— Но я считаю, что это твоя вина!
— Моя? — переспросила Конни, возмущенная несправедливостью этого обвинения. — И что я должна была с этим делать?
— Что ты должна была делать! Ты просто взяла его туда с собой и записала без нашего разрешения. Я знал, что твоя тетка безнадежна, но не предполагал, что моя собственная дочь пойдет против моих собственных желаний, которые тебе должны были быть прекрасно известны! Зачем ты затащила своего младшего брата в это свое общество? Подозреваю, что твоя тетя тоже виновата, я не могу сказать ей об этом — сейчас она не в том положении. Но от тебя я ждал более разумного поведения. Твоя мать со мной согласна.
— Да, дорогая, — сказала мама Конни, которая, очевидно, слушала их разговор по параллельному аппарату.
Конни молчала. Что она могла ответить? Вот и они считают ее безрассудной, подумала она.
— Ты здесь, Конни? — рявкнул отец, слыша в трубке только треск и шипение.
— Да.
— Ну?
— Что — ну?
— Что ты скажешь в свое оправдание?
— Ничего.
— Как — ничего?
— А что ты хочешь, чтобы я сказала?
Этот вопрос, казалось, поставил отца в тупик.
— Что… что ты жалеешь о том, что втянула Саймона в свою компанию.
— Хорошо. Я жалею, что втянула Саймона в Общество.
Отчасти так оно и было.
— И что ты обещаешь, что постараешься заботиться о его безопасности. Не позволишь ему заниматься опасными вещами.
Конни молчала. Разумеется, именно это она все время и пыталась делать.
— Конни?
— Я постараюсь.
— Я больше не хочу, чтобы рано утром мне по телефону сообщали, что мой ребенок в больнице, покалеченный дикими животными.
— Я сделаю все, что смогу, — ответила она, стараясь не выдать своей обиды.
Она не виновата, что попала в Чартмутское отделение неотложной помощи. Отец не кричал на Саймона за то, что тот завел ее в пасть Химеры — правда, ему об этом никто и не рассказывал.
Когда она положила трубку, то обнаружила, что за ней пристально наблюдает Эвелина, которая поедает очередной бутерброд с беконом.
— Ему разрешили вступить?
— Кажется, папа думает, что запрещать ему уже поздно.
— А у тебя все в порядке?
— Да так.
— Это значит, что не все. Хочешь, поговорим об этом?
Конни сделала было глубокий вдох, но тут через заднюю дверь в кухню протопал Мак, держа в руке пару испачканных в грязи кроссовок.
— Я думал, что мы договорились, — коротко сказал он Эвелине, — ты обещала, что не будешь подвергать себя опасности, бегая в одиночестве по пустошам с банши.
— Ну, может быть, мы о чем-то таком и говорили, — смущенно ответила Эвелина.
— Тогда что это такое?
— Как видишь, это мои кроссовки.
— А почему они в грязи?
— Потому что я не успела их вымыть.
— Эви!
— Хорошо. Хорошо. Потому что я бегала в них, когда вы были в Лондоне. Я передумала насчет банши.
Мак раздувался от бешенства.
— Но ты же знаешь, что они плохо влияют на малышку — в первые-то месяцы. Все эти вращения и стенания — подумай, что ты делаешь с нашим ребенком.
— С ней все в порядке, — сказала Эвелина, похлопывая себя по животу. — Верно, Конни?
— Э…
— Оставь Конни в покое, — перебил Мак. — Это наше с тобой дело, Эвелина Лайонхарт.
Конни сообразила, что сейчас действительно не лучшее время, чтобы находиться на кухне. Она встала, чтобы уйти.
— Конни, мы еще не закончили наш разговор, — сказала Эвелина, пытаясь отложить неприятный разговор с мужем.
— Он может и подождать, — сказала Конни, освобождая свою руку из рук тети и направляясь к дверям.
На следующий день, когда Конни встала с постели и раздвинула шторы, она не сразу поняла, что происходит на улице. Небо, на котором месяцами не было ни облачка, заволокло тучами с запада. Крупные капли дождя стучали по пыльной дороге. Начался ливень.
