вздохнул и продолжил забинтовывать мои руки.

- Ты так рассудка лишишься, Джей, – сказал он, сидя передо мной на коленях. Серые глаза смотрели обеспокоенно, и я верил им. Верил, что Эрику не безразлично моё состояние. – Твои реакции неадекватны, тебе необходимо развеяться, заполнить мысли чем-то посторонним.