Он отметил, что найдены ископаемые останки покалеченных взрослых зверей, как-то они выжили, значит, нет борьбы?

Может, в какой-то момент и не было, когда всего на всех хватало: борьба «является периодической». Еще возражение: все согласны, что часть животных погибает, но говорят, что никакой борьбы тут нет, а «просто слишком много родилось», если же не слишком, то никто не гибнет. Это ошибочное представление возникло из-за того, что никто не ведет подсчетов в природе, а только видят, что есть крупные животные, которые мало рожают, и у них выживают все детеныши, как, например, у льва (сейчас известно, что и у льва выживают не все. — М. Ч.); у большинства же видов всегда рождается «слишком много», даже редкие виды рыб мечут мириады икринок, и все равно они редкие. Будут и другие возражения? Будем защищаться. Фоксу, 22 февраля 1857 года: «Я глубоко поглощен моей темой; хотел бы поменьше придавать значения пустой славе, прижизненной или посмертной, а я придаю, но, думаю, только до некоторой степени; и, насколько я себя знаю, работал бы так же усердно, хотя, возможно, с меньшим удовольствием, если бы знал, что моя книга навек останется анонимной».

В большой семье всегда что-нибудь не в порядке: Генриетта поправилась — другие расхворались. Эмма ездила в Лондон делать операцию на губе. Уильям повредил колено и не мог больше играть в футбол. Он решил стать адвокатом, записался в дискуссионный клуб, отец обещал помочь с докладами, если только не о политике; вообще клубы полезны лишь тем, что учишься ораторскому искусству. «Когда я был секретарем Геологического общества и должен был вслух зачитывать бумаги, я сначала тщательно читал их про себя и все равно так волновался, что не видел ни бумаг, ни себя, и мне казалось, что мое тело куда-то улетучилось… Ленни и Фрэнки исполнились благоговейного страха, когда узнали, что ты купил трость, чтобы драться… Доброй ночи, мой дорогой старина и будущий лорд-канцлер всея Англии…» В феврале в Даун-хауз приезжали Каролина и Джосайя Веджвуды, потом Фицрой. Хозяин к середине марта закончил «экологическую» главу и начал следующую, «Естественный отбор».

Скороговоркой он признал, что «климат — пища» и Ламарковы «упражнения» могут оказать какое-то влияние на изменения живых существ, но главный фактор изменений — естественный отбор. Дал формулировку открытого им закона, довольно удачную: «Индивидуум, обладающий слабой благоприятной вариацией… естественным образом отбирается и во многих случаях склонен передавать новшество потомству». Его потомству повезло: оно будет иметь больше шансов спастись от хищников, поймать добычу, найти пару, чем его обычные собратья. «Ежегодно рождаются тысячи тысяч, куда больше, чем доживут до зрелости. Малость склонит чашу весов: кому жить, кому умереть. Присмотритесь к детенышам в одной норе или одном гнезде — что-то должно определить, который выживет и породит свой род. Если бы два существа были абсолютно одинаковы, можно было бы сказать, что это что-то — простая случайность». Но идентичных нет. «Большая часть вариаций может быть незначительна для блага организма, и такая вариация не сыграла бы роли в борьбе за существование. С другой стороны, любое изменение, пусть самое крохотное, если оно хоть в малейшей степени идет на пользу, будет иметь тенденцию быть сохраненным или отобранным. Я не говорю, что оно обязательно будет отобрано, но оно будет иметь шанс».

Он привел пример с землеройкой, которая противно (не только для человека) пахнет: когда-то этого не было, но случайно родился землеройчик с чуть более сильным запахом, чем у собратьев, и хищники от него плевались, и он дожил до старости и народил детей и внуков, которые из поколения в поколение передавали запах. «Триумфаторы, которые увеличатся в числе и вступят в новые отношения и связи, будут иметь тенденцию меняться еще больше» — так что запах землероек, начав усиливаться, продолжал в том же духе, и их не ели, а «нормальных» ели, пока все землеройки не стали пахнуть противно. Почему их все-таки едят? Да потому, что хищники тоже не дремали и у них шел аналогичный процесс: триумфаторами становились наименее брезгливые. И опять писал об экологических связях: чем разнообразнее система, тем эффективнее. Когда на одной территории живет много разных видов, они поддерживают друг друга и в результате их сложных отношений возникает больше «стаций» (ниш). (Так универсамы берут верх над лавочками, торгующими одним товаром.) Он даже предположил, что фермер, разводящий несколько видов скота, преуспеет лучше, чем тот, кто разводит только один.