Когда Конни вошла в кухню, там уже сидели успокоившиеся Мак и Эвелина. Судя по всему, они успели помириться. Конни тактично решила оставить их в покое и поднялась к себе, наверх. Кроме того, ей нужно было еще кое-что прочитать, прежде чем она встретится с Гардом. Она села на свою кровать, с чашкой чая в одной руке и «Ранней историей Общества» — в другой. Эту книгу рекомендовал ей мистер Дав, которого очень обрадовал ее интерес к этой теме. В любой другой ситуации она бы с восторгом прочитала об организации и распространении Общества в первые годы, но с тех самых пор, когда книга попала Конни в руки, она медленно изучала раздел, посвященный периоду позднего Средневековья, пытаясь понять, что именно известно Советникам, но не обнаружила там ничего, кроме того, что она могла угадать самостоятельно. Советники были правы насчет того, что существует совершенно иная трактовка событий, нежели та, которую давал Эдвард Аллейн. Книга включала в себя длинную и подробную главу, посвященную первому крупному бедствию, с которым пришлось столкнуться Обществу, — эпидемии «черной смерти», или бубонной чумы, распространяемой крысами, как пояснял современный автор. Этот автор, однако, не считал Ги де Шолиака героем: действительно, Универсалы в этой главе представлялись главными злодеями после Каллерво.
«Группа Универсалов, — писал он, — действуя наперекор желаниям остальных европейских членов Общества, послала своего воина вызвать Каллерво на поединок. Это безрассудное решение встретило возражения потому, что, во-первых, другие участники считали жизнь де Шолиака слишком ценной, чтобы так рисковать ею, потому что Группа Универсалов и так уже сократилась до десяти человек (половина группы уже погибла от чумы). Они разумно настаивали на том, чтобы сначала были испробованы другие возможности. В Обществе также опасались, что если де Шолиак не выстоит, то он станет орудием Каллерво и сделает настоящее бедствие лишь репетицией чего-то более страшного».
Конни добралась до того места, где Ги выходит один на один с Каллерво.
«Это случилось без свидетелей, поэтому мы только можем смутно догадываться о том, что произошло. Вот что мы знаем: де Шолиак отправился по морю за Полярный круг, на край ледника, в то место у метки, где вошел в наш мир Каллерво».
Воображение Конни рисовало ей человека, шагающего через сверкающее ледяное поле, и она сочувствовала его одиночеству и страху. Что бы там ни думало большинство, она считала его храбрецом — раз он не побоялся встретиться с Каллерво.
«Безрассудный боец, как полагают, сумел выжить после первого часа битвы, подобрав подходящее орудие Универсала к каждому перевоплощению Каллерво, но в конце концов — как и следовало ожидать — его защита была сломлена. Однако Каллерво, видимо, не сумел сломить его волю, потому что он не примкнул к нему — и нового бедствия не произошло. Чтобы покарать Ги, Каллерво захватил его и много месяцев истязал его разум в насильственном контакте, пока боль не доконала его».
Конни отложила книгу. Перед ней пронеслись воспоминания о том коротком времени, которое она провела в полете вместе с Каллерво, когда он непрерывно менял обличье, кружась и танцуя с ней. Это был насильственный контакт, но воспоминания о нем были почти приятными. На какой-то краткий миг она заметила в Каллерво радость от бесчисленных форм творения, которую она могла понять и уважала. Разве это та пытка, которую вынес Ги? Как такое может быть? Но вместе с тем, если ее полет с Каллерво и доказал ей что-нибудь, то только то, что все его поступки имеют свою темную сторону. Нетрудно было себе представить, как он превращает игру в мучительство, принуждая своего посредника вслед за собой принимать каждую свою форму. Конни вспомнила боль, которую причинила ей встреча с расстроенным сознанием Химеры. У этого существа было только три сознания, конфликтующих друг с другом. А представьте, каково это — когда одна форма сменяет другую, за одним существом приходит другое, и с каждым разом все сложнее, все ужаснее, чем предыдущее? Это сведет с ума кого угодно, даже если и не убьет.