Он рассказал, как цветок и пчела параллельно менялись, прилаживаясь друг к другу: «Я не вижу предела невиданным и гармоничным результатам, которые со временем могут быть достигнуты через естественный отбор». Написал о дивергенции: «Потомки едока растений преуспеют лучше, если некоторые из них станут есть листья, другие — корни, третьи — стебли»; «роды со многими разветвленными разновидностями будут ветвиться еще сильнее, и порождать новые разновидности, и занимать места, занятые менее приспособленными». Сделал пометку около слова «Природа»: «Под Природой я подразумеваю законы, установленные Богом во Вселенной».

Устал, выдохся, слег, решил снова лечиться водой, гомеопатии доктора Галли хотел избежать и выбрал лечебницу поближе к дому — Мур-парк, курорт близ Фарнема, графство Суррей. Пока выбирал, едва не скончался. Около 20 апреля получил письмо от Уоллеса, отправленное 10 октября 1856 года (оно, к сожалению, не найдено). Не ответил: Дэвис подозревает черный умысел, но, возможно, просто не имел сил; когда 26 апреля Дарвина привезли в Мур-парк, врач Эдвард Лейн сказал, что «никогда не видел пациента в худшем состоянии, казалось, он агонизирует».

А 28-го умирающий написал Фоксу, что лечение необъяснимо подействовало и он «совершенно здоров». Эмму с Генриеттой отправил на море, в Гастингс. 1 мая ответил Уоллесу: «Мы с Вами мыслим сходно и пришли до известной степени к одним и тем же заключениям», сказал, что работает над проблемой 20 лет и через два года рассчитывает издать книгу, и забросал вопросами о том, скрещивается ли черный ягуар с пятнистым. Остался в Мур-парке до 5 мая, Гукеру написал, что лечение притупляет мозги и это хорошо, но тут же потребовал разъяснений относительно какого-то альпийского цветочка. Вернувшись домой, обнаружил кучу родственников с детьми, но они ему никогда не мешали, сел писать седьмую главу, «Законы изменчивости». Уильям начал часто просить денег, хотел 40 фунтов в месяц, отец заметил, что это оклад Парслоу, который работает, но деньги, разумеется, дал. Решили лечить водой Генриетту, 29 мая мать повезла ее в Мур-парк, отец 16 июня к ним присоединился: не болел, просто понравилось в лечебнице. Возвратился 30 июня, Лаббок предложил стать мировым судьей, заседать в лондонском пригороде Бромли, разбирать ссоры между соседями. Как ни странно, Дарвин согласился, был избран членом окружного магистрата, 3 июля принес присягу, судил почти 20 лет, в основном хозяйственные споры: чей-то скот потравил чье-то пастбище. Может, ему и нравилось. Он никогда об этом не распространялся.

Еще раз свозил Генриетту в Мур-парк, навещал, там неожиданно пристрастился к бильярду, обнаружив немалые способности, и завел бильярд дома. Вообще лето было суматошно-веселое, Эмма с детьми разъезжала по родственникам, глава семьи чувствовал себя так хорошо, что возникла надежда: вдруг совсем излечился? Работа кипела, изредка омрачаясь отчаянием. Гукеру, 14 июля: «Я самая несчастная, тупая, безмозглая собака во всей Англии и готов рыдать от досады на свою слепоту и умственную отсталость». Что случилось? Джон Лаббок-младший, студент Итона, указал на математическую ошибку. Отвечал ему: «Этого достаточно, чтобы заставить меня разорвать всю мою рукопись и в отчаянии выбросить ее. Уйдет несколько недель на пересмотр всех материалов. Но если бы ты знал, как я тебе благодарен!!» Уильям 7 августа прибыл домой, решали, что с ним делать, то ли оставлять в Регби еще на год, то ли нанять репетитора, в любом случае осенью 1858-го надо поступать в Кембридж. Самому ему было все равно, он увлекся фотографией, купили самый дорогой аппарат, семья, слуги и собаки позировали с утра до вечера. На одном из снимков запечатлен маленький Чарлз Уоринг — современные врачи по нему установили диагноз: синдром Дауна[19]. Горький каламбур… Но малыш, как и Бесси, никогда не болел, и родители не очень беспокоились. Уильям вернулся в Регби, Генриетта, прибыв из Мур-парка, опять захворала, отправили обратно (с гувернанткой) до ноября. Все эти суматошные месяцы кроме теоретической работы шла опытная. Может, все-таки удастся увидеть, как растения меняются и передают изменения потомству? Опять цветные стекла, удобрения. Ничего не получалось. Занялся изучением пчел и шмелей — опыты с опылением. Но еще больше его занимало, как наследуются пчелиные инстинкты.